Варяжский круг - Сергей М. Зайцев

– Следы эти – следы коз, от которых я беру молоко. А вот старец, хулящий храмы, разве не еретик?..

На это Кбогушествич возразил:

– Если голова на плечах слаба и ничего не умеет доказать, то уходит от спора и говорит: «Ересь!»

И дальше он сказал вот о чем: пусть те следы – следы коз, но ведь сама эта обитель со всей своей роскошью и изобилием—храм Сатаны, а на стенах изображены деяния его и сам лик его, а мрамор, покрывающий здесь все, – сатанинский камень, и люди, здесь живущие и вкушающие от изобилия, не думают денно и нощно о Боге, а тешат и холят презренные и порочные тела свои и час за часом приближаются ко времени, когда станут единообразными с Сатаной, с бесами. Скоро уж разуются они и обнаружат на ногах копыта вместо привычных перстов… Называют хулой слова богомила, насмехаются над истиной – копят, копят кошели во имя порока, возводят над собой порочные стены, рождаются от порока, веселятся от порока и гибнут от порока, порока не объяв. Здесь Аввакум воскликнул:

– Всех призываю в свидетели! Этим скверным человеком лик императора был отнесен к образам Сатаны…

Но игрец увел Кбогушествича из обители, хотя тот не хотел уходить, думая довести спор до конца. Уже с улицы старец сказал Аввакуму, запирающему дверь:

– Начертано на входе – обитель. Но вижу здесь обитель бесов! И ты – бесовский привратник. Прорицаю тебе: вот-вот настанет день всеобщего гнева, и тогда падут храмы Сатаны. И сам Сатана сникнет – будь он Сатана Сатаною или императором в пурпурных сандалиях! Куда тогда пойдешь ты, привратник?..

А игрецу Кбогушествич сказал, что хочет показать ему те силы, которые, единственные, противостоят проискам Сатаны. И если бы не те силы, то всё сущее давно бы уже оказалось в Тартаре, за тройным слоем мрака. Старец сказал, что богомилы —последняя надежда Христа.

К полудню они достигли ворот св. Романа и здесь, в тени зданий, присели отдохнуть. При старце в этот день не было осла, и ноги его устали от ходьбы.

Так, сидя на камнях, Кбогушествич спросил стоявших неподалеку стражников и таможенников, не бродит ли за городской стеной белый конь. Один из стражников, добрый человек, вышел за ворота посмотреть, а когда вернулся, сказал:

– Да, ходит чей-то конь под стенами.

– Белый?

– Белый конь, – подтвердил стражник, – без седла и узды.

– Это мой конь! – сказал Кбогушествич, а Бересту незаметно шепнул – Вот! Это знак нам!..

Таможенники переглянулись, они были удивлены:

– Уже пятый или шестой человек признает этого коня своим. Видно, конь ничейный…

Кбогушествич и игрец отошли от ворот чуть дальше и сели в таком месте, где стражники и таможенники уже не могли их видеть. Здесь старец набросил себе на голову клобук, который до этих пор, откинутый, свисал у него за спиной. И теперь из-под клобука были видны только кончик носа Кбогушествича и реденькая борода. Берест удивился – зачем старику клобук в такую жару. Но скоро он понял, что это тоже знак. И заметил игрец, как многие из людей, войдя в город, при виде Кбогушествича останавливались и, также скрыв лица под клобуками, садились рядом. По одному, по двое, по трое… Мало-помалу на мостовой собралось человек до двухсот сидящих. И всё у них были черные, темно-синие, лиловые, а то и просто серые выцветшие клобуки. Сидели эти люди молча, склонив головы, не мешая идущим идти, а торгующим торговать. И хотя среди богомилов было немало рослых мужчин с угрюмыми, порой даже свирепыми лицами, они держали себя миролюбиво и с достоинством, как подобает добродетели. И это верно: всем было известно, что богомилы добродетельны. Однако среди горожан нашелся один человек, которого смутил вид множества богомилов, и тот человек, прячась в толпе, побежал к воротам и доложил декарху о том, что видел. Декарх, молодой и отважный, не побоялся целой толпы, один пришел к богомилам и сказал, что в этом месте сидеть запрещено, и предложил всем убраться. Тогда богомилы поднялись и по улице, прямой, как натянутая нить, двинулись к площади Быка.

