Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

Существенной частью плана Дауэса был иностранный заем в размере 800 млн марок, который должен был послужить фундаментом для основания предложенного комиссией эмиссионного банка, а также для обеспечения стабильности немецкой валюты. Прибыль с займа была первоначально предусмотрена исключительно для финансирования внутринемецких платежей державам Антанты по таким статьям, как натуральные поставки или оккупационные расходы. Наряду с принципом, согласно которому при транше обязательно должна была приниматься во внимание стабильность немецкой валюты, иностранные, в первую очередь американские, кредиты были для Германии самой отрадной перспективой, открывавшейся благодаря деятельности комиссии Дауэса. Те ограничения немецкого суверенитета, к которым стремилась комиссия, конечно же, болезненно отразились на Германии, но переносились ею несравнимо легче, чем территориальные гарантии, которые присвоили себе Франция и Бельгия, оккупировав в январе 1923 г. Рурскую область.

Новое качество американского присутствия в Европе обозначило четче, чем какое-либо другое событие, окончание послевоенного времени. Влияние США и собственная экономическая слабость Франции помогли прийти к пониманию того, что Франция не в состоянии добиться длительного обеспечения своего господствующего положения на европейском континенте. Уже одна надежда на то, что Вашингтон предложит конструктивные предложения для разрешения проблемы репараций и воспрепятствует сепаратным действиям Франции, оказывала стабилизирующее воздействие на Германию с конца 1923 г.

Уже только ожидание американских кредитов способствовало тому, чтобы постепенно вывести Германию из состояния политической депрессии. Америка была жизненно заинтересована в том, чтобы оживить немецкую экономику. Рейх был важнейшим импортером американских товаров уже до 1914 г., и нигде не существовало столь многообещающих возможностей для успешного размещения американских капиталов, как в Германии. То, что Вашингтон так поздно решился принять на себя роль посредника в споре о репарациях, было обусловлено оппозицией «изоляционистов». Это течение в американской политике, подозрительно относившееся к любым видам активности Америки за океаном, оставалось все еще таким мощным, что первоначально невозможно было даже помыслить о политической поддержке нового экономического ангажемента Америки. Поэтому США не могли в действительности играть ту ведущую роль в мировой экономике, которая выпала на их долю после Первой мировой войны. Однако намерение указать европейцам выход из репарационного тупика стало решающим вкладом в смену декораций в мировой политике, осуществившейся осенью 1923 — весной 1924 г.{263}

Иной вклад в стабилизацию ситуации в это же время и на свой лад внес Советский Союз. Усиливающееся отстранение Троцкого от власти, осуществлявшееся тройкой Сталин — Зиновьев — Каменев, означало также отход от концепции мировой революции Троцкого, трактуемой как перманентная революция. И хотя свое учение о «построении социализма в одной отдельно взятой стране» Сталин сформулировал только в 1925 г., находившаяся под его растущем влиянием внешняя политика Советского Союза следовала этому девизу, уже начиная со смерти Ленина в январе 1924 г. Неудача «немецкого Октября» только укрепила генерального секретаря ЦК РКП(б) в его убеждении, что Советский Союз должен приготовиться к длительной фазе, в течение которой он останется единственным революционным государством Европы, вынужденным сосуществовать с капиталистическими странами. Последние, в свою очередь, демонстрировали все более растущую готовность установить дипломатические отношения с Советским Союзом. До конца 1923 г. это сделали, за исключением прибалтийских государств, только две европейские страны: Германия в результате подписания договора в Рапалло в апреле 1922 г. и Польша в сентябре 1923 г. 1 февраля 1924 г. последовало формальное признание СССР одной из стран-победительниц — Великобританией, которой с января управлял лейбористский кабинет под руководством Макдональда. Несколькими днями позже примеру Великобритании последовала фашистская Италия. В феврале-марте 1924 г. дипломатические отношения с СССР установили также Австрия, Греция, Норвегия и Швеция, а в течение года — Китай, Мексика, Венгрия, и в заключение в октябре — Франция, где с июня 1924 г. пост премьер-министра занимал радикальный социалист Эррио.

В то время как Соединенные Штаты Америки — одна из двух мировых держав, вступивших на европейскую сцену в 1917 г., — частично преодолели в 1923–1924 гг. избранную ими самими политику изоляции и стали играть на континенте активную роль, другая мировая держава, Советский Союз, двигалась в ином направлении: он отказался от попыток экспорта революции, неоднократно предпринимавшихся в предыдущие годы, и полностью посвятил себя своему собственному радикальному преобразованию. И все же во всех европейских демократиях Москва была представлена в последующие годы двойственным образом: дипломатическими представительствами, задачей которых было защищать «построение социализма» в стране победившей коммунистической революции, а также коммунистическими партиями, которые должны были способствовать тому, чтобы направить соответствующее государство по желательному для Советского Союза пути{264}.

К событиям, изменившим международную ситуацию в 1923–1924 гг., также относятся уже упоминавшиеся смены правительств в Лондоне и Париже. В Великобритании лейбористы и либералы выиграли у тори выборы в палату общин 6 декабря 1923 г. 23 января 1924 г. страна получила в лице Рамсея Макдональда своего первого премьер-министра — лейбориста. Его кабинет представлял из себя правительство меньшинства, зависимое от либералов, и поэтому с самого начала был нестойким. Уже в ноябре 1924 г. лейбористы должны были уйти в отставку и снова передать бразды правления консерваторам, вышедшим победителями в результате выборов в палату общин 31 октября 1924 г. Однако во внешнеполитическом отношении большое значение имело то, что в промежуток времени между публикацией экспертного заключения комиссии Дауэса и подписанием «плана Дауэса» на Лондонской конференции в августе 1924 г. в Великобритании правили лейбористы. От такого кабинета Германия могла ожидать больше политической предупредительности, чем от консервативного правительства.

Еще важнее для Германии была смена власти во Франции. Во время парламентских выборов 11 мая 1924 г., спустя неделю после выборов в рейхстагу восточного соседа, «Национальный блок» Пуанкаре проиграл «Картелю левых», избирательному союзу социалистов и буржуазных радикал-социалистов. 11 июня президент Франции А. Мильеран, один из архитекторов «Национального блока», сделал выводы из поражения и ушел в отставку. Во главе левобуржуазного кабинета, поддержанного социалистами, стал Эдуард Эррио, почитатель немецкой идеалистической философии, от которого Германия ожидала намного больше взаимопонимания, чем от Пуанкаре{265}.

Публикация экспертного заключения Дауэса стала важной вехой избирательной кампании в рейхстаг. Имперское правительство заявило 27 апреля 1924 г. в своем предвыборном обращении по поводу предложений союзников о том, что они требуют от Германии величайших жертв, но все же эти предложения означают замену военной силы здравым экономическим смыслом, что «для нас, как для беззащитного народа, является прогрессом». Отклики среди социал-демократов были также позитивными. Коммунисты и националистически настроенные правые, напротив, призывали к борьбе против новых репарационных положений. Пангерманский союз потребовал введения «народнической» диктатуры, которая безоговорочно порвет с «политикой исполнения». ДНФП заявила о «процессе порабощения» и о «втором Версале», а КПГ показала себя способным учеником немецких националистов: в совместном воззвании коммунистических партий Германии, Франции, Бельгии