Динка - Валентина Осеева

— Макака… погляди! Вон где капитанский мостик-то… И труба тама… стараясь отвлечь ее от грустных мыслей, говорит мальчик. Но голос его постепенно затихает, и в глазах появляется тревога.

— Лень… ты сейчас уже… совсем уедешь? — беспомощно оглядываясь вокруг, спрашивает Динка.

— Я скоренько… Только туда и обратно, ты не бойся, — теряясь от ее вопроса, торопливо уверяет Ленька.

— А я… как же… пойду одна домой? — все так же растерянно спрашивает девочка.

— А ты бережком, бережком… по песочку — и домой… Ладно? А я тебе сапожки красные… с подковками, — наклоняясь к ней, расстроенно говорит Ленька.

Но Динка, не спуская с него испуганных глаз, медленно качает головой:

— Не надо… Мне ничего не надо. Лень… Капитан в белоснежном кителе быстро взбегает по сходням и, остановившись наверху, машет рукой грузчикам:

— До свиданья, ребята! Ждите через недельку-другую.

— Счастливо возвратиться! — дружно желают ему грузчики, толпясь около сходней.

Капитан бросает взгляд на стоящего у перил Леньку.

— Прощайся, прощайся! — кивает он ему головой. — Сейчас отправляемся!

— Макака… — взволнованно шепчет Ленька. — Я пойду… Я оттуда глядеть на тебя буду… Ладно?

И, не дожидаясь ответа, он бросается вслед за капитаном.

— Макака!.. Я вот где!.. — кричит он через секунду уже с палубы, налегая грудью на перила.

Динка поворачивает голову, ищет его взглядом. — Вот я! Вот я! — кричит Ленька. Матрос, проходя мимо, легонько толкает его в спину:

— Не ори… Это тебе не дома. Раньше прощаться надо… Из трубы парохода вдруг вырываются черные клубы дыма, резкий гудок оглушает пассажиров… Сходни поспешно убираются…

— Отдать концы! — командует с мостика капитан. Матросы втягивают тяжелые канаты, за кормой, вздымая пенистые брызги, бурлит винт, сбоку медленно поворачивается огромное колесо, и пароход отрывается от пристани. Динка громко всхлипывает и закрывает руками лицо.

— Макака… не плачь!.. — налегая на перила, кричит Ленька.

Но девочка горько плачет, и, по мере того как растет темная щель между пристанью и пароходом, плач ее становится все громче и жалобней…

— Макака!.. — в отчаянии мечется по палубе Ленька. — Макака! Не плачь! Слушай!

Запад гаснет в дали бледно-розовой,Небо звезды усеяли чистые…

перегнувшись через перила, выкрикивает он высоким срывающимся голосом.

Девочка поднимает залитое слезами лицо и прислушивается. За спиной Леньки переглядываются пассажиры, добродушно посмеиваются матросы… Капитан поворачивает голову и смотрит на пристань. Горькая, залитая слезами улыбка бродит по лицу девочки.

— Полный вперед! — командует капитан.

Все быстрее и быстрее вертятся колеса, все дальше и дальше отступает пристань… Уже далеко над Волгой рвется с удаляющегося парохода звонкий мальчишеский голос… И плач на берегу затихает.

Глава семьдесят вторая

ДАЛЕКО ЛИ СИБИРЬ?

На другой день шел дождь. Он шел и шел вперемешку с Динкиными слезами, желтые листья прилипали к мокрой земле, сухими завитушками плавали в лужах; ветер гнул в саду деревья, и ветки их нещадно хлестали друг друга, царапая стекла окон и теряя последнюю осеннюю листву. Алина и Мышка прибегали из кухни с красными, посиневшими руками, кутались в старые платки. Никич, держась за поясницу, подкладывал в плиту дрова… Ни мамы, ни Кати не было… По хмурому виду Никича и по бледному встревоженному лицу Алины Динка чувствовала, что с Костей что-то случилось нехорошее, но спросить было некого. Мышка знала только, что мама и Катя повезли в город какие-то теплые вещи, папино пальто, меховую безрукавку и валенки… Все это они собирали спешно вчера вечером, рылись в папиных вещах, в старом, обитом жестью сундуке…

Динка пришла с пристани наплакавшаяся и усталая; еле волоча ноги, она добралась до своей постели и сразу уснула. Никто не обращал на нее внимания, одна Мышка, ложась спать, подошла к сестре и попробовала сунуть ей под мышку градусник; но Динка так брыкнула во сне ногами, что Мышка отошла ни с чем… Подумав, она поставила градусник себе и, проспав с ним до утра, отнесла в мамину комнату. Бедной Мышке казалось, что все больны; она мало что знала о происходящих событиях, но видела вокруг себя бледные, осунувшиеся лица, слышала тревожные тихие голоса в комнате матери… Мышка знала, что все разговоры сейчас касаются Кости, который арестован и сидит в тюрьме… Страдая за всех и за каждого и отдельности, Мышка плохо спала, в тревожные ночи огромная жалость разрывала ее сердце, топила в слезах подушку. Увидев, как младшая сестра бессильно свалилась вечером на постель, Мышка решила, что она заболела. Но утром Динка встала, умылась, помыла в луже ноги и, захолодав на ветру, вернулась в комнату.

— Ты здорова? — с беспокойством спросила ее Мышка.

— Да, — коротко ответила Динка, глядя на нее безразличным, отсутствующим взглядом.

— У тебя какое-то длинное лицо… — испуганно сказала Мышка, вглядываясь в застывшие, словно замороженные, черты, втянутые щеки и посеревшие глаза сестры. — Улыбнись скорей, не смотри так! — взмолилась она, пораженная странной переменой, происшедшей в этом живом, смешливом лице, знакомом ей до последней черточки. Динка махнула рукой и ничего не ответила. Чай пили в комнате… На столе нарезанный большими кусками хлеб и чашки без блюдец выглядели скучно и неуютно. Масла не было.

— Посоли хлеб и ешь… Вот горбушечку бери, — сказал Динке Никич.

— Я посолю сахаром, — отодвигая соль, сказала Динка. Мышка и Алина отщипывали корочки хлеба и ели молча.

Каша Никича, сваренная на воде, пропахла дымом, и никто не стал ее есть.

— Проголодаетесь, так съедите, — спокойно сказал старик, унося продымленную кастрюлю в кухню.

«Мы, наверное, стали очень бедные», — равнодушно подумала Динка, вылезая из-за стола. И, вспомнив слова Леньки о том, что на пароходе «Надежда» знатный «харч», повеселела.

Дождь все еще шел, мелкий, тягучий, досадный, но Динка не могла усидеть дома… Ее тянуло к утесу… на обрыв. Казалось, где-то там еще ждет ее Ленька… Она прошла по скользкой тропинке; измокшее платье липло к ее коленям, с кустов и деревьев сыпались на голову крупные капли дождя, ветер холодил спину… На обрыве Динка остановилась… Внизу сердито шумела Волга… Динка несмело подошла к доске, которую Ленька второпях забыл убрать.

«Сяду в пещере, там сухо», — подумала Динка, но перед ней встало испуганное лицо Леньки… Она вспомнила данное ему обещание не переходить одной на утес и поспешно отступила. На обрыве в примятой пожелтевшей траве валялись обгрызенные половинки арбуза. В одной из них, как в розовой чашке, стояла вода… Динка села около этих двух половинок.

«Одна моя, одна Ленькина…» — подумала она и снова взглянула на утес.

Там еще лежали котелок и две миски, из которых они пили чай… Но доска была мокрая, скользкая, и откуда-то, словно издалека, Динке слышался предупреждающий голос Леньки:

«Не ходи!..»

— Нет, Лень, нет! Я не пойду, не бойся! — громко ответила она и задумалась.

«Недельку-другую…» — сказал капитан. Динка насчитала четырнадцать дней и с упавшим сердцем пошла домой.

— Четырнадцать дней, четырнадцать дней, — повторяла она, растопыривая пальцы обеих рук. — Даже пальцев не хватает у меня…

Домой Динка пришла промокшая насквозь, с красными, окоченевшими руками, но ни от дождя, ни от ветра она не пряталась и от калитки шла не спеша, покусывая сорванную по пути травинку.

— Вот бесчувственная! Дождь идет, а ее вроде и не касается! — ворчал, стоя на террасе, Никич и, не выдержав, прикрикнул: — Чего разгуливаешь? И так вся мокрая как мышь! Схватишь насморк или кашель, тогда возись с тобой!

— Это у тебя все насморки да кашли… — буркнула Динка и, войдя на крыльцо, встряхнулась, обдавая Никича фонтаном брызг.

— Стой, стой! Чтоб тебя мухи съели! Чего встряхиваешься, как кудлатка… Снимай с себя все мокрое. Не ходи в комнату — наследишь везде! Несуразница ты эдакая! — замахал на нее руками старик.

Динка встряхнулась еще раз и громко засмеялась. Это был первый смех после отъезда Леньки.

Из комнаты вышла Алина и велела сестре немедленно раздеться. Мышка принесла сухое платье, чулки… Динка переоделась и хотела уже идти в комнату, как калитка стукнула и Алина громко ахнула:

— Катя!

Катя, согнувшись под тяжестью узла и надвинув на лоб мокрый шарфик, с трудом шла по дорожке. Никич бросился к ней навстречу, за ним поспешила Алина… Мышка, не смея высунуться под дождь, ждала на крыльце… Только что переодетая и высушенная Динка стояла у перил и смотрела на подходившую тетку… Лицо у Кати было усталое, измученное.

— Назад? — спросил Никич, указывая на узел и взваливая его себе на спину.