MMIX - Год Быка - Роман Романов

Далее по ходу представления в 15 главе наступает черёд следующего героя: «Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи». Не правда ли, близко с ощущениями Маргариты от взгляда Воланда? Ещё одна гирька на чашу весов в пользу того, что «конферансье» из 15 главы, а значит и «незнакомец» из 13-й являются перевоплощениями Воланда. Далее по ходу камерной пьесы происходит диалог Воланда с Маргаритой, оказавшейся в той же ситуации, что и Канавкин. На вопрос, не скрывает ли героиня какого-либо сокровища, то есть любви, в глубине своей души Маргарита не даёт ответа. Может быть потому, что в раздвоенном состоянии сама не может разобраться в своих чувствах. Потому и нужна следующая стадия испытания.

В этом месте нас должна заинтересовать ещё одна аналогия. Воланд говорит о какой-то поганой старушке, а в параллельной 15 главе речь идёт о тётушке Канавкина, в которой мы ранее опознали иудейскую религию. Может быть, этот след поможет понять аллегорию бабушки Воланда? Если иудейская религия является тётушкой, то бабушка должна быть её родительницей. Подумав над этой шарадой, мы должны признать, что одним из двух родителей тётушки была вполне языческая вера ещё более древних евреев в своего племенного бога. Только в ходе движения к египетскому «плену» и пребывания в нём одно из семитских племён стало интеллигенцией самой первой империи. Конечным итогом восхождения этой «родоплеменной интеллигенции» станет созданная на основе египетской премудрости самая передовая для древнего мира религия единобожия.

Однако для чего же Автор проводит такую аллегорию, да ещё в связи с травмой, которую христианство получило примерно в 1569-72 годах? Может быть, чтобы мы лучше поняли характер этой травмы? Ведь речь на этом историческом рубеже шла о расколе христианских церквей по национальному признаку, угрозе превращения единого Бога, пусть и прославляемого по-разному, снова в племенного божка. В таком случае, обжигающее зелье, с помощью которого пытаются придать подвижность и без того травмированной ноге – это обращение к «исконным» этническим, племенным мотивам для придания популярности и динамизма земной церкви. Такая попытка лечить подобное подобным действительно возможна. Сначала с участием масс-медиа (Гелла), а затем и творческая общественность может подключиться.

Находим и ещё одно соответствие между знакомством Маргариты с Абадонной и общением Босого с владельцем бойцовых гусей из Лианозова. Крупные птицы символизируют «силовиков» не только в нашем Романе. Например, парадный шаг военных называется «гусиным», одно из названия военных наёмников – «дикие гуси». Опять же гуси как защитники Рима. Пока хозяин «бойцовых гусей» гостит в театре у Воланда, остальным гостям бояться нечего.

Завершается первый сеанс общения Воланда с Маргаритой, как и в финале 15 главы, символическим разговором о пище, точнее – о напитках. Никанора Ивановича в его сне уговаривают быстрее отказаться от баланды, вспомнив о спрятанных ценностях. Аналогичный совет даёт гостье Воланд – не вкушать ничего на Балу, чтобы найти в себе скрытую ценность – нерастраченный запас любви.

Следующий эпизод, который должен соответствовать 16 главе про Казнь, помещён Автором в начале 23 главы. Уже в самом начале подготовки героини к Великому балу у сатаны можно обнаружить аллюзии со второй главой, сразу после объявления о казни Иешуа. Соленый привкус крови на губах Маргариты и одуряющий запах розового масла. Дополняющие алмазный венец тяжёлые вериги соответствуют терновому венцу на голове «иудейского царя». Началу Казни в 16 главе предшествует сигнал трубы, прозвучавший в конце предыдущей ершалаимской главы. Сигнал Бегемота: «Бал!» открывает параллельное действие в 23 главе.

Первая часть Казни – выдвижение осужденных и сопровождающих за город через духоту южного полдня. Движение «королевы бала» начинается через тропический лес. Музыканты не только создают внешнее ощущение Бала, но и представляют разные народы, собравшиеся для сооружения Башни. Эта новая Башня тоже, как и Лысая гора в 16 главе, состоит из двух ярусов – далеко внизу лестницы толпа гостей, даже можно сказать завсегдатаев зрелища казни. В верхнем ярусе, в оцеплении свиты тоже находится «особа королевской крови». Распорядителем Бала является Коровьев, распорядителем Казни – Афраний, находившийся рядом с «царём иудейским». Многочасовое движение толпы любопытствующих гостей в первом ярусе завершается с прибытием на Казнь командира римской когорты, доверенного лица Пилата. Ничуть не меньше было и звание последнего из гостей в этой части Бала – генерального комиссара госбезопасности.

