Суворов - Вячеслав Лопатин

Суворов, почтительно намекнувший Румянцеву о «томной праздности», в которой он пребывает «невинно после Измаила», и прибавивший, что «мог бы препособить окончанию дел в Польше и поспеть к строению крепостей», начинает тревожиться не на шутку. 15 июля летит письмо Хвостову в Петербург: «Одно мое слово — хочу служить! Здесь без дела, театр в Польше… Отрицаюсь от всех награждениев, себя забуду и напрягу их (силы. — В.Л.) для других… Я возьму терпение до сентября. Боже! И это тошно».

Проходит неделя. Новое письмо: «Долго ли мне не войти в мою сферу? В непрестанной мечте, паки я не в Польше, там бы я в сорок дней кончил!»

Через три дня он взывает к Румянцеву: «Ваше Сиятельство в писании Вашем осыпать изволите меня милостьми, но я всё на мели. Остается мне желать краткую мою жизнь кончить с честью! где бы то ни было, по званию моему, не инженером. Один Вы, Великий муж! мне паки бытие возвратить можете». В тот же день Суворов решает прибегнуть к последнему средству «Всемилостивейшая Государыня! — пишет он. — Вашего Императорского Величества всеподданнейше прошу всемилостивейше уволить меня волонтером к союзным войскам, как я много лет без воинской практики по моему званию».

Ответ не заставил себя ждать. «Граф Александр Васильевич! — писала 2 августа Екатерина. — Письмом Вашим от 24-го июля, полученным Мною сего утра, вы проситеся волонтером в Союзную Армию. На сие Вам объявляю, что ежечасно умножаются дела дома и вскоре можете иметь тут по желанию Вашему практику военную много. И так не отпускаю Вас поправить дел ученика Вашего, который за Рейн убирается по новейшим известиям, а ныне, как и всегда, почитаю Вас Отечеству нужным».

Седьмого августа Румянцев, ссылаясь на вести из Константинополя, подтвердил мнение Суворова о «удержании покоя и мира с сей стороны» и поручил ему двинуться к Бресту против поляков, чтобы «сделать сильный отворот сему дерзкому неприятелю и так скоро, как возможно». Письмо заканчивалось многозначительным напутствием: «Ваше Сиятельство были всегда ужасом поляков и турков, и Вы горите всякий раз равно нетерпением и ревностью, где только о службе речь есть… Ваше имя одно в предварительное обвещание о Вашем походе подействует в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи». В подкрепление Суворову выделялись два летучих отряда генералов И.И. Моркова и Ф.Ф. Буксгевдена.

Четырнадцатого августа полководец начал свой знаменитый марш, завершившийся взятием варшавского предместья Праги и положивший конец войне. План действий был давно обдуман. Сохранилась записка полководца, набросанная для себя.

«Невежды петербургские не могут давать правил Российскому Нестору (Румянцеву. — В. Л.); одни его повеления для меня святы, — пишет Суворов, подчеркивая нежелание слушать невнятные советы Салтыкова из Петербурга. — Союзники ездят на российской шее; Прусский король даже и варшавских мятежников обращает на Россиян, если то не из газет взято». (Австрийцы действовали крайне пассивно. Энергичная оборона Варшавы и восстание в захваченной Пруссией части Польши заставили прусского короля Фридриха Вильгельма II снять осаду, а затем отступить, бросив русский корпус Ферзена на произвол судьбы.) Именно ему, Суворову, предстояло нанести противнику решающие удары.

«Время драгоценнее всего, — продолжает Суворов. — Юлий Цезарь побеждал поспешностью. Я терплю до двух суток для провианта, запасаясь им знатно на всякий случай. Поспешать мне надлежит к стороне Бреста». Он обозначает цель похода, на что так и не отважился Репнин: «Там мне прибавить войска, итти к Праге, где отрезать субсистенцию из Литвы в Варшаву».

Суворов прекрасно знал театр войны, знал сильные и слабые стороны противника и на этом основывал свой план: его козырь — внезапность.

Польские военачальники, как и должно, учитывали возможность выступления против них непобедимого русского полководца. Но Костюшко, ободряя своих сторонников, заявил, что «Суворов будет занят» предстоящей войной с турками и «в Польше быть не сможет». Когда же стали доходить слухи о движении суворовского корпуса, никто не мог предположить такой быстроты его марша.

Он приказал взять в поход самый легкий обоз с провиантом на восемь дней. На столько же должно было хватить сухарей, которые несли в своих ранцах солдаты. Было приказано не брать зимнего платья, кроме плащей, быть в кителях. Подавая пример, первый солдат своего войска также оделся по-летнему и проделал поход до Бреста в белом кителе, укутываясь в холодные ночи в свой синий плащ. Экипажем генерал-аншефу служила кибитка, куда помещался весь его багаж.

В самом начале похода генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин, боевой товарищ по Измаилу, ставший заместителем Суворова в Польской кампании, разослал в войска приказ:

«Его Сиятельство Главнокомандующий здесь войсками Господин Генерал-Аншеф и Кавалер Граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский поручил мне управление корпуса и устроение порядка… Знаменитость предводительствующего войсками Его Сиятельства Графа Александра Васильевича всему свету известна, и войски под его руководством всегда и везде надежны в подвигах своих.

Правила на всякое приготовление и на случай сражения от Его Сиятельства Господина Главнокомандующего предписаны; должно оные затвердить всем господам штаб и обер-офицерам и внушить нижним чинам и рядовым, чтоб каждый знал твердо ему предписанное».

Это был заранее составленный Суворовым военный катехизис, вобравший в себя боевой опыт последних войн и содержавший положения будущей «Науки побеждать».

Войска шли, повторяя заветные слова своего вождя:

«Легко в ученье — тяжело в походе; тяжело в ученье — легко в походе…

Скоро, проворно, храбро во всех эволюциях стоять должен… Напрасно пули не терять, а беречь на три дни… чтоб для случая иметь две смерти: штык и пулю в дуле…

Шаг назад — смерть. Всякая стрельба кончается штыком…

На неприятеля начинать атаку с слабой стороны…

По военной пословице, сбитого неприятеля гони плетьми. Но при жестокой погоне нимало не давать времени ему оправляться и паки выстроиться. Тогда был бы опять равный бой…

Пехота, особливо кареями, должна быть приучена к пальбе весьма и цельному прикладу, к действию штыка, к быстрым движениям, чтоб, сколько можно, от кавалерии не отдаляться…

Производить экзерциции… кавалерия, приученная к крестной рубке, проезжает сквозь на саблях… линию кавалерии или спешенной, или пехоты, под пальбою сих последних, дабы кони приучены были к огню и дыму, как и к блеску холодного ружья, а седок к стремю и поводам».