Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки - Антонина Коптяева

— О чем? О том, что я не блистаю своими талантами в столичном обществе? Какими же именно? — Ольга тепло рассмеялась. — Может быть, я надоела тебе и ты хочешь избавиться от меня? Ты прав! Даже шутить так нельзя. — Она отвела его ладонь от своего рта и сказала гордо и радостно: — Мне тут, в приисковой обстановке, чудесно дышится. Чувствую всегда, что нахожусь на производстве, в гуще людей и событий, и делаю все, на что способна. А природа-то здесь какая изумительная! И ты и Володя. Дочка родится. — Ольга была уверена в том, что у нее будет девочка, и хотела этого. Скоро начнут строить гидростанции на Ангаре и Енисее, и я буду ездить по новостройкам, писать очерки. Ну что может быть лучше?! Если у нас появится потом еще один маленький, я с радостью приму и его. Пусть будет весело и шумно в доме. А подрастут, мы станем всем семейством путешествовать по тайге. Неужели тебя это не прельщает?

— Меня это очень прельщает… — медленно заговорил Тавров, и Ольга опять перебила его:

— Я недостаточно помогаю тебе в твоей работе, зато стараюсь быть хорошей матерью и внимательной женой, а кроме того… — Она торопливо развязала пакет, вынула из обертки пять книжек и протянула их Таврову. — Вот… Авторские экземпляры — издательство прислало. Мой третий сборничек. Конечно, этого еще маловато для сильного и уже далеко не юного человека! Но теперь, когда у нас в Сибири начнутся такие большие дела, я буду очень много работать. И пожалуйста, не думай и не говори глупостей. С чего ты взял?

— А вот с чего… У меня появился не то чтобы секрет, но просто не хватило мужества сказать…

— О чем? — Ольга чуть не выронила из рук свои книжки. (Она оказалась по-настоящему ревнивой.)

— Аржанов развелся с Варей…

— Неужели? Хотя этого следовало ожидать.

— Почему?

— Потому что они не пара. Ему нужна женщина, фанатически преданная не столько ему, сколько его работе, и так же, как он, ничего вокруг не замечающая.

— Вряд ли ему нужна такая! Мне кажется, он и сам не такой. Что же касается Вари… Вот Варя как раз и способна стать фанатиком. Вы, товарищ литератор, плохо разбираетесь в характерах людей!

— Зато я неплохо поняла твои настроения. К чему ты завел этот разговор? Послу-ушай, и тебе не стыдно? Неужели ты можешь думать, что я жалею о прошлом? Что ищу возможности вернуться к Аржанову? Я уважаю его, как человека, нужного для всех. Сама лично жизнью ему обязана. То, что он сделал для Наташи, тронуло меня до слез. Тут я восхищаюсь и преклоняюсь. Но люблю тебя. Понятно? Уж будто я в тайге жить не могу! — улыбаясь, повторила Ольга слова Егоровны.

— А мы к вам! На весь вечер, — говорил Логунов, входя в столовую вслед за Коробовым. — Егоровна, не пускай девчат: мы холодные! — весело крикнул он, багровый от мороза с мохнато-бело-заиндевелыми бровями и ресницами, из которых ярко блестели его глянцевито-черные глаза.

— Небось ваших сибирских никаким холодом не проймешь! — сказала Егоровна, оттаскивая девчонок, уже цеплявшихся за меховые унты Коробова.

— А ты зябнешь, казачка лихая?

— Была лихая, да вся вышла, одно лихо осталось. Зябну, ровно старая индюшка.

Коробов молчал, глядя на дочек, одетых в одинаковые вязаные кофточки, теплые штанишки и до смешного крохотные валенки. На пухлом запястье Любочки он увидел браслетку из шерстяного шнурка.

— Что у нее? — спросил он Ольгу, зная, что перевязка шерстяной ниткой считается в народе средством от боли в руке.

— Это я для себя приметила, — пояснила Егоровна, улыбчиво щурясь. — Вот уж правда сестры родные! Мила после хвори-то отменная была, а теперь посытее стала, и опять их не разберешь. Мамаша тоже не различит.

— Теперь различит! — радостно сказал Коробов. — На днях поеду привезу ее…

На минуту он затих, все еще не веря своему счастью.

Все в его отношениях с Наташей складывалось так необычно, что он не в шутку начинал подумывать о том, что действительно есть у человека судьба, которую не обойдешь и не объедешь.

Короткий был разговор при первой встрече в Сталинграде, а продлился он потом на всю жизнь. Ох, только бы на всю жизнь! Вот дочери: обеим вместе три года. Уже хорошо говорят. Особенно младшая, Любочка, так и режет, и какие трудные слова выговаривает! Покажет пальчиком и скажет: «Кастрюля», покажет — и словно отпечатает: «Сковородка», — и сама смеется от удовольствия. А вчера порадовала Коробова, когда рылась в сугробчике возле террасы и на его вопрос, чем она занимается, ответила:

— Ковыряю лопаткой.

