Современный детектив ГДР - Вернер Штайнберг

— А, знаю, знаю. Это ведь… — Он не договорил и покосился на дорогу, где серая «победа» с мигалкой красного цвета на крыше свернула на участок доктора Николаи и остановилась перед его домом. Из дома вышел доктор Николаи. Через руку у него был перекинут желтый плащ. На лице читалось явное неудовольствие. Шофер распахнул дверцу, и Николаи сел рядом с ним на переднее сиденье. Машина развернулась — сцепление издало высокий колокольный звон — и выехала со двора.

Кривиц одобрительно кивнул.

— И очень разумно. Кто имеет возможность, должен ездить на служебной машине или брать такси. По вечерам человек может выпить, а у кого хватит духу оставить машину перед пивной и топать домой пешком? Лично я таких людей не встречал. А то еще человек хочет произвести впечатление на свою приятельницу — выпил и гонит, при таких обстоятельствах легче легкого совершить наезд.

Крейцер взглянул на широкую полосу вскопанной Кривицем земли. Работа была сделана чисто. Края словно проведены по линейке, ни травинки, ни камешка — все выбрано и сложено в тачку, стоящую рядом. Затем он спросил:

— Не пойму, господин Кривиц, это только предположения или вы что-то знаете?

— Ну что вы. — Кривиц даже руками замахал. — Я вообще говорю, к слову. Ведь есть же у человека какие-то мысли. Правда, доктор и в самом деле не дурак выпить…

Он потер тыльную сторону ладони, проводил глазами тонкую струйку дыма, которая вырвалась у него из уголка рта и колечками поднялась в воздух. Крейцеру показалось, что Кривиц чего-то не договаривает.

— Может, и у доктора есть такая приятельница? — вслух предположил Крейцер.

Кривиц перестал потирать руку. Он приоткрыл рот и с глуповатым видом уставился на Крейцера.

— Вы разве знаете?..

— Я-то ничего не знаю, зато вы, по-моему, знаете. Хватит играть со мной в прятки, выкладывайте все как есть. Значит, у доктора есть приятельница, так?

Этот прямой вопрос пришелся Кривицу не по вкусу. Он выпятил губы, затем поджал их, так что желваки на скулах дрогнули.

— Мне не хотелось бы, чтобы господин доктор подумал… Но если вы пообещаете не говорить ему, откуда вам это известно… — Он замялся.

Крейцер невольно улыбнулся.

— По желанию заявителя полиция не открывает источник информации, вы же сами знаете.

— Ну уж ладно, — вздохнул Кривиц, — так и быть, расскажу. Тем более что никакой пользы вы из этого не извлечете. Ну да, господин доктор всю ночь провел в клинике. Но ведь преступление такое гнусное, тут уж не до дружбы и не до деликатности.

Крейцер вооружился терпением. Он уже привык к тому, что свидетели любят начинать с рассуждений на моральные темы. Кривиц продолжал:

— Сказать по совести, мне как-то не по себе, но ведь все равно вы рано или поздно сами до этого докопаетесь. Итак, к делу: да, вы правы, у доктора Николаи есть связь на стороне.

— А как ее зовут, эту даму?

— Вот тут я вам, к сожалению, не помощник. — Кривиц огорченно развел руками. — А вообще прехорошенькая блондинка лет примерно двадцати пяти.

— Вы-то откуда об этом знаете?

— По чистой случайности, как оно обычно бывает. Несколько месяцев назад я ездил по делу в Вильгельмсхорст. Зять у меня разводит кроликов, а я должен был привезти ему оттуда самца шиншиллы. Гляжу, в боковой улочке стоит машина доктора. А минут пятнадцать спустя он меня обогнал на шоссе. И блондиночка сидела рядом с ним.

— Ну, это еще ничего не значит.

— Да как вам сказать, мне, например, все стало ясно с первого взгляда. Она его обняла и положила голову ему на плечо.

Крейцер на мгновенье закрыл глаза. У него мелькнула любопытная мысль.

— Где, вы говорите, стояла машина?

— В Вильгельмсхорсте.

— А из Клейнмахнова нет дороги на Вильгельмсхорст через Филиппсталь?

— Как это нет? Именно через Филиппсталь и есть.

8

Крейцер подошел к темно-серому «EMW» и открыл дверцу. Арнольд уже сидел рядом с шофером.

— Вы уже здесь? Превосходно. Арнольд кивнул.

— Вскоре после вашего звонка я позвонил в отдел — узнать, нет ли чего нового, и мне сообщили приятное известие. Тут я вскочил на первый же автобус и приехал к вам.

Крейцер забрался на заднее сиденье и рассказал про свою беседу с Николаи и Кривицем. Потом он спросил:

— А с Руди Ноаком вы говорили?

