Темный ангел - Салли Боумен

– Констанца и Штерн. – Векстон нахмурился. – Когда они танцевали вместе. Ближе к концу. Ты не думаешь, что?..

– Да, конечно же, я смотрел во все глаза. Абсолютно никто не заметил, кроме тебя и меня. И это было так очевидно!

Наступило молчание.

– Ты о ней думаешь? – наконец спросил Стини. – Или о нем?

– Ясно, что о ней. Он меня меньше интересует. В нем чувствуется какое-то нетерпение.

– Как раз вот это и интересно. – Стини встал. – Штерн никогда не был… ну, нетерпеливым, я хочу сказать. Его абсолютно ничего не могло вывести из равновесия. Ты можешь познакомить его со смертью, и у него волосок не дрогнет. Но в ту ночь он был явно взволнован. Сразу же заторопился уходить, я бы сказал. Я наткнулся на него в гардеробе. Но думаю, что он вообще не заметил меня. Он выглядел, как грозовая туча… нет, как кусок льда! Ужасающе. А в следующий момент он уже вернулся к тете Мод и был, как всегда, очарователен. Он всегда исполнен обаяния, но никогда не теряет хладнокровия. Так что, может быть, я все себе вообразил?

– Может быть! – Векстон встряхнул чайником. – Но все равно интересно.

– Интересно до определенного предела, – странным голосом, в котором прозвучала твердость, ответил Стини. Помедлив, он сделал шаг вперед, залившись краской.

– До определенного предела? – Векстон поставил чайник.

– Векстон… как ты думаешь, ты можешь обнять меня? – Стини еще гуще запунцовел. Голос у него упал. Он сделал еще шаг вперед. Векстон хранил невозмутимость. – Хотя бы одной рукой, Векстон. Для начала. Меня и это устроит.

– Как насчет кофе?

– Черт с ним, с кофе!

– Мы еще очень молоды…

– Ох, ради Бога, Векстон! Должен же я когда-то начать. И я хочу начать сейчас. С тобой. Я люблю тебя, Векстон. И если ты тут же не обнимешь меня, я сделаю что-то ужасное. Наверно, заплачу. У меня может случиться еще один сердечный приступ.

– Ну, нам это нужно меньше всего, – сказал Векстон. Он переминался с ноги на ногу, мягко улыбаясь Стини. Затем, печально взглянув на него, что было свойственно, когда он испытывал радость, Векстон протянул ему навстречу обе руки.

Стини кинулся в них.

Глянув в сторону Мод, Констанца увидела, как та подняла свою чашку с чаем, и на лице ее было столь свирепое выражение, словно она готова по русскому обычаю швырнуть ее оземь. «Вот глупая женщина!» – подумала про себя Констанца, провожая Мод взглядом, когда та встала, чтобы встретить новую группу гостей. Она смотрела на Мод, не скрывая ревности; она была предельно напряжена. Сегодня она пришла сюда с конкретной целью: она должна увидеть Монтегю Штерна и будет вести себя так, чтобы равнодушие его взгляда исчезло раз и навсегда.

Прошло уже полчаса, в течение которого ей приходилось слушать глупые речи Конрада Виккерса, а сэр Монтегю так и не появился. В памяти у Констанцы неожиданно всплыла ее горничная Дженна.

Дженна явно чувствовала себя все хуже и хуже. Констанца была тому свидетельницей вот уже несколькох недель, но возбуждение, предшествовавшее балу и тому, что последовало за ним, ее планы относительно Монтегю отвлекли ее. Сегодня, когда Дженна пришла помочь ей одеться к этому визиту, она выглядела такой больной, что Констанца больше не могла не обращать на это внимания. Привычное для Дженны собранное выражение покинуло ее; глаза припухли, словно она не высыпалась или много плакала; она была молчалива и сдержанна.

Констанца, обеспокоившись этими изменениями, только наблюдала за Дженной. Она знала о делах своей горничной гораздо больше, чем та могла подозревать; для Констанцы было пыткой знать о существовании тайн, к которым у нее не оказывалось доступа. Например, Констанца знала, что Дженна продолжала писать Окленду и получать от него письма. Она пришла к этому выводу, когда трижды – держась на приличном расстоянии – проследовала за Дженной от Парк-стрит до почтового отделения на вокзале Чаринг-Кросс. Там Дженна опустила письмо и вынула другое из пронумерованного почтового ящика. Такие письма, догадалась Констанца, могут приходить только от одного человека: в противном случае, Дженна получала бы и читала в доме.

Выяснив это, Констанца преисполнилась нетерпения узнать еще больше. Что пишет Дженна и что ей отвечает Окленд? Пришла ли эта связь к концу, на что Констанца надеялась и Окленд подтвердил? Если так, то почему продолжается переписка? Временами, размышляя на эту тему, Констанца чувствовала, что любопытство буквально раздирает ее. Пару раз искушение оказывалось столь сильно, что она едва не поддалась ему. Дженна где-то прячет письма, и Констанца должна найти их. И все же что-то удержало ее: она представила себе брезгливость Окленда и его презрение – обыскивать комнаты слуг?! Нет, как бы ею ни владело искушение, Констанца ему не поддалась. «До чего щепетильной я стала», – подумала она про себя, не сводя глаз с дверей, в которых должен был появиться Штерн.

Его все не было. Конрад Виккерс продолжал бормотать о своих занудных фотографиях и как смело он собирается их решать.

– Значит, Констанца будет лежать на катафалке, – говорил он. Он устремил в ее сторону восхищенный взгляд, за которым, как Констанца знала, ничего не крылось: женская привлекательность на Виккерса не действовала. – Затем – по контрасту – я вложу ей в руки белую розу. Я мог бы использовать и лилию, но Констанца их ненавидит. Но в любом случае роза будет смотреться отлично. Констанца будет смахивать на Джульетту на могиле. Нет, еще более потрясающе, чем Джульетта. О, какой у тебя божественный хищный профиль, Конни, дорогая! Он просто сводит меня с ума.

– Не понимаю, почему вы хотите изобразить Констанцу в виде трупа, – заметил один из молодых офицеров, бросив в сторону Виккерса ледяной взгляд.

Виккерс возвел глаза к потолку.

– Как несправедливо! – пискнул он. – Конни будет выглядеть полной жизни, что и всегда ей присуще. Вы же понимаете, что я не делаю семейные снимки около пианино. Меня не интересует буквальное сходство: это любой дурак может сделать, я же создаю произведение искусства.

– Да, но почему изображать ее мертвой? – Молодой офицер лучше, чем Виккерс, осведомленный в вопросах жизни и смерти, не сдавался.

– Не мертвой – а убийственной. La femme fatale,[3] – ответил Виккерс, не скрывая триумфа, потому что ничего не любил столь страстно, как объяснять очевидные истины мещанам. – La Belle Dame sans Merci,[4] – вот какой я вижу Констанцу. Но может быть… – он сделал многозначительную паузу. – Может быть, вы незнакомы с этими стихами?

– Я читал их. Как и все. Может быть, вам стоило бы поместить их рядом с изображением, на тот случай, если кто-то не поймет.