Игрец увидел, что по мере движения число людей в клобуках все увеличивалось. Словно ручейки, родники и ключики, они стекались к единому руслу отовсюду и питали собой могучий поток.

Кбогушествич сказал:

– Вот какая сила! Целое лето богомилы просачивались в полис!

И глаза его сияли.

Среди богомилов Берест различил много болгар, может даже, их было большинство. Вместе с болгарами шли греки, печенеги, славяне. И было в толпе немало женщин и детей.

Все больше любопытствующих следовало за богомилами. И оттого шествие разрослось настолько, что заняло всю улицу. Но так как богомилы шли молча, любопытствующим не было понятно, зачем они идут. И спрашивали богомилов:

– Чего вы хотите?

Ближние отвечали из толпы:

– Мы хотим, чтоб убийца погибал прежде жертвы, мы хотим, чтобы вор обворовывал себя, а господин сам на себя работал…

– Мы хотим, чтобы пали храмы Сатаны…

– …священников – вон! Они оболгали Христа, а крестом его погоняют и запугивают вас, неразумных. Возможна ли вера, построенная на страхе?

– Они из вас тянут соки.

– Их вино давно пахнет уксусом! Опять спрашивали горожане:

– Куда вы идете? Им крикнули в ответ:

– К Большому дворцу, к Ипподрому! Там сожгли ересиарха.

Слова эти были как искры, воспламенившие реку. Молчавшие до сих пор богомилы закричали все разом:

– К Большому дворцу, к Ипподрому!..

И взметнули над собой руки.

– Вас не пустят! Мы видели—там скапливается стража.

– Можно ли не пустить истину? – засмеялся Кбогушествич. – С ней мы – сила! Ого!..

Многим нравилось то, что кричали богомилы. И эти люди, в основном – беднота, беглые рабы, черные и белые, парики из провинций, присоединялись к шествию. И требовали свое:

– Землю! Землю!..

– Разграбить дворцы!

– Аристократы – кровопийцы! Бей аристократов!

– Аристократок нам! Хотим…

Не доходя полутора стадий до площади-Быка, богомилы наткнулись на заслон стражи. Но с легкостью, даже не приостановившись, опрокинули заслон и обратили в бегство те три десятка наемников, из которых он состоял. А богомилов и бедноты к тому времени собралось уже несколько тысяч.

Второй заслон встретили на перекрестке улиц между площадью Тавра и площадью Константина. И это уже был заслон, поставленный не наспех. Свыше сотни воинов, построенных в три цепи, перегородили Месу во всю ее ширину, а на площади Константина ожидал приказа большой конный отряд. Такой же конный отряд богомилы увидели и позади себя на площади Тавра и поняли, что очутились в ловушке и путь им был открыт один – к Золотому Рогу. Многие из людей, присоединившихся к богомилам, бежали по этому пути и, перепуганные, не кричали больше: «Землю! Землю! Разграбим дворцы!..» А богомилы остались. Богомилы взяли камни из мостовой и кинули их в стражу, и еще взяли камни. Но стражники выстояли. Прикрывшись щитами и обнажив мечи, они бросились на толпу и принялись избивать всех, кто попадался им, мечами плашмя. А еще ударяли по лицам рукоятями и плетьми… Богомилы отбивались камнями – не имели оружия. Они и не искали кровопролития, отступали. Всадники надвинулись на толпу с обеих площадей и пустили в ход дубинки, не щадя ни женщин, ни стариков. И многих, оглушив, они валили на землю, и, бесчувственным, вязали руки и оттаскивали в сторону. Потом гнались за следующей жертвой… Богомилы, не готовые противостоять, разбегались. И только некоторые, сумевшие отнять у наемников меч или копье, ввязывались в бой. Также и игрец… Кбогушествич не мог бежать быстро, и игрец не оставлял его. Они бежали в числе последних. И кто-то из стражи ударил старика по ногам, и тот упал, оцарапав о мостовую лицо. Стражник бросился вязать Кбогушествичу руки, не подумав о том, что и сам он из охотника может превратиться в жертву. Игрец обеими руками нанес стражнику сильный удар по голове, и тот рухнул на землю, а шлем его покатился по мостовой.