Некоторое недовольство ближнего круга вызвало не только особое внимание «королевы» к преступнице Фриде, но и внимание Иешуа к Дисмасу. Нужно отметить, что просьбе Иешуа предшествовал возглас Дисмаса: «Несправедливость! Я такой же разбойник, как и он!» Вот мы и нашли подтверждение от Автора нашему выводу о том, что появление Фриды должно было пробудить чувство вины у Маргариты. Пожелание Маргариты своей «альтер эго» обязательно напиться тоже имеет два значения. Во-первых, Маргарита так освобождается от своего собственного желания нарушить заповедь Воланда. Кроме того, Автор ещё раз обращает наше внимание на такую важную деталь Казни как напиток для Иешуа.

В главе про Казнь учителя всюду сопровождает преданный ученик, Левий Матвей. В первой сцене Бала Маргариту также сопровождает ученица – Наташа, и тоже издалека. Лишь в момент, когда Башня рушится и «особа королевской крови» падет без сил на пол, её тело подхватывает и омывает служанка. Параллель между Левием и Наташей также добавляет объёмность в образ спутницы Маргариты. Левий в своём отношении к Иешуа проявляет амбивалентность – искреннее восхищение, плавно переходящее в желание убить учителя, причём ради спасения его внешнего образа, имиджа. Вот что дорого Левию. При толковании 21 главы мы обнаружили, что Наташа – не просто бывшая домработница и ученица Маргариты, она ещё и муза киевской «цветной революции». И мы знаем, что отношение киевской общественности к московской – тоже весьма амбивалентно.

После завершения «казни» и положения в каменный «гроб» бассейна, вновь следует сигнал к вылету. Сюжет третьей четверти «17-19» повторяется на Балу в преломлении Полёта из 21 главы. Присутствие обезьян – указание Автора на пародирование в финале 22 стадии. Обезьяний джаз пародирует оркестр «короля вальса», как и устроенный Маргаритой погром в Доме Драмлита был пародией на профессиональное управление регента хоровым кружком. В 21 главе Маргарита пролетала над зеркалом водной глади и закончила полёт в низменной болотистой местности. Здесь она пролетает над зеркальным полом, а завершается полёт так: «когда погасало электричество, загорались мириады светляков, а в воздухе плыли болотные огни». «Королева» оказывается в огромном бассейне, где происходит шабаш с участием нагих ведьм.

Завершение шабаша в конце 21 главы связано с нырянием пьяного толстяка, пропахшего коньяком. В 23 главе толстяк Бегемот ныряет в бассейн коньяка. Вместе с ним ныряет только та самая московская портниха из «Зойкиной квартиры». Автор дарит нам подтверждение ещё двух ранее сделанных выводов. Пропитавшийся французским коньяком толстяк в цилиндре и без штанов из 21 главы был нами опознан как коллективный образ нуворишей. Бегемот, который специально подчёркивал перед началом Бала, что брюки котам не положены – это и есть дух наживы. Имя подруги толстяка – Клодина было скрытой ссылкой на фарсовую пьесу Мольера. Следовательно, образ московской портнихи тоже вставлен в 23 главу как ссылка на пьесу самого Булгакова. А то вдруг мы сразу не поймём истинного отношения Автора к происходящему на Великом балу у сатаны.

«– Последний выход… и мы свободны» – после этих слов Коровьева наступает финал Мистерии, так же как в дионисийской драме сатирический финал пародирует основную часть действа. Сюжет последней четверти Мистерии должен повторять сюжет обеих 22 и 23 глав так же, как эта 22 стадия повторяет последнюю четверть 20-22. Обратный пролёт Маргариты и посещение ею подсобных помещений похоже на начало 22 главы. Сцена в бальном зале, в котором собрались в почтении и молчании гости сатаны, по идее, повторяет «камерные» сцены в кабинете Воланда. Раз уж мы коснулись этой темы, то есть смысл сопоставить появление Воланда в разгар Бала с весьма «демократичным» по форме появлением на брокенском шабаше Мефистофеля в драме Гёте. Это ещё раз к вопросу о разнице в статусе и мотивах. Воланд не участвует в Балу у сатаны, не соизволит переодеться для Бала или занять приготовленное возвышение напротив «королевы». Воланд не является своим для ведьм и висельников, но они явно признают его власть.