Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

Но скажу тебе честно, если ты и возьмешь его, то только на свой страх и риск, а то вдруг он возьмется за старое в самый разгар сезона?

Я считаю, что все мы имеем право на один Действительно Огромный Провал в жизни. Я, кстати, этим правом неоднократно злоупотреблял. Во время проб Джефф смотрел на меня честными глазами, был предельно откровенен, говоря о прошлом, и не жаловался на то, что все приходилось начинать сначала. Я убедил остальных продюсеров, что ему нужно дать шанс, и через несколько недель Джефф взошел на борт станции, где и провел четыре года.

Рейтинги были стабильно высокими, критики и фанаты пребывали в восторге, и компания Warner Bros. наконец поверила нам и перестала засыпать нас своими бесконечными инструкциями и замечаниями. Это позволило мне внести кое-какие изменения: Иванова стала первым ведущим персонажем иудейского вероисповедания в научно-фантастическом телевизионном сериале; я представил женитьбу двух мужчин как нечто настолько собой разумеющееся в 2259 году, что даже не требовало никаких комментариев; я изучал вопрос смертной казни и религии жестко, но с уважением.

Я СЧИТАЮ, ЧТО ВСЕ МЫ ИМЕЕМ ПРАВО НА ОДИН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОГРОМНЫЙ ПРОВАЛ В ЖИЗНИ. Я, КСТАТИ, ЭТИМ ПРАВОМ НЕОДНОКРАТНО ЗЛОУПОТРЕБЛЯЛ.

Этот подход привел к тому, что «Вавилон-5» получил две премии «Эмми», премию «Сатурн», награду E Pluribus Unum от Американского кинематографического фонда, премию Universe Award, премию Фонда пропаганды исследований космоса и многие другие.

Самое любопытное признание наш сериал получил, когда Брюс Бокслейтнер и его жена Мелисса Гилберт посетили профсоюзную конференцию в Белом доме. Жена Брюса была в то время президентом Гильдии киноактеров США.

– Мы ждали начала встречи, – рассказывал Брюс, – когда открылись двери, и вошел Карл Роув (в то время политический советник президента Джорджа Буша-младшего).

Проходя мимо нас с Мелиссой, он взял меня за руку и сказал: «Хочу, чтобы вы знали, „Вавилон-5“ – самый лучший фантастический сериал всех времен». «Президент думает точно так же», – добавил он.

Я до сих пор не знаю, что я должен по этому поводу думать.

САМОЙ ВАЖНОЙ ДЛЯ МЕНЯ НАГРАДОЙ БЫЛА ПРЕМИЯ «ХЬЮГО».

Самой важной для меня наградой была премия «Хьюго». Еще мальчишкой с улиц Ньюарка я стоял перед выбором, какую из книг «позаимствовать» с полки винного магазина. Я всегда выбирал те, на обложке которых были напечатаны слова: «Лауреат Премии „Хьюго“». Для меня это было показателем того, что это выдающееся произведение, признанное во всем мире. Я мечтал, что когда-нибудь получу эту премию, и поэтому горжусь тем, что мне удалось получить ее за сценарии к «Вавилону-5» два раза подряд.

Я вырос на книгах Харлана Эллисона, для меня он всегда был недосягаемым гуру фантастики, и мне даже в голову бы не пришло, что когда-нибудь мы станем хорошими друзьями. Вчетвером (включая Кэтрин и Сьюзан, супругу Харлана) мы путешествовали, ходили в кино, вместе участвовали в конвенциях… Но вот что интересно: где бы мы ни были, на конференции, на ужине или где-либо еще, с нами всегда был кто-то еще, своего рода представитель третьей стороны: приятель Харлана, кто-то из писателей или какая-нибудь знаменитость, фанатевшая от его книг (включая основателя рок-группы Turtles, которая была популярна в 1960-е). Однажды вечером мы сидели в гостиной Харлана, выполненной в стиле ардеко. Когда один или даже двое таких гостей наконец-то ушли и оставили нас четверых за столом, я спросил его обо всех этих сопровождавших нас личностях.

Харлан задумался. У него была репутация грубияна, но на самом деле он был одной из самых тонких натур, которые я когда-либо знал. Он никоим образом не хотел обидеть меня, но никогда не мог удержаться от прямолинейности, когда ему задавали вопросы.

– Ты знаешь, кто такой зануда? Это тот, кто не привносит в беседу ничего, кроме собственного присутствия.

Я почувствовал, что краснею от стыда. Харлан был прав.

Еще давно я научился задавать заранее приготовленные вопросы во время интервью, раздавать инструкции членам группы, вести семинары на конференциях, но никогда не умел вести свободную беседу: предлагать темы, задавать спонтанные вопросы или отвечать на них свободно, а не быстро и поверхностно. Если я знал, что на следующий день мне предстоит встреча, на которой мне нужно будет говорить о чем-то определенном, я просиживал всю ночь, подготавливая сначала ответы на первые вопросы, а потом и на те, что наверняка последуют за моим ответом. Если в процессе разговора мои «шпаргалки» подходили к концу, я переключался на односложные «да» или «нет», даже при необходимости развернутых ответов. Для меня простая беседа была представлением, за которым я наблюдал, а не активным полем деятельности. Слова Харлана заставили меня вспомнить обо всех обедах и вечеринках, на которых разговор вдруг обрывался, как только очередь говорить доходила до меня. Вот почему на наших встречах присутствовал еще кто-то третий. Харлан хотел быть уверен в том, что рядом будет хотя бы один человек, с которым можно было бы нормально поговорить.

Я даже не мог заставить себя обидеться. Он мог найти сотню других ответов на мой вопрос, которые были бы более деликатными, менее конкретными и в то же время абсолютно не соответствовали бы действительности.

Иными словами, он мог просто наврать мне что-нибудь.

Вместо этого он дал ответ, который ему было так же неприятно произносить, как мне слышать. Теперь возникал другой вопрос: что мне со всем этим делать? Если вы проводите все свое детство, избегая контактов с другими людьми, если вы сидите на семейном обеде в молчании и ожидании всплеска неконтролируемого гнева и где ваше мнение никого не интересует, то очень трудно научиться быть интересным собеседником.

Но и это никак не могло оправдать меня, и поэтому я обратился к мимикрии, которой научился еще в детстве:

я начал внимательно следить за манерой разговора Харлана и всех остальных, кто мог поддерживать веселое настроение в группе, и старался запомнить, что именно они говорят, как они говорят и что делают во время беседы. Я составил подробный каталог различных вариантов поведения, который мог использовать в различных случаях точно так же, как и одежду из шкафа. Те, кто знает меня не очень хорошо, воспринимают мое поведение как естественное и приписывают мне остроумие и умение держаться на сцене. Они даже не догадываются, что это всего лишь слабое эхо того, что мне удалось скопировать у людей, которые куда более общительны, и того «меня», которого видят они, на самом деле просто не существует.

ЕСЛИ ВЫ ПРОВОДИТЕ ВСЕ СВОЕ ДЕТСТВО, ИЗБЕГАЯ КОНТАКТОВ С ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ, ЕСЛИ ВЫ СИДИТЕ НА СЕМЕЙНОМ ОБЕДЕ В МОЛЧАНИИ И ОЖИДАНИИ ВСПЛЕСКА НЕКОНТРОЛИРУЕМОГО ГНЕВА И ГДЕ ВАШЕ МНЕНИЕ НИКОГО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ, ТО