Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

Вебера заключалась в том, что он полагал, что "накапливай, накапливай" обогатил современный мир, в то время как это сделала новая и благоприятная риторика в отношении бизнеса, которая привела к улучшениям, которые привели к выгодным инвестициям из легко собираемых сбережений. Веберовская secundum mobile "мирского аскетизма", ведущего к высоким темпам накопления капитала, не была тем, что сделало Великое обогащение. Это сделали идеи и вытекающее из них улучшение, сопровождающееся накоплением капитала (и труда, и кислорода в воздухе, и жидкой воды в морях). Как отмечают социологи Виктор Ни и Ричард Сведберг, "непреходящим наследием веберовской науки является, пожалуй, не столько тезис о протестантской этике, сколько мнение о том, что механизмы, мотивирующие и облегчающие современный капитализм [и капитализм XVII века], коренятся не в материалистической области постепенного накопления капитала, а в сфере идей и институциональных структур"²."² Что делает Вебера очаровательным для многих читателей (более поздний Карл Поланьи очаровывает их по той же причине), так это объединение духовных/идеологических причин с материальными/экономическими последствиями. Гипотеза лингвиста Бенджамина Уорфа о том, что такой язык, как хопи, порождает людей, которые думают по-другому, тоже привлекает по схожим причинам. Все они - и Вебер, и Поланьи, и Уорф - оказались ошибочными в деталях, как бы верно они ни утверждали, что дух, идеология и язык имеют значение.³

Экономист Вирджил Сторр приписывает "Протестантской этике и духу капитализма" пять тем и признает, что только одна из них - о том, что "капитализм" может принимать различные формы, - выдержала проверку исторической и экономической критикой.⁴ Это признание противоречит его восторженной защите других тезисов Вебера, хотя он и называет разнообразие форм "центральным" тезисом.И все же верно, что разные общества, занимающиеся бизнесом, от среднепалеолитической торговли кремнем до так называемого государственного капитализма российского типа, поддерживались разными "духами" (веберовский Geist, то, что Маркс называл идеологией, а я - риторикой). Настоящий Geist, или дух, или риторика современного "капитализма" - это восхищение и согласие с проверенным торговлей улучшением.

Новое отношение ("дух") имело огромные экономические последствия. Как выразился Токвиль в 1853 г., "настроения, идеи, нравы... только они могут привести к общественному процветанию и свободе"⁶. ...только они могут привести к общественному процветанию и свободе"⁶ Можно присвоить слова Макса Вебера, сказанные им даже в "Протестантской этике": "Капитализм появился в Китае, Индии, Вавилоне, античном мире и Средневековье... [но] во всех этих случаях отсутствовала именно та особая [современная] этика".⁷ Вебер считал, что новая этика - это этика бесконечного накопления как "самоцели" (Weber 1905, pp. 17, 18, 34, 48; антибуржуазная клевета, восходящая, как я уже отмечал, к Аристотелю). Он ошибался, и я надеюсь, что настоящая книга и "Буржуазное достоинство" убедят вас в этом.⁸ Новая этика заключалась в улучшении, новизне, риске, творчестве, демократии, равенстве, свободе, достоинстве. Действительно, сам Вебер понимал этот смысл, хотя иногда писал так, как будто не понимал, а его читатели восприняли эту рутинную линию. Можно еще раз привести его собственные слова:

Вопрос о движущих силах экспансии современного капитализма - это прежде всего вопрос не о происхождении капитальных сумм, которые могли быть использованы в капиталистических целях, а, прежде всего, о развитии духа капитализма. Там, где он возникает и может проявить себя, он производит свой собственный капитал и денежную массу как средство для достижения своих целей, но обратное не верно.⁹

Такие социальные качества - это то, чего сегодня так не хватает Китаю, и что он должен обрести в массовом порядке, если хочет выйти за рамки 20 долларов в день. Индия уже обладает ими - за исключением такого печально важного вопроса, как равенство каст.

Иными словами, региональные различия, будь то внутри Англии или между Англией и, скажем, Францией, объясняются не изменениями в психологии буржуазии. Речь идет, как я утверждаю, об изменениях в социологии. Как отмечает Сведберг в книге о Токвиле, который был прав, "теория предпринимательства Токвиля носит скорее социальный, чем индивидуалистический характер"¹⁰. Важно не то, что инстинктивно происходит в головах людей, поскольку это мало меняется в человеке ("Я хочу больше этого"), а то, что у них на устах, в отношении других людей ("Эти жалкие Брауны, вы знаете: они такие вульгарные люди, занимающиеся торговлей"). Как сказал недавно историк экономики Эрик Джонс, "культура, в смысле буржуазных ценностей [Джонс имеет в виду психологические диспозиции], не имеет систематических различий по регионам".¹¹ Не было показано, что эти ценности отличаются и по многим другим параметрам, если под "ценностями" понимать диспозиции буржуа, промышляющих на рынках Лез-Халле или Тлателолко. Принцип "покупай дешево, продавай дорого" - не современное изобретение. Он всегда лежал в основе торговли. И Homo sapiens всегда был торговцем.

Теория Вебера повернула обсуждение предпринимательства в сторону того, как должна была измениться психология около 1600 г., в то время как на самом деле в Европе раннего Нового времени, начиная с Голландии, изменилась социология и соответствующая ей политика. Речь шла не о новом типе человека, а о новом разговоре о давно существовавших типах людей. Первые научные исследования предпринимательства, появившиеся после Второй мировой войны, например, в Гарвардской школе бизнеса, совершили веберианскую ошибку, утверждая, что преобладание определенной психологии в популяции является ключом к экономическому росту.¹² Ключ скорее в том, восхваляют ли закон и общество изобретения, предприимчивость и совершенствование или проклинают их. Как снова говорит Джонс, "индустриализация... считается результатом политических и идеологических изменений, влияющих на инвестиционные рынки [хотя я бы сказал, что не на инвестиционные рынки (поскольку инвестиции, хотя и необходимы, являются рутиной), а на механическое и институциональное совершенствование, которое при темпах, начиная с 1700 или 1800 года, было отнюдь не рутиной]. . . . Английская элита все решительнее принимала рыночную идеологию".¹³ А "английская элита стала принимать рыночную конкуренцию среди своих членов, приняв то, что [Норт, Уоллис и Вайнгаст] называют порядком открытого доступа".¹⁴

Аргумент Вебера о том, что беспокойство о спасении побуждало кальвинистов больше копить и больше работать, привлекателен, как я уже говорил, потому что он сочетает в себе духовную искру и материалистическое разжигание. Большинство читателей приходят в восторг от такого интеллектуального огня с двумя источниками. Но Вебер ошибся в выборе растопки, поскольку создателем современного мира стало улучшение, а не инвестиции (как я уже говорил, иногда он говорит об этом одинаково, иногда нет). И выбор искры тоже был ошибочным, как это неоднократно показывалось со времен Вебера. Вопреки своему пониманию богослов Рейнхольд Нибур писал в 1952 году: "Процветание не было, согласно пуританскому вероучению, главным доказательством или плодом добродетели". "Когда люди не