Перекресток: недопущенные ошибки - Михаил Пузанов

Иногда компанию им составляли Катрис со своей подругой Мироникой, но чаще те прятались где-то на отрогах Пламенеющей реки — она их больше прельщала. Что до Селины, Черную реку она недолюбливала — от нее веяло смертью, хотя относилась к ней со спокойным смирением, а Пламенеющую вообще терпеть не могла. Только Белая и оставалась, ведь четвертую, так называемую Иллюзорную, Селина не сумела обнаружить. Поговаривали, что это требует значительных магических способностей, потому как река никогда не воплощалась в материальной форме, существуя исключительно как духовный артефакт.

Почему реки называли артефактами, Селине объяснил в свое время Тарведаш, причем эту-то мысль она смогла понять, хотя и не без труда. Оказывается, потоки являли собой гигантские по масштабу и природно-творческие по происхождению предметы, вобравшие в себя силы Творца мира. Когда Селина попыталась выяснить личность существа, сотворившего Светлейший и четыре реки, Астерот с Эллионой единодушно «надели» на лица скрытнические маски и попросили ее этот вопрос больше не задавать. Тарведаш только вскользь заметил, что Небесный мир рожден одной силой, но двумя несопоставимыми по возможностям Творцами. Такая скрытность разожгла в девушке интерес, но природная размеренность и доброжелательность не позволили ей проявить особой настойчивости при выяснении загадочного обстоятельства.

И вот теперь из этого залитого солнечным светом загадочного мира, где мелодии разливаются по воздуху сладким океаном, ее выкинуло в эльфийский лес совершенно обыкновенного (по сравнению со Светлейшим) мира.

— Да, конечно, не без изюминки мирок, но как-то в нем все банально и просто. Живут люди и эльфы себе, занимаются какими-то делами: обыденно, совсем по-бытовому. И вид у всех совершенно обычный. И крылья при переходе где-то потерялись, будто и не возникали, — В этом духе она описывала свои ощущения от нового мира сестренке.

Катрис с присущей ей нервозностью и пылом упорно пыталась взбодрить Селину: то днями водила ее по затененным сине-зеленым лесам, выискивая необычных животных; то затаскивала куда-то к северным пустошам, опасно близко подбираясь к зловещим гробницам; то выдумывала еще какое авантюрное приключение. В конце концов, Селина начала «отбрыкиваться» от добродетели сестры всеми свободными частями тела, в особенности языком.

Как назло, с тех самых пор лунные эльфы сильно обозлились на нее: отчего-то источником лишних звуков и прочего негатива они считали именно ее, а не молодую герцогиню. Размышляя на эту тему, Селина вывела для себя такое заключение: "для Катрис быть колкой на язык и язвительной естественно, а у меня вечно извиняющийся тон выходит. И меры не знаю. Вот они и глядят злыднем". Себя-то она понимать умела, но вот беда: ни один из выводов применить для изменения собственной натуры ей не удавалось. Это еще больше укоренило девушку во мнении, что Арлин и Тарведаш не вложили в ее душу и частички собственных: у этих двоих умение изменять свою суть и поведение лежало едва ли не на уровне интуиции. Даже Эллиона умела мастерски преображать свою душу, мучаясь разве что с пошаговым продумыванием будущего образа и таким же пошаговым его воплощением. Для нее это явно не являлось врожденным даром — скорее идеально усвоенным инструментом.

Селина оказалась в тупике, и почему-то никто не спешил ей помочь разобраться со своими бедами. Хотя жаловаться на всех можно бесконечно, а дело-то всегда в себе: девушка сама отстраняла подальше помощников, не доверяя до конца даже Тарведашу. Она вообще привыкла на всякий случай не доверять никому: "просто природный инстинкт самосохранения" — так она объясняла добровольную изоляцию себе. Впрочем, где-то на самой грани сознания девушка понимала, что просто оправдывает врожденный страх быть обманутой, но эти мысли она гнала куда подальше от себя.

