Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

и уклоняясь от топоров Коссала, все сильнее теснил жреца, перешел в наступление. Из-за скорости движений я не могла рассмотреть рук неббарим. Вот он в одной позе, и вот уже в другой, с ужасающей легкостью преодолевает пространство. Эла, не знаю как, предугадала атаку, подняла серп, заслонилась. Неббарим сделал шаг назад, и Эла ринулась всем телом, забыв про равновесие, вытянувшись вперед, – дальше, чем можно было, – и с удивленным вскриком завалилась ничком. Синн с шипением потянулся к ее горлу – и наткнулся на топор Коссала.

На один удар сердца все замерло.

Бледнокожее создание разглядывало проступившую кровь – от локтя к запястью протянулся порез в палец глубиной. Неббарим обернулся к Коссалу, шлепая ладонями по плоскости топоров, отмахнулся от града ударов и отступил на безопасное расстояние. Эла, выпрямившись, взглянула на Коссала. Тот ей подмигнул. Никогда не видела, чтобы он подмигивал. Эла горестно покачала головой.

– Ананшаэль, – взмолилась она, – прошу, забери этого моего любовника, пока он не начал бахвалиться.

– Бог приходит за каждым, – отозвался жрец и отвернулся от нее к Синну.

Кем Анх, шагнув вперед, поднесла к губам рассеченную руку супруга, оскалила зубы, слизнула кровь. Синн, гортанно рыча, коротко кивнул Коссалу, затем Эле – знак признания, не выразимый словами. Это было то самое, чего они желали – эти трое бессмертных. Ради этого они столько тысячелетий оставались в дельте, вновь и вновь разыгрывая одни и те же сцены. Ради этого они натаскивали вуо-тонов, ради этого пощадили меня ребенком, ради этого проживали несчетные дни своей жизни.

«Каково это, – задумалась я той частью сознания, что держалась особняком от крови, грязи и зноя, – жить столько лет, нисколько не меняясь?»

– Ты меня обманывала, – сказал Рук. – Тогда, в Сиа, ты вовсе не старалась. При мне ты ни разу так не дралась.

Я покачала головой, разглядывая Коссала и Элу и силясь понять увиденное.

– Потому что я так не умею. Потому что я не такая.

– Может, когда-нибудь еще станешь, – улыбнулась мне жрица, как улыбается полуденное небо.

– Сегодня я стану покойницей.

– Тогда не откладывай, – улыбнулась она еще шире. – Действуй.

Синн с шипением скользнул вперед. Рана у него на руке больше не кровоточила. Казалось, она его не сковывает и не беспокоит. В нем только прибавилось нетерпения.

– Нас пятеро, чудище ты драное! – сплюнул Рук.

Я взглянула за плечо светлокожего на двух остававшихся зрителями неббарим. Кем Анх отодвинулась за спину Ханг Локу, прижалась к нему сзади, обняла одной рукой его грудь. Другой она поглаживала его мощный член. На ее губах была кровь – она укусила его в плечо. Я задумалась, сколько шрамов на его коже оставлено супругой. Они оба, тяжело дыша, следили за нами, ожидая возобновления боя. Ни он, ни она не выказывали желания вмешаться.

Я передвинулась левее, ближе к Коссалу, а Рук отступил вправо.

Старый жрец пронзил меня строгим взглядом:

– Я вас не приглашал.

– Наш бог принимает всех, – ответила я, не сводя глаз с переливающейся по-змеиному фигуры Синна.

– Я намерен убить эту тварь, – сказал жрец. – Сам позабочусь о ее развоплощении.

– И я тоже.

Я удивилась своим словам, а еще больше – стоявшему за ними пылкому чувству. Всю жизнь мне снились эти боги – ложные боги; полтора десятилетия я просыпалась в пропотевших простынях, с заходящимся сердцем, полтора десятилетия сомневалась в своей памяти и рассудке, в самой материи своего детства, и вот наконец мне выпала возможность погрузить острую бронзу в их тела.

Коссал еще ненадолго задержал на мне взгляд и согласно кивнул.

Мы разошлись полукругом в надежде подобраться к Синну одновременно с четырех сторон. Мне досталась его правая рука, и я прикинула расстояние между нами, отслеживая движения неббарим против движений моих союзников. Наш единственный шанс, если у нас был шанс, крылся в согласованной атаке. Остальные, как видно, это сознавали – все, кроме Чуа, которая бросилась на врага очертя голову, отведя назад бронзовую острогу, словно вздумала загарпунить рыбу. О нас она забыла.

Синн оскалился и раскинул руки, приглашая ее ударить.

Чуа отказалась.

Она неспешной походкой покрыла разделявшее их пространство. В ее повадке теперь не было торопливости, плечи не напрягались, словно она просто рыбачила с берега, высматривая плескуна или синеспинку, чтобы насадить их на длинное блестящее копье. Я краем глаза видела, что Коссал придвигается ближе к неббарим, держа топорики в старой манджарской защите – один поднят, другой опущен. Жрец негромко тянул незнакомый мне мотив – медленный и торжественный. По другую сторону от Синна Эла что-то говорила Руку – болтала, как в таверне, оживленно жестикулируя парой серпов и понемногу подступая ближе.

Чуа остановилась в двух шагах от неббарим. Взгляд ее был спокоен – как спокойны глаза мертвеца.

– Я тебе не поклонюсь, – проговорила она.

Синн защелкал зубами, отбивая частый отрывистый ритм, и пальцы сгибал и разгибал, как выпускают и втягивают когти.

– Может, ты получишь мой череп, – сказала Чуа, – но не…

Коссал на полуслове кинулся к Синну, в прыжке занося и опуская топор. Эла тоже пришла в движение, подкатилась снизу, поднырнув под защиту неббарим и серпом дотягиваясь до подколенной ямки.

Такую атаку невозможно отразить.

Синн отразил – перехватил за головку один из топоров Коссала, вырвал его из руки и тут же опустил на серп Элы. Рук взревел и ринулся к нему, широко замахиваясь мечом. Синн легко отступил, метнул топорик, обернулся, отбил второй удар Коссала ладонью по плоскости топора и с такой силой ударил жреца в грудь, что тот, задохнувшись, рухнул наземь. Неббарим с ревом обернулся к Эле – та уже была на ногах, и серпы слились вокруг нее в бронзовый ореол. И тут ударила Чуа.

Она, как всякий хороший рыбак, выжидала, выбирала удобный момент, пока, высмотрев просвет в коловращении металла, не метнула копье. Светлая бронза вошла в плечо неббарим, развернула его вполоборота, а потом выпала, с лязгом ударилась о землю. Кровь из раны потекла по руке, раскрасив кожу красным.

– Никогда… – снова заговорила Чуа и осеклась, выпучив глаза, прижав ладонь к животу, прежде чем пуститься в страшный спотыкающийся пляс.

Кукольник.

Неспроста пауку дали такое название. Чуа походила на марионетку, управляемую безумцем: члены вздрагивали, подергивались, тело шатало из стороны в сторону. Она открыла рот, попыталась заговорить, подавилась словами и, развернувшись с явным, мучительным усилием, нашла взглядом меня.

Глаза ее остекленели от боли. Рука терзала живот в попытке разодрать рану, тело от яда содрогалось, как умирающая на палубе рыба.

Я подошла к ней, забыв о других,