От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) - неизвестен Автор

Батальон уже отдыхал.

Впрочем, можно ли было назвать это отдыхом? Люди спали в траншеях, вырытых в снегу, у потрескивающих костров, прикрытых плащ-палатками. Нет ни времени, ни возможности сооружать теплые землянки или блиндажи, а деревни уничтожены огнем, снарядами, отступающим врагом.

Два дня и две ночи, не задерживаясь, то пробираясь лесом, то проползая по заснеженным полям, то шагая по колено в талой воде, с боями наступал, двигался на запад батальон Косухина. Кони выбивались из сил, они то и дело проваливались в снег, их приходилось поднимать. Автомобили и орудия застревали в грязи уже начинающейся распутицы - моторы закипали и глохли, тогда им помогали люди. Они упирались руками и плечами в кузова, цеплялись за спицы колес орудийных лафетов, подталкивали или тянули их за собой, взявшись за веревку, и делали все это, не расставаясь ни с вещевым мешком, ни с винтовкой, ни с патронами. Только они, эти простые советские люди, казалось, не ощущали усталости. Они выдерживали и в воде, и в снегу, и в почерневшей жиже лесных дорог. Людям на войне, да еще во время наступления, не полагалось уставать, и они оказывались сильнее, выносливее - и коней, и автомашин, и танков.

Люди падали, лишь сраженные пулей или осколком, истекая кровью.

В эту ночь капитан Косухин остановился только потому, что предстоял упорный бой, а нужно было осмотреться, прощупать вражеские позиции, обдумать все до мельчайших деталей.

Еще днем Косухин послал трех саперов разминировать кустарник и лес, по которым должен был пройти батальон. Тимофей Ковальчук, Николай Марченко и Василий Дрозд ушли, спрятав банки с мясными консервами.

- Вернемся - будет закуска, - улыбнулся Дрозд и взглянул на Косухина, как бы определяя, понял ли капитан его намек.

- Ладно, там видно будет, - ответил Косухин.

Они ушли с деловитой неторопливостью знающих свое дело людей. Вернее, не ушли, а поползли. Немцы держали под минометным и пулеметным обстрелом дорогу и поляны - надо было пробиться сквозь завесу огня. Может быть, в те дни, когда они только становились воинами, тоскливый и смертный вой приближающихся мин задержал бы их. Теперь же саперы знали, где прятаться от осколков, когда зарыться в снег, как обмануть смерть. Они вернулись к вечеру, но Дрозд лежал на спине Ковальчука ничком, свесив руки, а ног у него не было.

- Как его? - тихо спросил Косухин.

- Не уберегся, товарищ капитан, - ответил Марченко почему-то виноватым тоном, - на мину наткнулся... Теперь к лесу можно идти...

Повар принес ему котелок с кашей, но Марченко неохотно потянулся за ней. Он прилег на снег, наблюдая за врачом, который склонился над смертельно раненным Дроздом. Косухин открыл свою флягу и предложил Марченко:

- Хочешь?

Марченко покачал головой и ответил:

- Теперь бы, товарищ капитан, куда-нибудь на пол... И ночи на три...

Но изба, пол, три ночи - это казалось несбыточной мечтой. А все-таки людям надо отдохнуть, и Косухин уложил всех в снежных траншеях у занавешенных палатками костров. После ужина бойцы заснули сидя, прижавшись друг к другу. Лечь нельзя было, потому что оттаявший снег образовал в траншее лужи. Усталые люди спали крепким солдатским сном, забыв о нестихающем минометном обстреле, о промокших шинелях, о холоде и даже о тех трех километрах, которые им утром надо преодолеть, чтобы выбить врага из деревни Силки. Не мог о них забыть только капитан Косухин. Он сидел на патронном ящике в снежном окопе, сняв сапоги и спрятав окоченевшие ноги под шинель.

Уже восьмой десяток километров шел он со своим батальоном по смоленской земле. В те дни, когда немцы поспешно отступали под ударами наших войск, бросая насиженные гнезда под Гжатском и Сычевкой, Косухин должен был не отрываясь преследовать их. Теперь они усиливали сопротивление и, подтянув танки, пехоту и артиллерию, переходили в контратаки. Вновь гул ожесточенных сражений сотрясал Смоленщину. Каждый километр советской земли приходилось отбивать. Вот теперь враг укрепился в Силках. Еще утром полковник напомнил Косухину:

- Не забывайте, что Силки - опорный пункт. Но деревню надо взять...

Может быть, в деревне этой уже не осталось ни одного дома, но драться за нее нужно, - там, в лесу или в пещерах, вырытых в горе, таятся люди, полуголодные и исстрадавшиеся, - они ждут его, Косухина. Он с начала наступления ощущал невидимую связь с ними, чувствовал на себе их полный надежды взгляд.

Усмехнувшись, Косухин отложил карту и потянулся за котелком с остывшей кашей.

- Вернусь домой, меня спросят, где ты, Вася, воевал -под Сталинградом или под Харьковом... А я скажу: под Силками... Да, деревню надо взять...

Но хотя Косухин понимал, что Силки - это не Сталинград, не Харьков и даже не Дорогобуж, путь к которому идет через Силки, в ту знаменательную ночь деревня эта представлялась ему важным центром, а три километра, отделившие его от опорного пункта, - целью жизни. Больше ни о чем он не мог думать. Не успев задремать, он уже просыпался, надевал сапоги и поднимался по крутой тропе из снежного окопа в лес. Косухин был еще молодым человеком, но уже испытал всю горечь войны. Здесь вот, на Днепре, а потом и на Угре, он начинал драться с врагом в 1941 году. Тогда он еще был лейтенантом, только вступающим на суровый путь воина. Может быть, именно в этом лесу бомбили его немцы, а он лежал в смертной тоске. Он уже хотел встать, но кто-то прошептал: "Вот, вот на нас!" И Косухин вновь припал к земле. Он прижимался к влажной траве, и мир в то мгновение был мал и охвачен пламенем. Но потом, устыдившись своей слабости, он вскочил. Вдали уже стоял, прислонившись к ели, молодой старшина - Костя Воронов. Он целился в самолет, хотя был ранен. Кровь стекала по лицу Воронова, но он не замечал ее. А когда стих гул бомбардировщиков, он бессильно сполз к земле, цепляясь ремнями за сучья. Косухин нес Воронова весь день и всю ночь. "Мы еще вернемся сюда, верно. Костя?" - спрашивал Косухин, а Воронов только отвечал: "Конечно!" Должно быть, они шли правильным путем все эти восемнадцать месяцев войны, если встретились в дни возвращения на запад. Воронов уже стал лейтенантом и вел за собой вторую роту, или, как ее называли, косухинскую. Воронов гордился ее традициями и не уставал повторять бойцам излюбленную истину Косухина: "Спать, есть, ходить и отдыхать вас научила мать родная, а я вас должен научить не спать, не есть сутками, не отдыхать неделями, ползать, стрелять, бить врага..." Это была простая солдатская мудрость, подсказанная жизнью и опытом. Теперь и Косухин, и Воронов, и те люди, которых они вели в наступление, были уже более выносливыми, крепкими и умелыми воинами. Косухин не стал бы прятаться от бомбардировщиков, не поддался бы даже временно гнетущему чувству страха... Он уже понял, что в наступательном бою нужны не только храбрость, но и ум, и тактические знания... И теперь, обдумав весь ход предстоящей операции, он с внутренним спокойствием ждал рассвета.