История куртизанок - Элизабет Эбботт

Чаще применялись менее жестокие системы отношений с рабами. Однако не существовало никаких гарантий того, что добрый господин, столкнувшись с финансовыми трудностями, не продаст своих рабов более жестокому хозяину. Даже самые прилежные рабы могли внезапно оказаться «на аукционе, где их продавали тому, кто предлагал лучшую цену, а потом навсегда далеко увозили от тех, кто был им дороже жизни, – любимой жены и нежных, но беспомощных детей», горько жаловался один бывший раб2.

Такая незащищенность лежала в основе рабства определенной расы. Положения «Черных кодексов», ограничивавших права и свободы чернокожих, распространялись даже на свободных или освобожденных негров, а также на людей смешанного происхождения.

В этих условиях межрасовые сексуальные связи были чреваты потенциальной угрозой существовавшему порядку вещей. Наиболее типичная ситуация предполагала, что белого мужчину привлекала симпатичная рабыня, хотя некоторые белые женщины также склоняли рабов-мужчин к эпизодическим связям. Единственным опасным фактором таких союзов становилась любовь. Она могла внушить рабу крамольные мысли (и подтолкнуть к соответствующим действиям) относительно подчиненной роли негров. Это случалось тогда, когда белые мужчины влюблялись в своих темнокожих любовниц и начинали к ним относиться как к равным себе человеческим существам или когда они признавали своими детей со смешанной кровью. Когда отдельные влюбленные мужчины пытались узаконить положение, считавшееся обществом незаконным, они тем самым подрывали устои рабовладельческих порядков.

И тем не менее, насколько нам известно из разных источников, включая многие рассказы очевидцев, такие незаконные близкие отношения были распространены повсеместно. Часто цитируемая Мэри Бойкин Честнат, жена плантатора из Чарльстона, штат Южная Каролина, с горечью писала в дневнике:

[14 марта 1861 г.] Господи, прости нас, но система наша чудовищна, неправильна и несправедлива! Как патриархи былых времен, наши мужчины живут в одном доме с женами и сожительницами; и в каждой семье видишь мулатов, слегка походящих на белых детей. Любая дама готова сказать вам, кто отец всех детей-мулатов в каждом доме, кроме ее собственного. Там, как ей кажется, они падают с облаков. Отвращению моему нет предела3.

В словах Честнат содержится явный намек на стремительное развитие такой блудливой разнузданности: на рабынь, которых принуждали к сексуальным связям с белыми мужчинами; на жену мужчины, предавшего ее с чернокожей женщиной, которая должна была ей служить и уважать ее; на детей смешанного расового происхождения, родившихся от этих союзов; на белых членов семьи, наблюдавших за поведением отца семейства и понимавших, что происходит. При этом нельзя забывать о воздействии такого рода отношений на мужей, братьев и отцов, томящихся в рабстве, не способных воспрепятствовать насилию над их женами, сестрами или дочерьми, бессильных предотвратить их совращение, вызванное страхом, честолюбием и даже гордостью от того, что именно этих женщин выбирает себе хозяин. Никаким другим способом рабыня не могла получить такие привилегии, как укороченный рабочий день, либо подарки деньгами, украшениями или одеждой. А что сказать о тех рабынях, которые вдруг поняли, что любят тех, с кем вступили в недозволенные отношения? И о хозяине, безнадежно влюбленном в женщину, которой он владеет, или надсмотрщике, приставленном следить за рабыней, которую он полюбил?

Чтобы понять мир любовниц-рабынь, следует иметь представление об отношении к эротическому влечению в эпоху рабовладения. С одной стороны, белые женщины были вознесены на пресловутый пьедестал как непорочные и чистые существа, не подвластные чувственным страстям. С другой – белые мужчины, как считалось, были похотливы по своей природе; их стремление к сексуальному удовлетворению с другими женщинами, помимо добродетельных возлюбленных и жен, молчаливо воспринималось как должное. Это неизбежно вело к сексуальной эксплуатации такими мужчинами чернокожих женщин, за которыми закрепилась репутация сладострастных и не стесненных условностями существ, обладавших исключительной сексуальной силой, причем юридически, социально, физически и экономически они были легко доступны.

Фибба4

История Фиббы, рабыни, работавшей на принадлежавшей в XVIII в. Джону и Мэри Коуп плантации «Египет» на острове Ямайка, целиком рассказана ее белым любовником – Томасом Тистлвудом, надсмотрщиком, который вел на удивление подробные дневники. Ежедневные записи Тистлвуда в основном посвящены работе на плантации и потому имеют большую ценность для историков сельского хозяйства. Кроме того, он описывал – сжато, но емко – обряды, распространенные у рабов на Ямайке, праздники, жестокие наказания за провинности. Также он оставил замечания и краткие размышления о своих бурных сердечных и постельных делах.

В дневниках Тистлвуда содержатся детали его многочисленных сексуальных контактов с рабынями, записанные с помощью латинских сокращений: Тир («дважды»); Sup. Lect. («на постели»); Sup. Terr, («на земле»); In silva («в лесу»); In Mag. или In Parv. («в большом доме» или «в маленьком доме»); /На habet menses («у нее месячные»). Иногда, особенно когда у него случались обострения гонореи, он отмечал: Sed non bene («но не хорошо»).

В 1751 г., когда тридцатилетний Тистлвуд приехал на плантацию «Египет», креольско-ямайская рабыня Фибба занималась там важным делом: работала главной кухаркой. У них не возникло любви с первого взгляда. Тогда Тистлвуд был очень увлечен другой рабыней – Наго Дженни, которая несколько месяцев прожила вместе с ним в отведенном ему помещении. Только когда их отношения закончились, он начал встречаться с веселой, неглупой и честолюбивой Фиббой.

Их отношения отличались чрезвычайной чувственностью и непостоянством. Они занимались сексом по несколько раз в день, даже тогда, когда у Фиббы были месячные. Они часто ссорились, нередко из-за того, что Фибба ревновала Томаса, когда он изменял ей с другими рабынями. 4 января 1755 г. было обычным днем. После занятий любовью Фибба отказалась лечь в постель Томаса, вместо этого она решила спать в подвешенном в коридоре гамаке. По словам Тистлвуда, у нее было «чересчур много соков». Ссорились они часто. Фибба целыми днями не разговаривала с Тистлвудом, отказывала ему в физической близости, а иногда посреди ночи убегала от него, чтобы в одиночестве выспаться у себя в хижине. Как нередко бывало в таких случаях, Томас следовал за ней и возвращал ее к себе в комнату.