Вот это язычок! Не то что у здоровяка Мишутки Аржанова. Зато хорош сам Иван Иванович. Теперь при мысли о нем у Коробова тесно становится в груди от горячих и добрых чувств: и благодарность, и уважение, и даже нежность. Не подкачал, не подвел фронтовой хирург! Как зря тогда нападала на него Варенька! Ах ты, Варя! Коробов вздыхает, ему очень обидно за Аржанова, но и Варю жаль. Сын ведь у них! А они вон какие, эти ребятишки: привязчивые и сами прикипают к сердцу. Коробов держит дочерей — одну на левом колене, другую на правом — и не надышится, не налюбуется на них: целый день не видел. Сегодня утром их впервые подстригли «под польку» — открытые нежные затылочки, а спереди челки.

— Кто вас подстриг? — спрашивает Коробов, заранее наслаждаясь ответом.

Тоненький голосок выговаривает отчетливо:

— Парикмахер. — Поджимая руками животик, Любочка смеется, с гордостью глядит на старшую сестренку и повторяет, болтнув ножками: — Па-рик-махер!

— Как ты с ними на полмесяца-то расстанешься? — грубовато сказала из передней Егоровна, надевая валенки и шубейку. — Пора звать домой Володю. Заигрался у соседей парнишка. Хлебом не корми, только бы бегать. Пойду-ка и я. Подышу. Уж будто на вашем морозе и погулять нельзя!

— Вчера я видел, как она с ребятишками на санках с горы каталась, — сообщил Логунов, уютно устроясь в простом кресле напротив открытой дверцы жарко топившейся печи. — Раскатились и на полном ходу опрокинулись в сугроб. Ну, думаю, рассыпалась старая! А она хоть бы что, хохочет, будто маленькая!

— В детство впадает старушка, — снова снисходительно заметила Ольга, которая при всем желании не могла примириться с неожиданно пылкой привязанностью сына к Егоровне.

— Нет, мама, ты это брось, — сказал Тавров. — Просто бабушка почувствовала себя в своей семье, вот и радуется. Значит, скоро в Москву? — спросил он Коробова.

— А почему бы за Наташей не съездить Платону? — И Ольга бросила быстрый взгляд на сразу погрустневшего Логунова. — Летом он свой отпуск не использовал даже наполовину… Пусть едет он, а то я могу скоро лечь в больницу, и девочки останутся на руках одной Егоровны, а она все-таки уже старенькая, хотя и не сознается…

Лица трех мужчин, находившихся в комнате, выразили самые различные чувства при этих неспроста сказанных словах, но ни на одном не появилось осуждения.

Логунов приметно взволновался, а Коробов задумался: ему так хотелось самому поехать за женой, но он понимал, отчего Платон тоже рвется в Москву. Оставить дочек с Егоровной Коробов не побоялся бы, находя опасения за ее возраст преувеличенными, однако он не мог пренебречь советом Ольги, столько сделавшей для его семьи, а также интересами товарища, тем более такое содействие могло послужить лишь на общую пользу.

Тавров тоже сразу понял желание жены помочь Логунову снова встретиться с Варей.

«Ох, эти женщины! До чего им нравится устраивать свадьбы! Собственного мужа готовы еще раз себе сосватать!» Но эта мысль не прозвучала в сознании Таврова укором Ольге. Он давно знал о сердечной привязанности Платона и на месте Вари выбрал бы только его. «Разве такая преданность не заслуживает взаимности? — думал он. — Да и как можно, зная Платона, не полюбить его!»

— А что… может, правда поедешь? — преодолев свое колебание, спросил Коробов.

Логунов медленно покраснел: не так-то легко было пробиться румянцу сквозь его смуглую тугую кожу! Что поделаешь, летом человек сбежал из Москвы, сейчас готов был сбежать туда с рудника.

— Я с радостью поеду, — не кривя душой, торопливо согласился он, боясь, что Коробов передумает.

— Поезжай, — подытожил общее решение Тавров. — Да смотри оправдай наше доверие.

И все рассмеялись, а Платон покраснел еще сильнее.

Летит сибирский экспресс с востока на запад. На запад. На запад. То и дело догоняет бледное солнце, не согретое лиловато-красными быстро гаснущими зорями, — короток зимний январский день! Логунов стоит у окна, разрисованного жгучим морозом. Смотрит в просветы между белыми травами и листьями на бегущие навстречу горы, леса, реки, на новые и старые сибирские города. Поистине необъятная страна! Так же, как великое множество ее жителей, Логунов гордился тем, что он «гражданин Советского Союза». Но личная жизнь у этого гражданина не складывалась…