Гроза над Миром - Венедикт Ли

И не может… не должно случиться так, что Пини не сумела выбраться из обезумевшего людского стада и ее растоптанное, изуродованное тело лежит где-то в темноте на площади. Старательно внушая себе, что Пини могла вернуться позже в Гнездо, никем не замеченная, Бренда направилась в ее комнату, куда мельком уже заглядывала. По пути столкнулась с братом, чуть не спросила: не видел ли он дочь, но вовремя прикусила язык. Вага не знает, что Пини освободили из-под ареста и уверен, что весь день она провела в Гнезде.

В спальне Пини все оказалось по-прежнему: никого, тишина. Но… В первый раз не обратила внимания, а сейчас углядела. Что лежит на столе?..

В бывшую комнату Наоми-служанки много дней никто не заходил. Флуор, лишенный подпитки, давно не горел. А взошедшая Обо высветила на полу косой желтый отпечаток окна. На спинке стула лежал небрежно брошенный халат с рукавом, свисшим до пола – Наоми никогда не была особенно аккуратной. Равнодушная к нарядам, украшениям. Странная – верное слово.

В светлом сумраке Вага увидел на обоях над постелью Наоми темное пятно. След ее головы. Так часто сидела она, привалившись спиной к стене. О чем думала? Какие замыслы лелеяла? Здесь ли созрел ее дерзкий план? Или все сложилось, склеилось негаданно, из случайных событий и поступков разных людей? А злость и обида придали ее фантазиям силу стать явью? Как нехорошо получилось. Скорее все забыть. Все.

Он собирался уходить, когда увидел в углу смятой постели белый шейный платок Пини. Она тоже заходила сюда? Или потеряла его давно? Пини. Почему-то за истекший час он перестал думать о ней и вот теперь вспомнил. Вряд ли она в эту минуту, как ни в чем не бывало спит! Он ждал, что она зайдет к нему днем. Но Пини не пришла, и он с облегчением воспринял эту отсрочку до завтрашнего утра, решив тогда уж поговорить с дочерью первым. Лучше сделать это сейчас…

Бренда сидела на аккуратно застеленной постели Пини, руки на коленях, глаза закрыты – и тихо раскачивалась из стороны в сторону. «Где Пини?» – хотел спросить, но замер, пораженный странным состоянием Бренды. Что с ней? Пьяна?

Луч Обо касался лежащего на столе плотно исписанного листа бумаги. Свет полной ближней луны позволял читать, и Вага поднес письмо к глазам.

Моему отцу Вагариусу Картигу.

Отец! У меня не найдется больше случая говорить с тобой. Поэтому я выскажу все сейчас. Думаю, ты давно в тайне мечтал, что я стану твоей наследницей, хотя понимал всю несбыточность этого. Иначе не могу объяснить, почему уже с ранней юности я была на особом положении. Будь мальчишкой, сказали бы – точно, наследный принц. Это невозможно – Остров не примет правителя-женщину. Я всегда это знала и жалела тебя.

И вдруг – все изменилось. Ты понимаешь, читая эти строки, о ком я говорю. Такой личности как Наоми я не встречала никогда и дружбой с ней гордилась до невозможности. Пока не выяснилось, что тебя она презирает, меня – снисходительно жалеет, как жалеют взрослые умственно отсталых детей.

С какой яростью я встретила ее замысел: на горбу Арни въехать во власть и править, опираясь на вас с ним – двоих подкаблучников. Мне тоже отводилась роль политической куклы – ты знаешь. «Не таков мой отец» – пыталась я возражать.

Потом Наоми потерпела случайное (могло не быть!) поражение. И я говорила с ней, ожидая извинений, раскаяния лично передо мной, на остальных мне было плевать. Но я хотела услышать от нее слова сожаления за то, что так обошлась со мной.

Не стану повторять здесь все те гадости, что выкрикнула она мне в лицо. Я вернулась к себе озверевшая, твердя одно: «Пусть умрет. Пусть она умрет!» Проклятье мое сбылось и завтра в полдень Наоми перестанет жить. Только теперь я поняла, что этого не хочу.

Странное дело. Наоми порой говорила немыслимые вещи – я, бывало, ненавидела ее за это. Проходило время и… я признавала ее правоту. Так и сейчас. Ведь она – единственная, кто смог бы удержать власть после тебя! Такой человек. Понять бы это раньше! Даже, когда Наоми попалась так глупо, я могла ее выручить, если б не медлила. Теперь – поздно. Охрана не повинуется мне – в Гнезде хозяйничают люди Джено. Отец! Уговори я тебя пощадить Наоми, отменить приговор – уверен ли ты, что твой приказ выполнят? Уверен ли, что все еще правишь?

Я все ж попыталась – меня к тебе не пустили, даже посадили под арест, ты знаешь? Чтобы выйти, мне пришлось прикончить обоих сторожей и потом нудно объясняться с теткой. Но я ничего не могу сделать! Не могу помешать тому, что скоро случится. Твоя дочь – не наследная принцесса, а пустое место, слабый человек, злобная идиотка. Пусть я казалась Наоми смешной, недалекой. Это не повод, чтобы ее убивать. Поздно я поняла.

Прощай, отец. Завтра я уйду вслед за Наоми туда, где нет тех боли и ужаса, что сидят во мне последние дни. Туда, где мы с ней сможем, наконец, понять и простить друг друга.

Подпись Пини была, как всегда, простой и по-детски разборчивой.

Вага выронил письмо. Сжал лицо в ладонях.

«Что ж ты наделала? Что ты наделала?» – он обращался не к дочери, а к Наоми. – «Почему не боролась до конца? Зачем позволила себе проиграть?»

Он ясно увидел ближайшее будущее. Совершенно один. Утративший интерес к жизни старик, заложник дерущихся вокруг него за власть бездарных честолюбцев. Со смертью Наоми распалась и ее «империя» – хрупкий союз Ганы, Норденка и фрондирующей Верены. Теперь нельзя договориться с ними зараз, через Наоми – она умела ловко балансировать меж их противоречивыми интересами. Скорее всего, Гана и Норденк начнут рвать на части ослабленный междоусобицей Остров, торопясь за счет проглоченных кусков усилиться, каждый вперед соперника.

Нет Наоми. И нет Пини – Наоми забрала ее с собой. Некого любить, некому верить…

Бренда? Бренда… Бренда! Она настроила его против Наоми. А он поверил в этот бред сходящей с ума от ревности стареющей женщины. Она делала все, чтобы оттолкнуть их друг от друга, она спровоцировала Наоми на разрыв… Она погубила Пини.

Сжал кулаки. Повернулся к Бренде, бешенство горячей волной поднялось в груди, плеснуло в затылок. Пол закачался под ногами, как палуба корабля в бурю. Успел увидеть очнувшуюся от оцепенения, перепуганную Бренду, когда, цепляясь за столик, попытался удержать равновесие. Успел удивиться, почему такая сильная качка не мешает Бренде двигаться и зачем сестра подставляет ему свое плечо…

И стало темно.

– Ты еще слаб, лежи. Попробуй подвигать правой рукой, – Бренда взбила ему подушку. Он лежал у себя в спальне, почти не чувствуя тела, но послушно выполнил просьбу. Пальцы шевелились, но поднять руку не смог.