Путь в Европу - Сборник статей

Владимир Бачишин: Постоянно присутствует в парламенте и партия христианских демократов, хотя и ее политический вес уже совсем не тот, каким он был в начале 1990-х годов.

Игорь Клямкин: Ну да, но ведь и партия Дзуринды называется «Словацкий демократический и христианский союз», что по идеологическому смыслу одно и то же. Зачем и почему все это?

Владимир Бачишин: Есть у нас такой анекдот: два словака встречаются и создают три партии – каждый свою и одну совместную. Что касается христианских демократов, то они хотя и входили в коалицию с партией Дзуринды, но отличаются от последней своим традиционализмом. Они, скажем, настаивают на запрете абортов, из-за чего в конце концов та коалиция и развалилась – ведь выборы 2006 года были у нас досрочными. Но именно архаичность христианских демократов и стала главной причиной того, что многие бывшие избиратели от них отошли.

Игорь Клямкин: И все же если две партии, до сих пор представленные в парламенте, именуют себя христианскими, то они, следовательно, видят в этом политическую целесообразность. Надо полагать, в Словакии велика роль католической церкви и ее влияние на общество?

Владимир Бачишин:

Да, это так. И поэтому с церковью тесно сотрудничали все посткоммунистические правительства. Особенно близок был к ней кабинет Дзуринды и, соответственно, его партия. Именно в период ее пребывания у власти в словацких школах было введено обязательное изучение основ религии или, как вариант, основ этики.

Почему так происходило, понять нетрудно. Курс на интеграцию в Европу предстояло осуществлять в стране, национально-государственная идентичность которой после выхода из Чехословакии находилась еще в стадии формирования. И политики, опираясь на поддержку церкви, решали сразу две задачи: союз с Римско-католической церковью позволял сочетать консолидацию нации с ориентацией на вхождение в Большую Европу.

Лилия Шевцова: Но теперь мы видим, что политическое влияние обеих христианских партий уменьшается, а политическая фрагментация словацкого общества не только не уменьшается, но и увеличивается…

Владимир Бачишин: Кстати, и эти две партии в начале 1990-х были одной, которая потом раскололась…

Лилия Шевцова: Между тем, насколько я поняла, словаки даже больше, чем народы большинства других посткоммунистических стран, ориентированы на демократическую модель развития. Почему же они обнаруживают при этом очень слабую предрасположенность к устойчивому политическому структурированию, что с современной демократической практикой не очень-то сочетается? В чем тут дело?

Владимир Бачишин:

В какой-то степени это объясняется специфическими словацкими трудностями проведения реформ, о которых мы уже говорили, и их (и реформ, и трудностей) растянутостью по времени. Но я не исключаю, что причина может заключаться и в особенностях политической культуры словаков.

Демократию многие из них воспринимают как право влиять на формирование государственных институтов, не соотнося деятельность тех или иных партий с их идеологическими установками. При этом неудовлетворенность партиями в пору их пребывания у власти нередко порождает у их бывших сторонников запрос на появление новых или видоизменение прежних (посредством расколов и объединений) политических сил. Голосуя за таких «новичков», люди дистанцируются от ответственности за свой выбор.

Показательно, между прочим, что шесть из проводившихся у нас референдумов не были признаны состоявшимся, так как не привлекли на избирательные участки необходимые 50% населения. Ему важно влиять на формирование власти и иметь возможность менять ее, но оно в большинстве своем не настроено участвовать в принятии политических решений по тем или иным конкретным вопросам.

Георгий Сатаров:

Сравнивая Россию со странами Восточной Европы, мы часто склоняемся к мысли о том, что наш очередной авторитарный поворот обусловлен более длительным, чем в Восточной Европе, существованием у нас коммунистического режима. Однако различия между политической эволюцией Словакии и Чехии подводят к выводу, что продолжительность коммунистического прошлого, да и оно само, объясняет далеко не все. Была страна Чехословакия, она разделилась на две, обе они одновременно вошли в Европейский союз, но при этом в одной почти сразу возникло политически структурированное общество, а в другой оно не только остается раздробленным, но и продолжает дробиться. В чем же причина?

Конечно, всегда можно сослаться на различие политических культур. Но откуда само такое различие? Из того прошлого, которое коммунизму предшествовало?

Петр Магваши:

Многие особенности Словакии, о которых здесь говорилось, объясняются тем, что она, в отличие от Чехии, вошла в послевоенную историю, будучи сельской по составу населения и сельскохозяйственной по характеру экономики. В 1946 году около 60% ВВП производилось у нас в сельском хозяйстве, и было всего 25 машиностроительных инженеров. В коммунистический период у нас прошла форсированная индустриализация, Словакия стала страной горожан. Но большинство из них – горожане в первом или втором поколении.

Об этом надо помнить, когда мы говорим, например, о той роли, которую играет у нас церковь. И о том, почему Словацкая коммунистическая партия, в отличие от чешской, довольно быстро сошла с политической сцены. Крестьянское сознание к коммунистической идеологии невосприимчиво…

Георгий Сатаров: Но ведь коммунистические режимы утвердились именно в крестьянских странах!

Игорь Клямкин: Они утвердились благодаря тому, что имели опору в городах. На выборах в Российское учредительное собрание за большевиков голосовали не крестьяне, а вышедшие из крестьян городские рабочие. Деревня же проголосовала тогда за эсеров.

Петр Магваши: Показательно, что на выборах 1946 года коммунистическая партия победила именно в Чехии, а не в Словакии.

Владимир Бачишин: В Словакии тогда победила Демократическая партия.

Петр Магваши:

Представления крестьян о желательном государстве не являются ни идеологизированными, ни авторитарными. Диктатура им чужда, ее им можно навязать только силой. И если помнить о совсем еще недавнем крестьянском прошлом словаков, то понятнее станет и их нынешнее политическое поведение.

Они хотят выбирать себе власть, но руководствуются при этом не идеологическими доктринами, в суть которых не очень-то вникают, а обещаниями политиков решить те или иные практические проблемы. Если же проблемы, по мнению людей, не решаются или решаются плохо, то у многих из них возникает желание привести к власти новые политические силы, которые раньше ею не обладали. У таких избирателей нет рациональных критериев политического выбора, а их отсутствие компенсируется повышенным спросом на популистскую риторику. А там, где есть спрос, не заставляет себя ждать и предложение.