История куртизанок - Элизабет Эбботт

Двадцать восьмого апреля 1760 г. у Фиббы начались роды. Помогать ей взялась старая повитуха Дафна, и на следующий день Фибба родила сына. Оправлялась она медленно. Ухаживать за ней и кормить грудью ее ребенка хозяева «Египта» поручили Люси, еще одной рабыне, которая жила на плантации, а Мэри Коуп, чтобы поднять Фиббе настроение, подарила ей муку, вино и корицу. Малыш получил имя Джон, а позже его стали звать Мулат Джон, хотя сначала Тистлвуд писал о нем лишь как о «ребенке Фиббы».

Через какое-то время Тистлвуд снова оставил «Египет»: он переехал работать на расположенную неподалеку плантацию Бреднат-Айленд-Пен. Коупы оставались близкими друзьям Тистлвуда, и когда Мулат Джон был еще ребенком, дали ему вольную. (Дать вольную значит провести формальный юридический процесс освобождения раба.) Теперь, когда Тистлвуд уехал в Бреднат-Айленд-Пен, все снова было так же, как в то время, когда он работал в Кендале: они с Фиббой постоянно навещали друг друга.

К 1767 г. Фибба почти каждую ночь проводила с Томасом, вставая по утрам очень рано, чтобы вовремя вернуться домой. 10 ноября Джон Коуп, по словам Тистлвуда, в конце концов «снизошел» до того, что позволил ему нанять Фиббу за восемнадцать фунтов в год. Через шесть дней она переехала в Бреднат-Айленд-Пен с Мулатом Джоном и всеми своими многочисленными пожитками.

К 1770 г. Тистлвуд стал уважаемым садоводом, присоединившись к классу плантаторов Ямайки. Несмотря на то что у него не было обширных земельных владений и рабов ему принадлежало немного – когда он умер, на его плантации работали всего девятнадцать рабов, – страсть к книгам и широкие познания обеспечили ему солидную репутацию, а дружба с Коупами облегчила приобщение к светскому обществу. Тем не менее его сожительницу-рабыню не приглашали ни на званые обеды, ни на праздники. Тистлвуд старался ей это компенсировать за счет совместных посещений других общественных мероприятий, таких, например, как скачки.

Жизнь Томаса и Фиббы имела свои хорошие стороны, но была далека от идеала. Их беспокоил размах восстаний рабов. Еще Томаса тревожил Мулат Джон – непритязательный мальчик, который не унаследовал от отца страсти к чтению и слишком много выдумывал сам. В недостаточном развитии Джона Тистлвуд винил Фиббу, которая баловала его и души в нем не чаяла. И все они были предрасположены к болезни – гонорея продолжала терзать Томаса, временами делая из него импотента («Бессилен», – записывал он в дневниках после того, как оказывался неспособен к полноценному половому акту из-за отсутствия эрекции).

В 1786 г. шестидесятишестилетний Тистлвуд продиктовал свою последнюю волю и завещание. Пять дней спустя он умер. В завещании много говорилось о его преданности и любви к Фиббе. Он распорядился, чтобы часть его наследства, не превышавшую сумму в восемьдесят ямайских фунтов, пошла на выкуп Фиббы у Джона Коупа, после чего она получила бы вольную. В том случае, если бы это произошло, ей следовало передать двух рабов. (В качестве рабыни по закону она не могла иметь рабов.) Кроме того, он оставил ей сто фунтов с тем, чтобы она купила участок земли, который ей понравится, и построила там дом.

Тистлвуд также предусмотрел худший вариант развития событий, при котором Фибба оставалась рабыней. В этом случае она должна была получать пятнадцать фунтов в год на протяжении всей жизни. На оформление завещания Тистлвуда ушло пять лет. После этого Коупы дали Фиббе вольную.

Так завершились исторические записи, но не жизнь Фиббы. Томас Тистлвуд невольно стал биографом Фиббы. Чтобы облечь в плоть скелет ее жизни, у нас не было другой возможности, как читать краткие заметки Томаса, делая собственные выводы и строя догадки настолько обоснованно, насколько было возможно. Самая разумная трактовка отношений Фиббы и Томаса выглядит так: с течением времени ее статус постепенно менялся – по крайней мере, Тистлвуд стал относиться к ней как к жене, хотя вначале воспринимал лишь как сожительницу. Несмотря на то что Томас постоянно изменял ей, он очень дорожил ее обществом и ценил ее мнение. Он обсуждал с ней свою работу и возникавшие в ходе нее проблемы, положение с урожаем и условия содержания животных. Фибба отвечала ему взаимностью, рассказывая о положении дел на плантации «Египет» после того, как он оттуда уехал. Когда Фибба болела, Томас переживал за нее так, будто болел сам, что отражало близость их ничем не стесненных отношений. Фибба с доверием относилась к их связи, устанавливала разумные нормы поведения и предлагала любовнику помощь тогда, когда, по ее мнению, она требовалась.

Фибба ничего не могла поделать только с его постоянными изменами, и ей приходилось мириться с неискоренимой привычкой Томаса заводить шашни с каждой рабыней, которую он считал привлекательной, даже с помощницами и подчиненными Фиббы. Но из его дневников следует, что всю свою жизнь она посвятила борьбе с его похотливостью.

Тистлвуд никогда не женился. Объяснить это можно, в частности, небольшим числом белых женщин на Ямайке. Другой причиной, возможно, было его нежелание прекращать связь с Фиббой, на чем неизбежно стала бы настаивать белая жена.

Интересным представляется предположение о том, что у него не возникло потребности жениться, поскольку Фибба обладала всеми качествами, которые он ценил в женщине, включая желание быть матерью его детей.

Продолжительность и интенсивность жизни Фиббы в роли любовницы, ее освобождение от рабства после смерти любовника и стремление Томаса обеспечить ее до конца дней отражают картину сложных, заботливых и преданных отношений. Однако сексуальные союзы между рабынями и белыми мужчинами никогда не основывались на романтике. Хоть они и обходили многие ограничения рабства, Томас Тистлвуд и Фибба не были Ромео и Джульеттой. Они жили в жестоком и непростом мире, где сексуальные отношения между представителями различных рас считались незаконными, где с юридической точки зрения она даже не была человеком и не имела никаких прав, а он представлял собой нечто вроде высшего существа, имевшего право – предполагалось, что он должен был осуществлять его на деле, – покупать, продавать, эксплуатировать и наказывать мужчин и женщин, находившихся в таком же положении и имевших такое же происхождение, как Фибба. Потому что она была не только женщиной, но еще и рабыней.

Джулия Чинн

В рабовладельческих штатах Америки нормы общественной жизни, запрещавшие сексуальные отношения между людьми разных рас, определялись позорными «Черными кодексами». Несмотря на законы, на связи, которые не бросались в глаза, обычно сознательно не обращали внимания. Но, гордо выставляя напоказ чернокожую любовницу или признавая детей, которых она произвела от него на свет, мужчина обрекал себя на общественное осуждение или даже на позор. Если он умирал и оставлял завещание, в котором давал ей вольную, либо объявлял ее или общих с ней детей своими наследниками, оставляя им имущество, собственность и деньги, существовала большая вероятность того, что его родственники такое завещание успешно опротестуют. Суды в рабовладельческих штатах неоднократно отклоняли распоряжения об освобождении рабов, содержавшиеся в завещаниях, и отказывали законным наследникам в наследстве. Такие ограничения, направленные против любых явных союзов между белыми мужчинами и их чернокожими любовницами, в наибольшей степени касались политиков, личная жизнь которых, как считалось, должна была отражать незыблемые моральные устои и благородные ценности.