— Да. Насчет Карин и ребенка все правда. Ноак утверждает, что Лабс — отец. И еще он признался, что действительно разрезал покрышку и вынул свечу зажигания. И что сделал он это со злости, раз Лабс такой скот и бросил его сестру в таком положении. На время происшествия у него есть алиби. С двадцати до двадцати трех он играл в карты с дружками, которые могут это подтвердить, а кроме того, он не умеет водить машину.

— Ладно, значит, эта версия отпадает. А теперь у меня для вас другое поручение. Поезжайте, пожалуйста, в клинику и постарайтесь найти двух-трех свидетелей, которые подтвердят, что в ту ночь доктор Николаи не выходил из больницы. Разумеется, для нас всего важнее время от двадцати до двадцати двух. А может, вы попутно узнаете что-нибудь и насчет приятельницы доктора. Я знаю, сестры и нянечки любят посудачить на такие темы. Только будьте предельно тактичны. Вот, собственно, и все. А я тем временем побеседую с госпожой Николаи. Когда управитесь, возвращайтесь сюда. — Они кивнули друг другу, после чего «EMW» с Арнольдом отъехала.

Когда он ступил на крыльцо, дверь сама отворилась, прежде чем он успел позвонить. Домоправительница выглянула в приоткрытую дверь и злобно сверкнула на него глазами.

— Что вам здесь опять понадобилось?

— Если позволите, я хотел бы поговорить с госпожой Николаи.

Ответом ему было язвительное покашливание. Не сказав больше ни слова, она проплыла по коридору через холл и поднялась на несколько ступенек, но вдруг остановилась, поглядела на Крейцера сверху вниз и сказала резким, пронзительным голосом:

— Госпожа Николаи совсем беспомощна. У нее не осталось ничего, кроме любви к мужу. Ради бога, помните об этом и проявите хоть немного великодушия, если, конечно, сумеете. А то вы так разговаривали с господином Николаи…

— Вы никак подслушивали?

— В этом доме я отвечаю за все, — сказала она, нимало не смутясь, — и, следовательно, должна знать, что здесь происходит.

Она повернулась к нему спиной и продолжала подниматься. В конце устланного ковром коридора она остановилась.

— Подождите, — буркнула она через плечо и исчезла за дверью. Спустя минуту она появилась вновь, знаками приглашая Крейцера войти, сама же вышла и закрыла за ним дверь.

Крейцер оказался в большой светлой комнате, которая служила одновременно спальней и гостиной. У стены стояла просторная супружеская кровать кремового цвета, застланная голубым стеганым покрывалом. По правую и по левую стороны кровати располагались многочисленные встроенные шкафчики с дверцами зеркального стекла. Изящный туалетный столик рококо возле дверей был сплошь уставлен флакончиками духов, пудреницами, тюбиками крема, серебряными расческами, щетками, флакончиками лака всех цветов, тушью для ресниц, пилочками и маникюрными ножницами.

У противоположной стены был уголок для сидения — софа и кресла, обтянутые желтым шелком и усыпанные фисташковыми подушками. На столике — ваза для фруктов и ваза для цветов с двумя розовыми антуриями. На низком книжном шкафчике между окном и балконной дверью тускло поблескивал экран телевизора. Дверь была распахнута, и занавески чуть заметно покачивались на сквозняке.

Никого не увидев, Крейцер остановился в нерешительности.

— Проходите, пожалуйста, — раздался высокий девичий голос. — Я на балконе.

Он прошел через комнату и выглянул на балкон. Деревянный балкон, затянутый со всех сторон парусиной, напоминал верхнюю палубу корабля. В шезлонге под зонтиком полулежала женщина, укрытая до пояса тонким шерстяным пледом. Она была изящная и маленькая, с шелковистыми каштановыми волосами и очень белой, почти прозрачной кожей. Нежные руки с темно-красными ногтями держали книгу. На вид ей можно было дать лет тридцать. Большие зеленые глаза миндалевидной формы сверкали живым блеском.

— Садитесь, господин Крейцер, — произнесла она, указывая на стул возле ее шезлонга. — Чем могу быть полезна?

— Несколько вопросов, госпожа Николаи. Я не хотел бы злоупотреблять вашей любезностью. Вы, вероятно, знаете уже, о чем речь.

— Да, Карла мне рассказала о вашем разговоре с моим мужем. Иногда она позволяет себе лишнее, но вы не должны за это на нее сердиться. Она так нам преданна, так преданна. Без нее мы бы пропали. — Она умолкла, положила закладку в книгу, а книгу засунула в плетеную подставку между журналами. При этом ярко вспыхнули аквамарины на ее золотом браслете. — А кроме того, не думайте, что вы злоупотребляете моим временем, — продолжала она. — Я очень много бываю одна и радуюсь каждому гостю, даже если он пришел по делам службы.