Избранное - Хуан Онетти

— Платят вам жалованье или нет там, на верфи, — это не мое дело. У нас есть администратор, сеньор Гальвес, изложите ему ваши претензии.

— Гальвес, — повторил Ларсен со вздохом облегчения. Он почувствовал себя оправданным, волна тепла наполняла его силой, как выздоравливающего. — Но ведь это он передал акцию в суд, сделал на вас донос.

— Совершенно верно, — согласился Петрус. — Тем хуже для него. Я был бы рад узнать, какие меры вы приняли, чтобы найти ему замену. Вы, конечно, понимаете — такое предприятие, как верфь, не может действовать нормально без опытной и надежной администрации. Надеюсь, вы его хотя бы уволили?

«С какой радостью я бы его обнял или отдал бы за него жизнь и одолжил бы ему в десять раз больше денег, чем ему может понадобиться».

— Видите ли, — сказал Ларсен, расстегивая пальто. — Гальвес, наш администратор, сделал донос и исчез. Или, вернее, предусмотрительно постарался исчезнуть раньше. Три дня тому назад он прислал мне письмо с отказом от своей должности. Я, разумеется, тотчас понял, что мой долг — уволить его. Я искал его по всем закоулкам верфи, затем приехал сюда, в Санта-Марию. Я собирался уволить его вот этим. Но он не показывается.

Ларсен бесшумно положил на стол револьвер и отошел на шаг, чтобы им полюбоваться.

— Это «смит», — сообщил он с неуместной, несколько вялой гордостью.

Оба помолчали, опустив головы и внимательно глядя на изящную форму оружия, на мягкий синеватый отлив блестящего дула, на черную гофрированную поверхность рукояти. Они рассматривали револьвер, не намереваясь к нему прикасаться, словно это было какое-то животное, о существовании которого они знали, но никогда его не видели прежде, или какое-то насекомое, которое забралось на письменный стол, тая угрозу и само под угрозой, но не сознавая этого, — спокойное, загадочное, оно пытается, быть может, вибрацией своих надкрыльев сообщить что-то недоступное грубому восприятию человека.

— Спрячьте это, — приказал Петрус и снова поудобней уселся в кресле. — Лично я не одобряю подобных действий. И теперь это нам ни к чему. Как удалось вам пройти в тюрьму с револьвером? Вас не обыскали?

— Нет. Это не пришло в голову ни им, ни мне.

— Невероятно! Стало быть, кто угодно мог бы войти сюда и убить меня. Даже этот тип, Гальвес, который вчера и позавчера приходил бог знает сколько раз просить свидания со мной. Я не пожелал его видеть, мне не о чем с ним говорить. Он более мертв, чем если бы вы воспользовались своим револьвером.

— Так он приходил? Гальвес? Вы уверены? Прекрасно, тогда он должен быть где-то недалеко. Я его непременно найду. Не для того, чтобы всадить в него пулю, — это у меня был порыв, хотелось что-то сделать. Но я с удовольствием плюнул бы ему в лицо или высказал бы ему, не торопясь, все, что я о нем думаю.

— Понимаю, — решительно солгал Петрус. — Спрячьте револьвер и забудьте об этой истории. Найдите способного, честного человека на должность администратора. Определите ему жалованье и условия. Что бы ни происходило, надо все время помнить — верфь должна работать непрерывно.

— Согласен, — ответил Ларсен, все еще глядя на револьвер; прежде чем его спрятать, он одним пальцем нежно погладил тыльную часть ствола.

(Сперва, с первыми женщинами и первыми шагами к авторитету и опасности под кровом загородных кабачков, импровизированных и недолговечных клубов — общественных, увеселительных, спортивных, — был пистолет 32-го калибра, короткоствольный, его можно было носить в кармашке на поясе. То была юношеская любовь — его чистили щеточками, мазали вазелином, делали ночные осмотры. Затем пришел «кольт», купленный за гроши у новобранца, — огромный, тяжелый, непослушный. И тоже бесполезный, ни разу не выстреливший, если не считать загородных пикников с упражнениями в стрельбе по консервной банке или по дереву — скинув пиджак, с дымящейся в углу сигаретой, со стаканом вермута или водки в левой руке, пока жарится мясо. И еще — блаженное воспоминание — под бескрайним голубым небом на дороге чернеет издали маленькая и словно неподвижная двуколка, пахнет дымом и курятником, рядом какой-нибудь колонист из славян. Это было в возрасте зрелости, в расцвете мужской силы. Пистолет был слишком велик для руки, пытался скособочить хозяина при ходьбе, незабываемым грузом отягощал ребра. Он годен был только показывать его да бахвалиться в сумеречные часы, когда покер уже еле прозябает, — тут Ларсен давал кому-нибудь разрядить пистолет, а потом, с завязанными глазами, упрямо посасывая сигарету, которую вставляла ему в рот какая-нибудь из женщин, окруженный дружеским изумленным гулом, снова заряжал его вслепую, ловкими движениями пальцев, наслаждаясь их любовной памятливостью, испытывая полное блаженство, когда под аплодисменты завершал свой подвиг, ввинчивая в рукоятку деревянную втулку.)

— Согласен, — повторил Ларсен, застегивая пальто. — Непрерывность работы верфи — основа всего. Я не медля приму необходимые меры. А вопрос о жалованье мы уладим. Но, повторяю, для меня очень важно иметь какую-нибудь гарантию на будущее.

Петрус воздел руки, потом поскреб себе подбородок. Желтое его лицо наклонилось к столу, сияя скромным торжеством.

— Понимаю вас, — прошептал он. — Вы хотели бы обратить свои самоотверженные труды в капитал. Весьма похвально, на мой взгляд. Насчет жалованья в настоящее время — назначьте администратора и договаривайтесь с ним. Что ж до будущего — чего бы вы хотели?

— Какую-нибудь гарантию, контракт, документ. — Ларсен мягко хохотнул с покорным, примирительным видом.

— У меня нет возражений, — с жаром воскликнул Петрус. Неспешным, точным движением, звучно скрежетнув молнией, он открыл кожаный портфель. — Думаю, в принципе мы сможем договориться. — Он вытащил лист бумаги и вынул самопишущую ручку из жилетного кармашка. — Говорите, какого рода документ хотели бы вы иметь. Контракт на пять лет? Минутку. — Нашарив во внутреннем кармане пиджака футляр с очками, он надел их и усмехнулся презрительно и задорно. — Говорите же.

— Ладно, — сказал Ларсен с дружелюбной ухмылкой. — Не буду торопиться, чтобы потом не каяться. Первое: прошу составить контракт, срок пять лет меня устраивает, связывать себя надолго я не хочу. Что ж до жалованья… Вы понимаете, что пост главного управляющего обязывает, приходится держаться на уровне.

— Совершенно верно. И я первый потребовал бы этого от вас. — Лицо Петруса, обращенное к гостю, выражало строгую веселость. — Каков теперь ваш оклад? Должен сознаться, что более важные заботы помешали мне в последнее время следить за месячными выплатами на верфи.

— Поставим… Ну, скажем, сейчас я имею четыре тысячи. Поставим шесть тысяч со дня, когда положение нормализуется.

— Шесть тысяч? — Петрус заколебался и поводил концом ручки по губам. — Шесть тысяч. Что ж, я не возражаю. Но вам придется за них поработать, помните. Хорошо, я напишу предварительный документ, закрепляющий за вами должность и вознаграждение на срок в пять лет. А потом мы составим контракт по всей форме.

Наклонив голову, он принялся писать очень медленно, вырисовывая каждую букву. На улице, среди тишины, раздались невнятные речи из громкоговорителя на автомашине и стали удаляться. Ларсен встал и огляделся вокруг: подмостки, банки с краской и кисти, воздух, наполненный ощущением покоя и обреченности, согнувшийся над столом старик. А там, за пределами видимого, но оттеняя его, безмолвие этой части города, старомодной, неизменной. Гигантский конь, застигнутый в миг, когда он вскинул передние ноги, чтобы пуститься вскачь, его волнообразный хвост, его масть цвета осеннего пастбища. Влажная круглая площадь, на которой сплетение ветвей, пустые скамейки, никогда не просыхающие лужи. Вечерние сумерки, ползущие из-за реки, от обновленных торговых кварталов.

— Потрудитесь прочитать, — сказал Петрус.

Ларсен взял листок плотной бумаги и присмотрелся к ровному, красивому почерку с завитушками. «Настоящим документом подтверждаю, что сеньор Э. Ларсен является главным управляющим верфи фирмы „Акционерное Общество „Херемиас Петрус““, в которой я состою Президентом Дирекции. Назначение на эту должность будет оформлено контрактом на срок пять лет…»

Ларсен сложил листок вдвое и спрятал его в карман. Петрус поднялся.

— Теперь все в полном порядке, — сказал Ларсен. — Я никогда в вас не сомневался, но надо ведь думать и о законном оформлении. Вы — благородный человек. Не хочу больше отнимать у вас время, я думаю, что чем раньше вернусь на верфь, тем лучше. Возможно, однако, что я еще зайду навестить вас и попрощаться.

— Пожалуй, это лишнее, — возразил Петрус. — Я хотел бы воспользоваться нынешним досугом, чтобы спокойно поработать. Надо еще уточнить некоторые детали.