Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

Для Горы же зрелище страшного гнета невежества, апатии и нищеты, тяготевшего равно и над богатыми и над бедными, над людьми просвещенными и темными и на каждом шагу задерживавшего их движение вперед, было источником постоянных мучений.

Вскоре Мотилал получил из дому какое-то неприятное известие и распрощался со своими спутниками. С Горой теперь остался один Ромапоти.

Как-то раз молодые люди пришли в мусульманскую деревню, расположенную на берегу реки. В поисках крова они обошли все селение, но нашли в нем только один дом, в котором жил индуист. Это был сельский цирюльник. Он почтительно предложил брахманам гостеприимство, но, войдя к нему в дом, они увидели среди прочих обитателей мальчика-мусульманина, приемыша цирюльника. Это чрезвычайно возмутило правоверного Ромапоти. Да и Гора тоже начал было отчитывать старика за его отступничество от законов индуизма, но тот возразил ему:

— А какая же разница, господин? Мы говорим «хари», а они «аллах», только и всего.

Между тем солнце поднялось высоко и жгло немилосердно. Река была далеко, чтобы добраться до нее, нужно было долго идти по раскаленному песку. Ромапоти мучила жажда.

— Где бы достать питьевой воды, пригодной для правоверных индуистов? — обратился он к Горе.

Во дворе был небольшой колодец, но пить воду из колодца отступника-индуиста Ромапоти не мог и продолжал сидеть с потемневшим от жажды лицом.

— А есть ли родители у этого мальчика? — спросил Гора старика.

— Родители-то у него есть; и мать и отец живы, но можно считать, что он сирота.

— Как так? — удивился Гора.

Тут-то цирюльник и рассказал историю появления у них мальчика.

Владелец земли, на которой стояла их деревня, отдал ее в аренду под плантации индиго, и плантаторы-англичане вечно оспаривали право крестьян возделывать плодородную землю вдоль берега реки. Все другие деревни уже давно уступили плантаторам, и только гхошпурцы все еще сопротивлялись, не желая уходить с насиженных мест. Все здешние жители — мусульмане, и глава их общины Фарусардар никого не боялся. За время этой распри Фарусардара уже два раза сажали в тюрьму за сопротивление полиции, и он был доведен до такой нищеты, что семье его почти нечего было есть. Но он и слышать не хотел о том, чтобы покориться.

В этом году крестьяне успели снять первый урожай с плодородной наносной земли. Но недавно, месяца полтора назад, в деревню нагрянул англичанин-управляющий с бандой вооруженных дубинками людей и отобрал у крестьян весь урожай. Вот тогда-то, защищая своих односельчан, Фарусардар так ударил палкой управляющего по руке, что ее пришлось ампутировать. В этих краях и не слыхивали до сих пор о таких вещах…

С самого того дня полиция не перестает бушевать здесь. Полицейские совершают налеты то на одну, то на другую деревню, грабят, насилуют… спасения от них нет. Фарусардара и многих других бросили в тюрьму. Большинство жителей Гхошпура бежало. Особенно трудно семье Фару. Есть нечего, единственная одежда изорвалась в клочья, так что и на улицу показаться не в чем. Этот мальчик Гамиз — сын Фару, он всегда был привязан к жене цирюльника, называл ее «тетя». Ну и, конечно, узнав, что мальчик прямо с голоду помирает, она забрала его к себе.

Инспектор полиции со своим отрядом расположился в нескольких крошах от деревни. Никто не знает ни дня, ни часа, когда они могут нагрянуть в деревню и что они могут натворить здесь. Вчера, например, полицейские заявились к старому Назиму, соседу цирюльника. Шурин Назима пришел из другого округа навестить сестру. Полицейский инспектор увидел его и говорит: «А это что за драчун? Вишь, как грудь выпятил!» И ни с того ни с сего как хватит его дубинкой по лицу — разбил в кровь, вышиб зубы. Сестра увидела, что сделал этот зверь, бросилась к брату на помощь, но полицейские и ее избили. Прежде полицейские никогда не решались так бесчинствовать, но теперь, когда все здоровые мужчины или арестованы, или бежали из деревни, они знают, что могут безнаказанно расправляться со всеми, и окончательно распоясались. И никто не может сказать, долго ли они еще будут наводить ужас на всю округу…

Гора слушал рассказ цирюльника с напряженным вниманием. Ромапоти же, не в силах больше терпеть жажду, прервал старика на полуслове:

— А не живет ли тут поблизости кто-нибудь из индуистов?

— В конторе индиговой фабрики живет индуист — сборщик ренты, Мадхоб Чаттерджи. Это полтора кроша отсюда.

— А что он за человек? — спросил Гора.