И вот теперь в тишине летней ночи Селина лежала на кроне громадного синего дуба, обдумывая свой злосчастный характер. В момент достижения крайней точки отчаяния и самобичевания, она неожиданно услышала хруст веток и мгновенно выкинула из головы все посторонние мысли. Что-что, а выяснить, разведывать и скрываться Селина умела: в маскировке и шпионаже среди лунников ей не было равных. Когда ситуация складывалась тревожная и требовала разведки, Селина не раздумывая и уже ни капельки не опасаясь, сразу же применяла свои таланты для сбора необходимой информации. Выведывать, затаиваться, наблюдать, изучать, делать выводы, молчать — почти полный перечень жизненных принципов юной странницы.

Вот и теперь она мгновенно разглядела продирающуюся сквозь непролазный бурелом медноволосую девушку. Незнакомка оказалась очень хороша собой, на взгляд Селины, — высокая, стройная, с волнистыми медными волосами да плеч и яркими серо-голубыми глазами. Пожалуй, слегка нескладная, но этот недостаток мерк на фоне ореола безудержной силы, окутывающей путницу. Силы, для Селины непривычной, но отчего-то смутно знакомой и влекущей.

"Может, все же эльфийка?", — мелькнуло в голове у разведчицы, но она тут же усомнилась в своей оценке. Столь чистый цвет глаз, конечно, подкреплял умозаключение, да вот только вела себя девушка так, словно лес являлся для нее врагом номер один. Да и деревья будто нарочно создавали на ее пути все новые и новые препятствия в виде лиан, корней и низких крон с листьями, так и лезущими в глаза, и ветками, грозящими их же втихую выколоть. По всей видимости, природе восточного леса незнакомка не нравилась, но вот самой Селине ох как приглянулась!

"Пробирается одна-одинешенька, и никто ей даже не поможет. А все равно идет и идет! Умница просто, стремится, с бесподобным напором. Сестренка бы уже разбушевалась и надавала стволам тумаков, а эта просто идет себе и идет, вопреки воле леса!". С таким ходом мыслей юная мечтательница прониклась к незнакомке еще большей заочной симпатией и попыталась бесшумно подобраться по кронам близлежащих деревьев к девушке поближе, чтобы разглядеть ее лицо. На счет темноты она не волновалась: ночью, при свете звезд и луны, Селина видела куда лучше, чем днем. Кошкой она была ночной, черной.

Не повезло! Впервые за последнее столетие, да еще и по-крупному. Одна из веток под ногами вдруг переломилась и стряхнула полуцарственную особу на землю прямо под ноги чертыхающейся незнакомке. Прямо-таки роковая случайность: сама девушка скорей бы куцехара руками удушила, чем незнакомке на глаза попалась…

Чтобы понять необычную для Элоранты реакцию на столь нездоровое явление, как сыплющиеся под ноги невесть откуда молодые шпионки, необходимо сначала уяснить, что принцесса вот уже трое суток ничего не ела, сутки не брала в рот и капли воды, а еще на протяжении недели проклинала себя за опрометчивый разговор с успевшим ей полюбиться неведомым насмешником. Таинственный ледяной голос, после долгой внутренней борьбы, она научилась держать на расстоянии от своего тела, но совершенного им не воротишь — это Элора понимала. Принцесса варваров, изломанная неудачными попытками применить магию, головоломками, метаниями между ненавистью и одиночеством и борьбой с самой собой до неузнаваемости изменилась с момента последнего посещения будуара во дворце Карад-Дума. Нет, внешне она все еще оставалась надменной и озлобленной, но вот внутренне все чаще испытывала острую боль и тоску от груза совершенных ошибок. "Черт, если бы только они могли вдруг так взять и стать в один миг несовершенными!" — эта мечтательная, абсолютно нереальная мысль, почему-то придавала ей сил. Иногда Элоранте казалось, что сколь много глупостей она уже ни совершила, роковых пока еще не допустила… Вот только раскаяться все никак не получалось: принцесса упорно отказывалась признать, что за поступки, продиктованные силе ледяным голосом, несет ответственность она, Элоранта. Хотя и здесь мысли иногда ехидно напоминали, что вина за ней немалая: сама впустила чужака, открыла двери холодному голосу, позволила распоряжаться своей волей, потеряла контроль.