Нина «Золотоножка» - Юрий Комарницкий

Юрий КОМАРНИЦКИЙ

НИНА «Золотоножка»

Продолжение романа «ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПОДОЛЬЕ»

Глава 1. СВОБОДА, ГДЕ ТЫ?

У «НИНКИ ЗОЛОТОНОЖКИ» с нервами было все в порядке. Она знала, что в тюрьме выживет и сумеет за себя постоять. Но мысль о том, что ее подставили не давала покоя, заставляла анализировать каждую минуту того злосчастного дня. Еще ей было жаль своего сына Руслана. Парень только начинал жить, и вот ему пришлось фактически остаться одному.

Дубовский ЦЕНТРАЛ жил своей жизнью. В принципе, на первый взгляд все тюрьмы одинаковые, но это только на первый взгляд. Помимо режима установленного законной властью, в каждой камере существует свой режим, который периодически меняется в связи с камерными переворотами. Здесь не обходится без крови, лидеры схватываются между собой насмерть. Так продолжалось и будет продолжаться всегда. Работник торговли, молодая, красивая женщина Нина Никифорова вызвала в тюрьме всеобщий интерес. Прозвище “Золотоножка” в двух случаях сулило для местного контингента немалую выгоду: В первом, если удастся ее сломать, во втором — если получится ей понравиться и перейти в разряд друзей. Камерные лидеры как всегда в таких случаях предпочитают присматриваться и запускают в разведку наглую шушару. Нина прошла в камеру и первым, что ее поразило, была ужасающая теснота, в которой ютились 20 человек, “плавающих” в неестественно тусклом свете.

— Проходи, Золотоножка, садись, — поразила ее осведомленностью худосочная женщина с воспаленным по непонятным причинам лицом.

Нина села на краешек металлической кровати, продолжая молчать.

— Чего молчишь?.. Может тебе в падлу с нами базарить? — картинно подбоченясь пошла на откровенный конфликт.

Нина, как бы не расслышав ее слов, обратилась к маленькой, плотной женщине, которая сидела на аккуратно застеленной синим шерстяным одеялом нижней койке.

— Где мне упасть? — умышленно применила жаргон. — Расскажи какие у вас порядки: дежурят по очереди или прапора назначают?

Спокойные, рассудительные слова, вызвали невольное уважение. Нина не ошиблась. Инга, женщина, к которой она обратилась, была в авторитете.

— Падай на верх, а потом разберемся. Инга показала ей второе от окна верхнее место. — Дежурим по очереди, ты будешь за валютчицей, — указала на высокую блондинку в фирменной майке.

Прежде чем забросить огромный рюкзак с обрезанными лямками, приспособленный под тюремный “Сидор” на койку, Нина подсела к плотной.

— Как у вас с продуктами?.. Все идет на общак или живете семьями?

— У нас общак. Ложи хавку на подоконник.

Нина развязала мешок и по очереди стала вынимать и выкладывать на койку тяжелые свертки. Зэчки столпились возле нее и восхищенно ахали.

— Ну ты даешь, землячка, ты в натуре Золотоножка. Недаром тебя так прозвали. Нине в глубине души ее слова не понравились. Она понимала, что баловать этот контингент не стоит, да и в будущем оказаться в роли дойной коровы ей не хотелось.

— Сегодня у меня, а завтра у вас… Такие гревы я не каждый день получаю.

Вареное мясо, сыр, колбасу они разложили на чисто вымытый стол. Откуда-то из навесного, прокопченного шкафа, девушки извлекли самодельный электрокипятильник. Через 15 минут камерный ленч состоялся.

Купец[1] сделал свое дело. Истощенные однообразием мозги заключенных встряхнулись.

К вновь прибывшей обратились с расспросами.

— Дача взятки дело серьезное, — заметила одна из заключенных. В 18 лет мой директор меня точно так подставил. Я отказалась с ним переспать так он, козел, своего знакомого “обехесесника” на меня натравил, а затем посоветовал дать тому взятку. Я “обехесеснику” впихнула стольник, тут меня и взяли.

— Но ведь я взятку не давала, — заметила Нина. — В буфете нашли чужие деньги и поскольку между ментами шел передел власти меня сделали крайней. Женщины закурили. Тусклый, призрачный свет в камере приобрел оттенок кофе со сливками — атмосфера смертельная для сердечника.

— Твое преступление, Золотоножка, из тех, которые называют недоказуемыми, — сказала Инга. По презумпции невиновности тебя должны нагнать. Но у нас менты ушлые… продержат под следствием сколько захотят, а потом придумают что-то вроде недонесения властям и себя оправдают.

Зэчки закивали головами и чисто по-женски запричитали: “Ой Господи, да что же это делается!!?… за что мы мучаемся!!?”