— Дьявольское отродье — вот он кто! — ответил цирюльник. — Зверь, а не человек! Но зато стелет так уж мягко, дальше некуда. Полицейского инспектора поит, кормит, всячески ублажает, а денежки на это с нас сдерет, да еще и разницу в карман положит.

— Пошли, Гора, — снова нетерпеливо прервал его Ромапоти. — Я больше не могу…

Терпение его окончательно лопнуло при виде того, как жена цирюльника подвела этого паршивого мальчишку-мусульманина к колодцу и начала мыть, выливая на него кувшин за кувшином. Ромапоти так расстроился, что больше ни минуты не желал оставаться в этом доме.

Уходя, Гора спросил старика:

— Почему же ты остаешься в деревне, несмотря на все безобразия, которые творятся здесь? У тебя разве нигде нет родственников?

— Я всю свою жизнь прожил здесь, господин, — объяснил цирюльник, — к соседям привык. Я здесь единственный цирюльник-индуист, землю я не пашу, так что англичанам до меня дела нет. Ну, а потом, в деревне ведь никого из мужчин не осталось, если и я уйду, женщины умрут со страху.

— Ну, хорошо, мы пошли, — сказал Гора. — Но я еще вернусь, после того, как поем.

В голодном, изнемогающем от жажды Ромапоти весь этот бесконечный рассказ о притеснениях вызвал лишь бурное негодование против строптивых крестьян, которые сами были виноваты во всех несчастьях, обрушившихся на них.

«Упрямые безумцы! На кого руку подняли! — думал он. — До чего же доходит нахальство и глупость этих негодяев! Вот и получили по заслугам. Крестьяне вечно всем недовольны, и долг властей проучить их как следует. Должны слушаться, когда им хозяева приказывают. Не послушали — вот и результат! К чему привел их дурацкий мусульманский гонор?»

Одним словом, симпатии Ромапоти были целиком на стороне англичан.

Всю дорогу, шагая по раскаленному полуденным солнцем песку, Гора не произнес ни слова. Когда наконец из-за развесистых деревьев показалась крыша фабричной конторы, он вдруг остановился и сказал:

— Ты иди, Ромапоти, и постарайся достать себе еды, а я вернусь назад к цирюльнику.

— Что ты! — вскричал Ромапоти. — Разве ты не хочешь есть? Пойдем к этому брахману Чаттерджи, поедим у него, а потом иди к цирюльнику, если тебе так надо.

— Не беспокойся, я о себе позабочусь, а ты поешь и возвращайся в Калькутту. Думаю, что мне придется пробыть в Гхошпуре несколько дней, ты этого не выдержишь.

У Ромапоти на лбу выступил холодный пот. Он не верил своим ушам. Как мог Гора, благочестивый индуист, сказать, что он собирается ночевать в доме нечестивото. Может быть, он помешался? Или решил уморить себя голодом? Но у Ромапоти не было времени для размышлений: каждая минута казалась ему вечностью, и уговаривать его воспользоваться случаем и уехать в Калькутту долго не пришлось.

Простившись со своим спутником, Гора пошел обратно. Некоторое время Ромапоти стоял и смотрел ему вслед: высокий, крупный Гора шагал по пустынному берегу, и рядом с ним по горячему песку шагала его короткая тень. Каким одиноким казался он в эту минуту!

Гора страдал от жажды и голода, но чем больше думал он о том, что, соблюдая чистоту своей касты, он по правилам должен был бы воспользоваться гостеприимством бессовестного негодяя Чаттерджи, тем непереносимее становилась для него эта мысль. Лицо его пылало, глаза покраснели, голова раскалывалась от возмущенных дум…

«Какой непростительный грех совершаем мы, рассматривая чистоту касты как нечто внешнее. Неужели я сохранил бы эту чистоту, приняв угощение в доме человека, который притесняет и мучает мусульман, и, наоборот, осквернил бы свою касту, разделив еду с человеком, который не только страдал наравне с этими мусульманами, но еще и приютил мусульманского мальчика, рискуя прослыть нечестивым? Нет, что бы там ни говорили, согласиться с этим я не могу».

Цирюльник очень удивился, увидев, что Гора возвратился один. Как только молодой человек вошел во двор старика, он первым делом тщательно вымыл кувшин, достал из колодца воды и напился.

— Если у тебя есть немного рису, дай мне, пожалуйста, я сварю себе, — попросил он затем хозяина дома.

Старик поспешно принес все, что нужно, и Гора занялся приготовлением пищи. Поев, он сказал:

— Я поживу у тебя несколько дней.

Старик страшно взволновался, услышав это; он умоляюще сложил руки и сказал: