Варяжский круг - Сергей М. Зайцев

Подхватив меч стражника, Берест схватился с двумя другими наемниками и одного из них ранил здесь же, возле Кбогушествича, а другого загнал на ступени какого-то дворца и там оглушил его тем же способом, каким наемники оглушали богомилов. Старик к тому времени поднялся на ноги и бежал вместе со всеми.

Игрец и Кбогушествич укрылись в одном из кварталов Филадельфия. И это спасло их от новой, последней ловушки, которую устроила стража в районе Карпиана и в которую попались многие богомилы. Тех богомилов тщательно переписали, самых неистовых заключили в темницы, а остальных выслали в провинции, в места дикие и малолюдные, чтобы еретическим учением своим уже никого не смущали.

Время идет и несет с собой изменения. Казавшееся постоянным оказывается зыбким. Зыбкое же восходит на опоры и становится колоссом. Боги, чтобы стать богами, развенчивают прежних богов, а потом и их самих развенчивают… Свергнутые идолы катятся в реку, крест поднимается над холмом. Но едва только поднимется крест, как и в нем уже сомневаются. И кресту уготована топь. Новое зыбкое оформляется в нечто. Все временно, изменения – постоянны!

Кюриос Сарапионас, торопясь, резко поднялся в седло, и при этом внезапный недуг поразил его мозг. Уже мертвый, кюриос упал по другую сторону коня. Так рассказывали слуги. Пока друзья и близкие оплакивали господина, привратник Аввакум купил у детей Сарапионаса константинопольскую обитель и все лавки с товаром. Купил недорого, потому что ему спешили продать. И подозревали слуги, что за добро Сарапионаса Аввакум заплатил деньгами Сарапионаса. Но молчали, ничего не могли доказать. Никто не знал, сколько денег было у кюриоса в обители. Только Аввакум это знал, так как был поверенным во все тайные дела своего господина. И получилось, что человек, еще вчера прислуживавший в обители, сегодня стал хозяином обители. Рагнар, которому вчера Аввакум приносил воду для мытья ног, сегодня почтительно называл его кюриосом.

Кбогушествич на другой день после разгрома богомилов продолжил свой путь к Иерусалиму – его не привлекала уже гора Афон. Игрецу на прощание он сказал, что люди слишком мало любят друг друга и оттого страдают. И целую проповедь о силе человеческой веры и о единотелесности богомила с Христом прочитал Кбогушествич лодочнику, который переправлял его на Дамалис.

Дела Иеропеса были все хуже. Красавица Димитра почти не показывалась в его таверне, а толстушка Стефания привлекала к себе одного лишь берсерка Гуго. И если б не дружина Рагнара, то Иеропес торговал бы себе в убыток.

А с Димитрой творилось неладное.

Однажды Берест пришел к ее дому и увидел там на улице полно людей. И все они стояли у раскрытой двери и старались заглянуть внутрь. В самом доме также были люди. Игреца здесь уже знали и расступились перед ним. Когда он вошел в дом, то увидел, что двое мужчин крепко держат Димитру за руки и плечи, а она глядит на них глазами, полными ненависти, молчит и даже не пытается вырваться. Она была безумна в этот миг. Берест смотрел на ее лицо и не узнавал его – настолько ненависть исказила знакомые черты.

Тут люди сказали, что Димитра хотела поджечь дом и подожгла бы, если б успела высечь огонь. Но у нее сломалось кресало. Когда Димитра пришла к соседям за их кресалом, те заметили, что она безумна. Еще сказали, что в такую жару сгорела бы добрая половина Галаты.

При этих словах Димитра разрыдалась.

– Мыши! Мыши! – закричала она, повиснув на руках мужчин. – Повсюду мыши! Целый город мышей. И в каждом углу – норы, норы… Огнем бы вас всех! Ненавижу!..

Игрец пытался заговорить с ней, но она не узнавала игреца.

Лекарь сказал, что нужно кровопускание. И сделал косой надрез на локте Димитры. Кровь темной струйкой полилась в подставленный таз. Но Димитра не обратила на нее никакого внимания, а только говорила всем, что у каждой мыши есть своя нора. И люди, говорила, не разумней мышей – тоже ищут норы, чтобы было где отсидеться и зализать раны. Каждый думает только о себе, и никого не печалит, что в соседнем доме сломалось кресало. Оттого собаки одиночества расхаживают по домам.

Однако очень скоро Димитрой овладела слабость, в глазах ее погасла ненависть и речь стала тихой и бессвязной. Димитру опустили на ложе. И лекарь сказал, что всем, кроме двух-трех женщин, нужно уйти. Но никто не хотел уходить. Тогда лекарь сказал, что дух болезни может покинуть недужную и вселиться в кого-нибудь из стоящих тут людей. После этих слов все вышли наружу. А Берест остался. Лекарь выспросил женщин о нем и просил его:

– Уходи, рус Панкалос. Ты можешь прийти завтра. А сегодня не тревожь ее мыслей ни видом своим, ни словом. Любовь и ненависть для Димитры – яд. И то и другое она пила полной чашей, поэтому разум ее перевернулся…

И еще лекарь сказал, что если в храме зажечь свечи, то Димитре быстро полегчает.

Игрец, будто оглушенный, шел по улице и не знал, куда он идет и зачем. И не разбирал дороги: натыкался на стелы, задевал плечом колонны и углы зданий, в одном месте он едва не угодил под колесницу. Какие-то люди заговаривали с ним, предлагали что-то купить, старые женщины спрашивали, не нужно ли ему жилье. Но игрец, все шел и не мог никому ответить. И если его пытались удержать, вырывался. Так продолжалось, пока он не очутился у дверей какого-то храма, – здесь он вспомнил слова лекаря о зажженных свечах.

Глава 10

Храм этот был русской церковью в Галате. Игрец видел его раньше два или три раза, но ни разу не входил в него. А теперь вошел и поставил во очищение тела и духа Димитры двенадцать зажженных свечей. Потом он отыскал на стенах среди фресок Бориса и Глеба, русских святых. И, больше язычник, чем христианин, игрец просил их:

– Если слышите меня, не отвернитесь от меня, язычника. Ради страдания вашего, братья-князья, и погребения, не оставьте погибать христианскую душу. Святые из святых!.. В прекрасном царствии, в коем пребываете, помяните грешную душу, восклицающую ежечасно: «Господи!» и кающуюся в грехах своих. Посмотрите с небес, вступитесь за Димитру, князья-братья, – ведь, раскаиваясь, душа извела себя до помутнения разума. И ненависть, и любовь у нее отнимите, ибо стали они орудием дьявола и истончают ее жизнь…

Из церкви Берест сразу пошел к эскулапу – к тому эскулапу, к которому приводила его Димитра. И, войдя в дом, застал хозяина с учениками за трапезой, но не хотел прерывать людям трапезы, поэтому молча стоял у входа. Игрецу, как и ученикам, поставили блюдо, полное разваренных пшеничных зерен, политых маслом. Но игрец не прикоснулся к еде, а только сел за стол и заговорил о недуге Димитры.

Выслушав Береста со вниманием, эскулап сказал: