«Мир приключений» 1966 (№12) - Александр Абрамов

— Говорит, тут про звезду написано, — перевел Орсунбай. — В давние времена пришла звезда, светила по очереди всеми красками, потом погасла…

Елена оживилась, вспомнив летописи Ма Туан-Лина: тогда это называлось “звезда-гостья”.

— Скажи ему большое спасибо. — Елена пожала старику маленькую сухую руку, отчего тот просиял и погладил Елену по волосам.

Лагман старого Ли Чо был великолепен, и Елена подумала, что зеленый чай гармонирует с ним не хуже, чем итальянское кьянти со спагетти.

— Про звезды у нас тебе все расскажут. — Большая пиала Орсунбая пустела на глазах. — И про цветную звезду тоже… Теперь поехали: еще двести километров.

Машина мчалась по прямой, как линейка, дороге, среди высоких трав, стоящих как спелая пшеница. Неудержимо убегали назад белые строения Сары-Таша и стройный силуэт радиорелейной башни Транспамирской связи. Ветер гладил щеки, хлестал волосами по лбу.

Закрыв глаза, Елена запела любимое:

А ветер как ухнет,Как мимо просвищет,Как двинет волною под звонкое днище…

Орсунбай высоким тенором затянул древнюю путевую песню своих кочевых предков.

Отведя взгляд от надоевшей клавиатуры настольного суперкалькулятора, Ивантеев устало распрямился, резким движением головы отбросил назад рыжую прядь, упавшую на лицо, глянул на часы и прислушался.

Пришло время ночной вахты Чон-Кулака.

Распахнув наружную дверь, Ивантеев вышел на застекленный балкон, опоясавший круглое здание обсерватории. Темное, почти фиолетовое небо куполом накрыло простор Аличурской долины. Ровно, плоско, как на родной Кубани; но здешняя степь была бурой, голой и простиралась до горизонта, упираясь в горную гряду на юго-востоке. Неподалеку, в сгущавшихся сумерках, алюминиевым блеском мерцало что-то огромное, как амфитеатр стадиона, покоившееся на широком решетчатом основании.

— Давай! — крикнул Ивантеев сквозь раскрытую дверь куда-то в глубину аппаратной.

Послышался щелчок контактора, и на большом табло под самым потолком засветились цифры координат. Гигантская ажурная чаша с неожиданной легкостью пришла в бесшумное движение. Повернувшись вокруг вертикали и несколько наклонившись, Чон-Кулак замер, уставившись в невидимую точку над южным горизонтом. Лишь несколько редких звезд теплились в той стороне над темнеющим силуэтом Сарыкольского хребта.

— Схватил, — проговорил Ивантеев в темноту.

Покинув галерею, он прошел в круглый полуосвещенный зал. В его центре, на легком трубчатом постаменте, покоился большой панорамоскоп, с помощью которого Чон-Кулак общался со своими жрецами, не умевшими, как он, слышать шепот звезд в тысячах парсеков от Земли.

Хаотическая пляска световых точек на прямоугольном горизонтальном экране больше всего, пожалуй, походила на беспорядочную толчею снежинок или пылинок в солнечном луче. Человек, сидевший перед экраном, осторожно манипулировал рукояткой электронного визира. Зеленоватый отсвет экрана ложился на резкие черты лица с русой бородкой.

— Ну, что у тебя? — с тайной надеждой спросил Ивантеев.

— Каким он был, таким остался, — иронически протянул Шагин. — С трудом вытянул, чуть в сторону — и его как не бывало…

Среди световой суматохи на экране привычный глаз Ивантеева угадал знакомое яркое пятнышко. В этом месте световые вспышки толпились охотнее и теснее, — на этой частоте был регулярный сигнал. Все остальное было случайными помехами.

— А тонкая структура?

— На вот, гляди сам! — И Шагин поворотом рукоятки растянул пятнышко в тускло мерцающую лунную дорожку. — Ни намека на закономерность, этакое торжество хаоса… Тебе еще не надоело?

— Нет, не надоело, — сказал Ивантеев. — Старик Линтварев не поручил бы его нам так просто, ты ведь его знаешь. Длина волны растет? Растет. Закономерно? Да, закономерно. Следовательно…

— Опять за свое! На сколько она растет-то, господи? На микротютельку в месяц? Объект остывает, вот она и растет… Только такой верующий энтузиаст, как ты, может в хаосе излучений космоса усмотреть разумные сигналы…

— И это говорит старший научный сотрудник Аличурской обсерватории Комитета космических контактов! — воскликнул Ивантеев. — Строго говоря, ты заслуживаешь увольнения без выходного пособия. — Он неожиданно вздохнул. — Увы, время энтузиастов прошло. Я лишь добросовестный дневальный, один из многих… Чужой Разум существует. Рано или поздно он заявит о себе — может быть, завтра, может быть, через столетие… Но мне кажется, что тот, кто первым примет сигналы Чужого Разума, должен будет в ножки поклониться тому, кому первому пришло в голову их искать…

— Кто же, по-твоему, первый? — спросил Шагин серьезно.

— Иван Ефремов, автор “Туманности Андромеды”… Его герои были первыми искателями следов разума в космических излучениях. Помнишь “Великое Кольцо”?

— Ого! — Шагин поднял брови, глядя на собеседника с комическим уважением. — Этого аргумента, коллега, вы еще не выставляли… Читал, читал, — протянул он небрежно. — Идея изящная, но абсолютно химерическая… Но если на то пошло, в научном плане первым был астроном Кардашев, еще в шестьдесят четвертом… Помнишь его пресловутые мигающие радиоисточники на девятистах мегагерцах в созвездиях Овна и Пегаса? Он предположил, что они искусственные… Ну и мигают по сей день, а толку что?

— Но “Туманность” вышла в пятьдесят седьмом, — возразил Ивантеев, — так что приоритет за Ефремовым, что там пи толкуй насчет научного плана… А толк будет, дай срок, — сказал он твердо.

— Пока солнце взойдет — роса очи выест… Единственные разумные сигналы из космоса — это сигналы наших спутников и кораблей, облетающих планеты. — Шагин усмехнулся. — Всё остальное только голоса космического хаоса, и ничего больше…

— Хаоса? Послушай, совесть или… знания у тебя есть? Что говорят твои учителя — Колмогоров, Шаннон, Винер? Чтобы вооружить хрупкого Давида — разумное сообщение — для единоборства с Голиафом помех, нужно сделать Давида Голиафом, придать ему беспорядочную, случайную структуру… И кроме того: на Земле и на орбитах работают тысячи радиопередатчиков и иных излучателей по всему радиоспектру. Разве их суммарное излучение издалека не будет воспринято, как хаотическое?

Вместо ответа Шагин прильнул к стеклу балконной двери.

— Гляди, кто-то едет…

Белая лента дороги, прямая и тонкая, как игла, растворялась во тьме. Где-то на ее конце сверкали два дрожащих огонька.

— Со стороны Мургаба… кто бы это мог быть?