Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

и Италии к 1 мая 1924 г. они также бичевали план Дауэса как «второй Версаль», следствием которого будет порабощение германского пролетариата и пролетариата других европейских стран{266}.

Выборы в рейхстаг 4 мая 1924 г. принесли большой успех крайне правым и тяжелое поражение умеренным левым. Число голосовавших за ДНФП увеличилось по сравнению с 1920 г. на 1,4 млн или на 4,4 %, с 15,1 % до 19,5 %. Таким образом эта партия стала сильнейшей внутри буржуазного лагеря и второй — в целом. Вступившая в союз с оставшимися без вождя национал-социалистами Немецкая народническая партия свободы одним ударом получила 1,9 млн голосов, что соответствовало 6,5 %. Тем самым свыше четверти немцев проголосовали в середине мая за правых антиреспубликанцев.

Для партий слева от центра выборы характеризовались двояким образом: сильным перераспределением голосов от социал-демократов к коммунистам и значительным падением численности голосов, поданных за «марксистов» в целом. Во время выборов в рейхстаг в июне 1920 г., учитывая дополнительные выборы в отдельных избирательных округах в 1921 и 1922 гг., рабочие партии в целом получили 11,7 млн или 41,7 % поданных действительных голосов. В мае 1924 г. число их избирателей составило 9,7 млн или 34 %, т. е. ровно на 2 млн меньше. Численность избирателей СДПГ понизилась с 6,1 до 6,0 млн или с 21,7 % до 20,5 %. То, что на первый взгляд кажется небольшой потерей, в действительности было почти катастрофой: в мае 1924 г. вновь объединенная социал-демократия получила меньше голосов, чем одни правые социал-демократы в 1920 г. Из 5,0 млн избирателей, голосовавших в 1920 г. за Независимую социал-демократическую партию Германии и обеспечивших ей 17,9 % голосов, очевидно, только очень немногие видели свою новую политическую родину в СДПГ. КПГ получила почти 3,7 млн голосов, что соответствовало доле в размере 12,6 %. Таким образом, коммунисты впервые добились успеха в масштабах страны как массовая пролетарская партия, но количество дополнительных голосов, полученных ими — 3 млн, было существенно меньше потерь социал-демократии, а именно — 5 млн голосов.

Партии буржуазного центра и умеренные правые должны были также смириться с тяжелыми потерями. ДФП опустилась с 13,9 % (3,9 млн) в июне 1920 г. до 9,2 % (2,7 млн) в мае 1924 г.; ДДП — с 8,3 % (2,3 млн) до 5,7 % (1,66 млн). Сравнительно менее болезненными были потери католических партий. Центр опустился с 13,6 % (3,8 млн) до 13,4 % (3,9 млн), БФП — с 4,2 % (1,17 млн) до 3,2 % (947.000). Мелкие буржуазные группировки получили в мае 1924 г. в совокупности 8,5 % (2,5 млн). В сравнение с 1920 г. это означало прирост в размере 5,3 % (+ 1,56 млн).

Некоторые напрашивающиеся сами собой предположения подтвердились в результате обследования отдельных избирательных округов и муниципалитетов: партии радикальных правых, немецкие националисты и немецкие «народники» отняли голоса прежде всего у обеих либеральных партий; из этого же источника пополнили свои ряды группы среднего сословия и аграрии, из которых самой большой была Имперская партия немецкого среднего сословия, коротко именовавшаяся Экономической партией. Коммунисты приросли прежде всего за счет избирателей, ранее голосовавших за НСДПГ, но также и за счет электората СДПГ. Однако среди электората произошли также другие, более удивительные подвижки. Так, вероятнее всего, значительное число бывших избирателей, голосовавших ранее за рабочие партии, сменили свои симпатии в пользу радикальных правых. Связь между потерями рабочих партий и приобретениями немецких националистов, а местами и «народников», была очевидной прежде всего в преимущественно протестантской Остэльбии, причем соответствующие подвижки наблюдались как в сельских, так и в городских избирательных округах. Таким образом, сельскохозяйственные рабочие могли быть только одним источником дрейфа слева направо в мае 1924 г. Во Франконии, бывшей одной из первых цитаделей национал-социалистов, крайне правые смогли в ряде местностей, облик которых определялся текстильной промышленностью, привлечь на свою сторону многочисленных избирателей, еще в 1920 г. голосовавших за НСДПГ. И все же большую часть своих новых сторонников ДНФП и немецкие «народники» завоевали не среди рабочих, а среди представителей средних слоев, занимавшихся собственным бизнесом или работавших по найму, в значительной степени утративших доверие к государству во время инфляции.

Первые выборы в рейхстаг, состоявшиеся после стабилизации марки, прошли в тот момент, когда всеобщее политическое возбуждение уже пошло на спад. На пике кризиса, летом и осенью 1923 г., радикальные силы справа и слева наверняка получили бы еще большую поддержку. Притягательная сила национал-социалистов очевидно была бы тогда еще значительнее, чем у крайне левых. Попытка коммунистического переворота привела бы только к одному результату: провозглашению «национальной диктатуры», опиравшейся на рейхсвер. То, что Веймарская республика смогла преодолеть кризис 1923 г., не свалившись в состояние открытой диктатуры, исходя из перспективы весны 1924 г. кажется еще менее само собой разумеющимся, чем за полгода до этого{267}.

После того как немецкие националисты в результате выборов стали самой значительной буржуазной партией, а благодаря помощи 10 делегатов от Ландбунда и самой сильной фракцией рейхстага, было неудивительно, что они претендовали на ведущую роль в новом правительстве. Из других буржуазных партий за участие ДНФП в правительстве выступала в первую очередь ДФП. Но партия Штреземана поставила свою поддержку в зависимость от условия, которое немецким националистам, учитывая их предвыборные лозунги, было трудно выполнить: недвусмысленное признание экспертизы комиссии Дауэса. С другой стороны, ни одна из центристских партий не была готова признать в качестве рейхсканцлера предложенного от ДНФП кандидата — бывшего гросс-адмирала Тирпица. Поэтому рейхспрезидент Эберт поручил Вильгельму Марксу, объявившему 26 мая 1924 г. об отставке своего кабинета, начать формирование нового правительства. Повторные переговоры с ДНФП протекали так же безуспешно, каки предыдущие. Немецкие националисты потребовали того, на что не могли согласиться умеренные буржуазные партии: изменения курса внешней политики, отставки Штреземана с поста министра иностранных дел и скорейшего преобразования прусского кабинета, являвшегося правительством Большой коалиции. Все говорило за то, что немецкие националисты сами не рассчитывали на удовлетворение этих требований и вели торг только для соблюдения приличия. По партийно-тактическим причинам для них было важно не принимать участия в формировании правительства до тех пор, пока не будет разрешен репарационный вопрос. Маркс, разгадавший эту интригу, 3 июня прервал переговоры. В тот же день прежние министры были утверждены в своих должностях{268}.

Возможность формирования новой Большой коалиции после тяжелого поражения СДПГ в ходе выборов в рейхстаг ни одной из сторон не рассматривалась серьезно. На партийном съезде социал-демократов, который состоялся в Берлине 11–14 июня 1924 г., руководство СДПГ было вынуждено выслушать серьезные упреки со стороны левого крыла в адрес своей прежней коалиционной политики. Председатель Немецкого союза металлистов, бывший независимый социал-демократ Роберт Диссман противопоставил «тактичному отношению к государству и буржуазным коалиционным партиям» «политику непримиримой классовой борьбы», которая только одна могла помочь завоевать обратно голоса избирателей из рабочих, перешедших в стан коммунистов. Председатель партии Герман Мюллер разъяснял в извинительном тоне,