Истории пестрых народов Урала и Зауралья. В поисках связующих нитей. 140-летию П. П. Бажова посвящается - Михаил Прокопьевич Ермаков

В январе 1942 года всех мужчин немецкой национальности от семнадцати до пятидесяти лет забрали в трудовую армию в Свердловскую область на заготовку леса. В сборнике воспоминаний русских немцев «Горькие судьбы», записанных Анной Шаф, нет ни одного рассказа, в котором не упоминалась бы трудовая армия.

«Трудмобилизованные», как их называли в официальных документах НКВД, работали в лагерях Сибири и Урала: на стройках, на лесозаготовках, в шахтах, в нефтедобыче. Ивдельлаг, Усольлаг, Тагиллаг, Тавдалаг, Бакалстрой, лагпункты в Чкаловской области (сейчас Оренбургская), Башкирии, Удмуртии. По данным, которые приводит в своей статье челябинский историк Григорий Маламуд, на Урале к январю 1944 года насчитывалось более 119 тысяч трудмобилизованных немцев, что составляло примерно треть от их общей численности по СССР.

Не все мобилизованные таким образом немцы были переданы в распоряжение НКВД. Историк Аркадий Герман пишет, что около 182 тысяч трудмобилизованных за годы войны немцев работали на объектах НКВД, ещё около 133 тысяч – на объектах других наркоматов (угольной и нефтяной промышленности, наркомата боеприпасов).

11.5. «Вы все предатели, шпионы и диверсанты»

Автор «Зоны полного покоя» Вольтер пишет: «Мобилизованных молодых комсомольцев и вчерашних школьников, сначала даже смешила необходимость вписывать в анкету особые приметы вроде оттопыренных ушей или скрюченного носа, а вышки и колючая проволока всё равно не наводили на мысли, что их могут запереть, как заключённых. Тем более в официальном обращении их называли «товарищи трудмобилизованные», и взывали к «патриотическому долгу советских людей» работать во имя победы над врагом: «Удовлетворение вызывала уже мысль, что наконец-то определилось и наше место в общей борьбе против фашистских оккупантов. Ощущение чистой совести успокаивало, настраивало на напряжённую работу, придавало сил для преодоления будущих трудностей».

Но иллюзии относительно добровольного сознательного труда быстро рассеялись: в обращении вместо «товарищей» чаще звучали «фрицы» и «фашисты», за невыполнение плана штрафовали, уменьшая выдачу хлеба с 750 до 400 граммов. «В тот же день на вышках и на вахте появились охранники, а за лагерными воротами нас встретил вооруженный конвой с неизменным оскорбительным окриком: «Шаг влево, шаг вправо – стреляю без предупреждения!» (См. рис. 11.6, 11.7).

Рис. 11.6. Фото взято из архива НКВД. Спецпоселки. Зона, Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Рис. 11.7. Фото взято из архива НКВД. Спецпоселки, Ивдельлаг. Вышка и колючая проволока по периметру зоны, Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Теодор Герцен, работавший на лесозаготовках в Свердловской области, рассказывал, как трудмобилизованным немцам приходилось драться с местными жителями (тоже спецпереселенцами, сосланными на Урал после раскулачивания) за право ездить к месту работы на поезде – те не хотели пускать в вагоны «фашистов». Детские крики: «Немцев ведут!» – и плевки в спину вспоминают рабочие трудовой армии, которым приходилось ходить на стройку или в шахты через населенные пункты (см. рис. 11.8, 11.9).

Рис. 11.8. Спецпоселок. Фото взято из архива НКВД. Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Рис. 11.9. Праздник в поселении. Неизвестный немецкий художник. Фото взято из архива НКВД. Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Среди воспоминаний Александра Мунтаниола есть и другой пример взаимоотношений с жителями спецпосёлка: «В конце лета нашу штрафную бригаду послали поддерживать в надлежащем состоянии лежневую дорогу, по которой вывозили лес и овощи из ГУЛАГовского подсобного хозяйства Ивдельлага. Мы жили в селе, в домике, где размещалась школа. Сначала местные колхозники избегали нас, и мы понимали причину: в селе находился человек в форме внутренних войск НКВД. Это он обрабатывал жителей, чтобы они не общались с нами.

Но жизнь шла по своим законам, и, как ни старались чекисты держать людей в шорах, это удавалось далеко не всегда. Вскоре селяне узнали нас поближе, и услышав, что мы говорим по-русски, перестали чуждаться. По вечерам у школы бывало весело. От местных девушек не было отбоя. Приходили и женщины – «мужского духу понюхать», – как они говорили. Прожив в селе около двух месяцев, мы по-настоящему сдружились с его жителями. Наши ребята помогали навести порядок во дворе, наколоть на зиму дров, подремонтировать забор и т. д. Когда уезжали, все село вышло нас провожать, люди искренне желали нам добра».

11.6. Смерть или срок

Питание трудмобилизованных находилось в прямой зависимости от норм выработки и не отличалось от остальных лагерей ГУЛАГа – такая система называлась «котловкой». В 1942 году градация этих норм менялась несколько раз в сторону уменьшения пайка, и к декабрю за выработку нормы полагалось 700 граммов хлеба, за выработку 125 % нормы – 800 граммов. За 80–90 % нормы выдавали 600 граммов хлеба, меньше 80 % – 500 граммов. То есть, кто не справлялся и с половиной, получали 400 граммов хлеба, симулянты и штрафники – 300 граммов. В больничном бараке можно было рассчитывать на 550 граммов хлеба.

«Котловка», особенно в условиях низких норм питания 1942–1943 годах, оставляла заключенным ГУЛАГа очень мало шансов на выживание. Минимальная гарантированная норма, как свидетельствуют узники Тагиллага, означала медленную смерть от дистрофии. В то же время лагерная мудрость гласила, что «убивает большая пайка, а не маленькая», поскольку выполнение норм на 150 % влекло за собой потерю сил, не компенсируемую повышенным некалорийным пайком», – пишет историк Маламуд в статье «Мобилизованные советские немцы на Урале в 1942–1948 годах». Он отмечает, что в реальности пайки были ещё меньше положенной нормы. Имеются многочисленные отчёты о проверках, которые выявляли выдачу хлеба, предназначенного для трудмобилизованных, лагерному руководству, оперсоставу, бухгалтерии и другим вольнонаемным сотрудникам.

«При столь скудном питании приходилось ходить в туалет только дважды в неделю. Голод довёл моего знакомого до того, что когда он после долгих поисков не смог ничего найти и увидел в туалете оправлявшегося повара, то спросил меня: «Фриц, как ты думаешь… могу я это попробовать?» – «И думать не смей!» – был мой ответ. Шли в дело больные издохшие лошади, а также кошки и собаки, искали даже крыс – пожиралось всё. Вид у изголодавшихся людей был зверский», – писал Фридрих Лореш в своих воспоминаниях.

Бруно Шульмейстер вспоминал, как в Краслаге зимой 1942–1943 года перестали выдавать хлеб, вместо него кормили мерзлой картошкой и кашей из целых зёрен пшеницы, которые не переваривал желудок. Эти зёрна оголодавшие люди выковыривали из своих и чужих