Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

– Нельзя сводить тему Гесса к прошлому. Неонацизм ищет своих героев сегодня, и для него Гесс в тюрьме в качестве узника за веру – находка. Отречение Гесса от нацизма и осуждение его преступлений, если это будет сделано в устраивающем нас виде, было бы на пользу демократическим силам.

– Отречется Гесс от нацизма или нет – дела не меняет. Он сидит не за убеждения, а за преступления. Наша позиция пересмотру не подлежит.

Успешнее была совсем другая моя интервенция той же поры. В избирательной кампании 1972 г. противники повели борьбу за каждый голос. В первой половине ноября, напоминаю, доступные посольству сведения говорили, что СДПГ и ХДС/ХСС держатся ноздря в ноздрю, а либералы еще не обеспечили своего вхождения в будущий бундестаг.

Г. Мис в беседе со мной делится своими сомнениями и заботами.

– Если для сохранения у власти социал-либеральной коалиции не хватит голосов, которые будут поданы за ГКП, это навлечет на коммунистов гнев всех левых. СЕПГ, однако, рекомендует, чтобы мы обязательно показали флаг.

– Меня не покидает ощущение, что многие сторонники ГКП вне зависимости от рекомендаций ее правления и настояний СЕПГ поддержат партии нынешней коалиции. Допустим, так и произойдет. ГКП соберет не обычные 0,3–0,5 процента, а вдвое или втрое меньше. О каком флаге можно будет говорить?

– Значит, ты находишь, что ГКП должна выйти из борьбы и…

– Как партии поступать, должно решать ее руководство. Мой единственный совет – не слушать кабинетных советчиков, а действовать по ситуации. Ты и твои товарищи знают ее лучше чем кто бы то ни было.

Замечу, у меня уже было принципиальное добро Москвы на этот обмен мнениями с Г. Мисом. Однако, не раз убедившись в том, что в своих суждениях я не ищу случая спрятаться за цитатами или за чьей-то широкой спиной, председатель правления ГКП не обязательно должен был заподозрить, что посол подстраховался. Смею также думать, что мои аргументы сыграли свою роль при решении правления ГКП предоставить своему электорату свободу выбора.

Эта история имела продолжение. На заседании политбюро ЦК СЕПГ Э. Хонеккер дал выход своему недовольству: «Фалин ссорит ГКП с СЕПГ. Не поставить ли нам перед Москвой вопрос о его отзыве?» В. Штоф остудил лидера контрвопросом: «А если посол действовал сообразно инструкциям?»

Когда в партнерах согласия нет, успех покупается дорогой ценой. Или вообще становится условным. А по какой табели прикажете классифицировать глупость, граничащую с провокацией? Что имею в виду? Изменение конституции ГДР в контексте германо-германских переговоров об основах отношений.

Наличие в основном законе ФРГ и конституции ГДР отсылки к их единым национальным корням делало излишним включение в проект договора ряда положений, подчеркивающих специфический характер соседства двух германских государств. Мне неизвестно, кто первым подверг сомнению формулировку «два государства немецкой нации» и с какими конкретными доводами предложил изъять ее из текста восточногерманской конституции. Когда я узнал, о чем речь, мой вердикт был однозначен: здесь потрудился либо сверхусердный дурак, либо, что вероятнее, коварный враг.

«Два германских государства немецкой нации» вымарывались. Вместо этих слов записывался тезис о «вечной дружбе» с Советским Союзом. На берлинском и, полагаю, большинстве других немецких диалектов сие могло означать лишь одно: хочешь единства, борись против СССР. Между тем наши представители в ГДР довольны. Ну хотя бы задумались над тем, почему обрезание конституции ГДР не вызвало пропагандистской канонады в Федеративной Республике.

Телеграмма из Бонна прочитана Громыко и дальше хода не получила. Из-за малозначительности предмета? Или наш МИД был причастен, возможно косвенно, через совпосольство в Берлине к этой затее? Или проморгали и теперь считают за благо последовать арабскому совету: не смотри потерянному вслед? Итог – ГДР совершила очередной шаг не к размежеванию, а в небытие.

Мы с Громыко будем возвращаться к проблематике германского единства. Я старался убедить его, что, даже оставаясь на позиции двух Германий, не стоит отказывать немцам в государственном единстве. Ссылался на опыт Священной Римской империи германской нации, обособление Австрии, на примеры становления других государств. Почти во всех случаях укоренение независимости требовало массу времени и опиралось на устоявшиеся к моменту раскола традиции и различия. Форсированный демонтаж элементов общности в отношениях между ГДР и ФРГ дает лишь обратные результаты. Французы это понимали лучше нас и двигались к цели по рецепту кардинала Ришелье, подобно гребцам в лодке, спиной.

Чаще министр делал вид, что слушает, сам в дискуссию не втягивался. Но где-то на рубеже 1978 г., задетый моим аргументом, что мы не можем изменить сами себе и закрывать перспективу хотя бы единой социалистической Германии, изрек:

– Нам не нужна никакая единая Германия, в том числе социалистическая. Вполне хватает единого социалистического Китая.

Открытые карты выложены на стол. Выяснилось наконец, что в представлениях о будущем Европы мы руководствуемся совершенно разными политическими и идейными ценностями. Чем скорее мы расстанемся, тем лучше и для министра, и для меня, и для дела тоже.

Для тех, кому только что прочитанные откровения покажутся слишком терпкими, не утаю следующее. У меня наладились по-человечески нормальные контакты с руководством ГКП и прежде всего с ее председателем Г. Мисом. Большого смысла во взаимных уверениях в вечной дружбе я не видел и взял за правило говорить то, что думаю, а не доить бесплотные догмы – от них как от козла молока. Это древним русским иконописцам полагалось являть на досках и фресках лишь плоский лик, дабы торжествовал Дух Святой. Естественно, тема немецкого единства не могла не всплыть.

Моя прямота несколько озадачивала Г. Миса и его коллег.

– У ГКП нет будущего, пока она не сформулирует собственной программы по единству немцев. И чем дальше вглубь пойдет процесс разрядки, тем настоятельнее будет потребность в такой программе. Она должна была бы ориентироваться на интересы трудящихся и вписываться в Европу гарантированного мира.

Не нужно было обладать никакими пророческими данными, чтобы разглядеть зарницы неотвратимо надвигавшихся перемен. Утешаться британской премудростью, чем выше забор, тем лучше сосед? Устарела она, не спасет. Зауживать дальше смотровые щели в броне танков, чтобы детали не отвлекали от видения главного? Впередсмотрящие так далеко оторвали нас от тылов, что решающие угрозы подстерегали уже не извне, а изнутри. Мы давно стали врагами себе, ловя в прицелы супостатов за кордоном.