Академия Клементины (СИ) - Юлия Цезарь

не могли поговорить перед церемонией открытия. Как теперь объяснять, что он здесь забыл? По его лицу пробежалась волна самых разных эмоций, выдавая активную мыслительную деятельность.

— Я тебя обидел? — вдруг спросил он, что его волновало. — Ты так быстро ушла… — «Не обняла меня, не поцеловала», — хотел он добавить, но подумал, что это выглядело, как какая-то детская обида, поэтому промолчал, поджав губы. Он чувствовал себя маленьким ребенком, которому сначала дали конфету лизнуть, а потом отобрали.

— Родной, завтра важный день, — пожала она плечами, поворачиваясь к нему всем телом. Улыбка не сходила с её лица, но не потому, что она рада была его видеть. Айка видела все маленькие подсказки тела — он тяжело дышал, торопился. Остановился, стоило ей только на него внимание обратить. Его что-то дернуло за ней бежать. То, как она с ним распрощалась? Судя по последнему вопросу — да. От него была на это реакция — Айка сейчас убедилась на все сто процентов — этот парень принадлежал ей. — И для тебя, между прочим, тоже. Мы завтра с тобой поём открывающую песню, я решила, что времени на отдых мне нужно больше.

Она подошла к нему ближе, на то расстояние, на котором любила издеваться — не достаточно близко, чтобы ощущать жар тела, но достаточно, чтобы чувствовать на лице дыхание друг друга.

— А с чего ты взял, что ты меня обидел? — Эти нотки в голосе… Она выводит его на правду. — Ты что-то сделал не так? — И провоцирующие вопросы. Не такие, какими они должны быть. Такие неестественные. «Я что-то сделал, чтобы тебя обидеть? Я в чем-то провинился?«Нет. «А ты провинился?», «А ты виноват?».

— Ты мне скажи.

Если бы Роберт знал, не побежал бы за ней. А так он лишь терялся в догадках, что именно в его поведении могло спровоцировать обиду. Или он ошибся? В голове проскочила мысль, что это очередная игра с ее стороны, издёвка, которые она так любила. Может, пора ему начать обижаться? Сколько ещё на его чувствах будут играть она, Ева, Винсент…

— Ты права, завтра для нас обоих важный день, нужно отдохнуть. — Голос Роба стал жёстче, а между бровей появилась складка от того, что он хмурился. — Идём, я провожу тебя до академии.

Все привыкли видеть в нем доброго жреца Роберта, но ему тоже присуща гордость бриллиантов. Пусть он воспитывался в более мягкой обстановке, потому что его семья поднялась совсем недавно, но он устал играть роль мальчика для битья, принимающего все удары.

— Нет, давай договорим. — Она успела схватить его за руку, когда он пытался пройти мимо неё. Даже сейчас он не понимал. А если правда не понимал, то даже не пытался найти ответа. Нет, так дело не пойдет. — Давай поговорим. Я вижу, ты расстроен.

И всё это время улыбка не сходила с её лица. Стоило Роберту остановиться, как её рука тут же вновь спаялась под теплой мантией, а взгляд, несмотря на приподнятые уголки губ, стал тверже. Она тоже не какая-нибудь медная, одолжения в сопровождении ей тут от хмурого парня не нужны.

— Ты вечно молчишь. То стесняешься что-то сказать, то боишься кого-то обидеть, то не пытаться найти ответы… Так нельзя жить, Роберт, иначе вечно будешь у всех на побегушках. Потренируйся на мне и подумай, что именно дало тебе понять, что я обиделась. Я ведь была так вежлива со всеми… — Да всё она прекрасно знала, но, будто прочитав его мысль о мальчике для битья, Айка хотела, чтобы он наконец-то заговорил. Сказал своё недовольство. Сказал, что ему не понравилось, что она сделала (или не сделала?).

Роберт собирался было снова уйти, но не успела она его остановить, как он резко повернулся к ней. Этим вечером они все переполнили его чашу терпения, а он всегда был спокойным, мог очень и очень долго все выдерживать, так уж его воспитали, но сегодня был предел. Таким сердитым он ещё никогда не был.

— Я не сделал ничего, за что бы чувствовал вину. Если все дело в том, что я убрал твою руку со своего колена, — а именно в тот момент она от него отодвинулась и сразу перевела тему, — то я не собираюсь уподобляться Винсенту и Еве. Для таких отношений ты выбрала не того парня. Уж извините, что я так старомодно воспитан.

Его бы прорвало, он бы вывалил все, что у него скопилось, но он все ещё помнил, что говорит не с абы кем, а с принцессой. И тренироваться в чем-то на ней он точно не собирался. Он опять было пошел дальше, но фыркнул:

— «Была вежлива со всеми»… Я — не «все». — А его это сильно задело. Он не просил ее лобзаться перед всеми, он бы это и не одобрил, но можно иначе проявить симпатию — улыбкой и взглядом, невесомым касанием. Если уж она увлекла его собой, то пусть не разбрасывается теперь его чувствами, используя их, когда ей это выгодно.

— Так все было дело в руке? — склонила голову на бок Айка, смягчая свой взгляд. Она сделала к нему шаг. — Но, Роберт, скажи мне честно, разве я не увидела твоё недовольство, когда тему мы, отчасти я первая, начинали поднимать в твою сторону? — Еще один шаг. — Разве, ты сам не убрал мою руку, как бы прося не переходить границу? — Она к нему почти вплотную. Подняла голову, и первые снежинки упали на её ресницы. — Я стала предотвращать любые попытки шутить о тебе и поднимать тему насчет нас. Ты этим разозлен больше, чем когда мы говорили об этом?

Её рука вновь выглянула из-под плаща, и ладонь легла на область сердца Роберта, будто бы сканируя его во время этого разговора. Уголки губ ни разу не опустились. Она не играла, но шла будто по уже готовой для себя тропинки. Знала, что говорить, знала, куда нажать.

— И ты разозлился еще больше, что я не уделяла всё свое сто процентное внимание одному тебе? — Нет, не осуждение. Она хотела, чтобы он произнес всё то, что было у него на сердце. Она подводила к этому. Давила. — Ты не хотел, чтобы для меня были «все». Ты хотел, чтобы для меня был лишь «ты», пусть ты и продолжаешь быть «святым» жрецом? Пусть ты и отталкиваешь мою руку, но ты в душе кайфуешь от того, что я с тобой делаю? — Айка приподнялась на цыпочки, чтобы губами своими коснуться его губ… Коснуться, но не целовать, а, как змея, гипнотизировать тем,