Инга скептически смотрела на сокамерниц. Чувствовалось, что эта женщина переступила через какой-то таинственный барьер. В ее взгляде сквозили снисходительность и насмешливость.

— Чего раскудахтались, дурье? Теперь поздно крыльями хлопать. Лучше думайте как будете жить на зоне, а про волю постарайтесь на пятилетку забыть.

Одна из зэчек, высокая, с мужским квадратным лицом недовольно бросила:

— Почему на пятилетку? У меня треха сроку!

Инга посмотрела сквозь нее и процедила:

— Потому что у тебя будет возможность на зоне сто раз раскрутиться, получить добавочку, понимаешь? — улыбнулась Нине.

Лошадке, так прозывали женщину с квадратным лицом. Улыбка, адресованная новенькой, не понравилась.

— Чего ты, Инга, пантуешься перед новенькой? — процедила она. — Захотела ее трахнуть так и скажи.

Лошадка нагло осклабилась, показывая зэчкам набитый рандолью рот.

Минутную, напряженную тишину нарушил металлический голос Инги.

— Слезай со шконки, коблиха, есть базар.

Костлявая, угловатая Лошадка была не из слабых, нехотя слезла с нижней койки.

Два перстня, которые Нинка Золотоножка сумела пронести в изолятор, были у нее уже на пальцах. Тяжелые, вбитые в “бетон” золота камни, могли послужить оружием любому человеку, желающему за себя постоять.

Нинка опередила Ингу… Резкий, короткий удар пришелся Лошадке в ее примечательный подбородок. Тапочки Лошадки взмыли под потолок, а сама она тяжело грохнулась на парашу.

Такого никто в камере от новенькой не ожидал. Инга потирала ладонью кулак, ударить ей так и не пришлось.

Через минуту оглушенная Лошадка пришла в себя. Еще через минуту в камере раздался хруст вправляемой челюсти.

Жесткие тюремные нравы не заставили себя ждать:

— Короче так, Лошадка, — сказала Инга, — дергай на вертолет. Золотоножка, ложись на нижнюю шконку. Эта крыса там тащилась не по закону.

На следующий день Нинкой Золотоножкой заинтересовался начальник тюрьмы. Полковник посмотрел на Никифорову холодными глазами и неожиданно рассмеялся.

— Что, смешно выгляжу? — поинтересовалась она.

— Да нет, — смахивая роскошным платком слезу, ответил начальник тюрьмы. — Не могу вас представить в роли королевы кикбоксинга. — Кажется так о вас отозвался майор Денисов, который вчера дежурил.

— Что он вам еще рассказал интересного? — спросила она, и добавила, — а вообще — то я польщена.

Он был хорошо осведомлен о происшедшем.

— И все же от удара кулаком челюсти не выскакивают. Вы маленькая, слабая женщина, а не какой нибудь Шварцнеггер.

Камерный шпионаж был налицо. Нина поняла, что он вслед за этим скажет. И все же она попыталась уйти от ответа.

— Я, знаете ли, занималась спортом, — не солгала она. — Лыжи, баскетбол хорошо укрепляют мышцы.

— А золото укрепляет уверенность в себе в любых условиях, — тихо сказал он.

Придется вам, ЗОЛОТОНОЖКА, сдать перстни на хранение.

Сопротивляться и лгать не было смысла. Два крупных перстня — один с изумрудом, другой с бриллиантом — перекочевали в стол полковника.

В камере после ее возвращения от начальника тюрьмы чувствовалась какая-то напряженность. Все, кто по воле рока побывал в тюрьме, знают — подозрительность в этих стенах достигает невиданных размеров, носит шизофренический характер. Каждый вызов заключенного к врачу, следователю, адвокату воспринимается сокамерниками враждебно.

Единственное, что скрашивает эту вековую враждебность, подачки следователей и передачи адвокатами чая, сигарет, конфет и сахара.

— Ну как, подруга, начальник подписывал работать на кума[2]? — спросила ее Инга, немножко обижая постановкой вопроса.

— Нет, — спокойно ответила Нина. — Золото отмел… Видать среди нас все-же есть стукачи.

Лицо Инги исказилось в злобной гримасе. Она прошла по камере, тяжелым взглядом всматриваясь в лица. Затем что-то вспомнила и поманила пальцем старую, измочаленную зэчку.

— Тебя, вафля старая, утром вызывали на уборку бани… Вложила, гнилая сэвепешница!!? — Говори, иначе уроем!

Заключенные окружили изможденное существо, которое когда-то было женщиной. Намечалась расправа.

— Оставьте ее девчонки, оставь, Инга, — заступилась Нина. — События уже не изменишь, а начнете ее бить, точно хату расформируют.