Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни - Джим Батчер

Я увидел, как глаза у Аристида сощурились в предвкушении наслаждения.

– Черт подери! – выпалил я. – Баттерс, прочь!

Я исчез и возник рядом с Баттерсом, упираясь руками ему в грудь, желая оттолкнуть от лежащего.

Мне даже не удалось пошевелить его – мои бесплотные руки прошли насквозь, однако он все же ощутил что-то и начал отодвигаться.

Но слишком поздно.

Левая рука Аристида стремительно метнулась и ударила Баттерса в подбородок. Если бы тот не подавался назад в этот момент, удар пришелся бы ему чуть ниже уха и с учетом силы запросто сломал бы шею. Тем не менее голова у Баттерса дернулась вбок, словно при автомобильном столкновении; он обмяк и бесформенной грудой повалился на пол.

Мне хотелось закричать от досады. Вместо этого я скомандовал своему мозгу постараться и придумать что-нибудь.

К моему величайшему удивлению, у него это получилось.

Я взмыл под потолок и огляделся по сторонам. Вон там! Я обнаружил Фитца, который подбирался на четвереньках к одному из выходов, стараясь держаться так, чтобы между ним и Аристидом находилась груда хлама.

– Фитц! – взревел я и возник у него перед носом. – Фитц, ты должен вернуться.

– Тихо! – прошипел он неистовым шепотом. Глаза его побелели от ужаса. – Тихо. Не могу я. Оставь меня в покое!

– Ты должен, – настаивал я. – Фортхилл здесь, он тяжело ранен. Над ним ангел смерти стоит, мать твою! Ему нужно помочь.

Фитц не ответил. Всхлипывая на ходу, он продолжал ползти в один из коридоров, ведущих из помещения. Похоже, в голове у него не осталось ни одной мысли, кроме той, как бы оказаться подальше от Аристида.

– Фитц! – не сдавался я. – Фитц, ты должен что-то сделать. Ты единственный, кто может.

– Копы, – выдохнул он. – Я позову копов. Они все сделают.

Он выполз в коридор, поднялся и, пригнувшись, поспешил туда, где, по моему предположению, находился ближайший выход из здания.

– Баттерс и Дэниел могут не дождаться, – возразил я. – Копов поблизости нет – нам повезет, если за полчаса хоть один патруль найдем. И все трое к этому времени погибнут. Твоему боссу свидетели не нужны.

– Вы чародей, – бросил Фитц. – Вот сами и сделайте что-нибудь. Призраки ведь могут вселяться в людей, и все такое. Вот залезьте в Аристида и заставьте его с крыши сигануть, только и всего.

Я помолчал, лихорадочно размышляя.

– Послушай, – сказал я наконец, – в этом призрачном бизнесе я новичок. Но знаю, что так не получится. Даже самый вредный и могучий призрак с двухсотлетним опытом – знаю я одного такого – не может вселиться в того, кто этого не хочет. До сих пор я мог вселяться только в людей, которые обладают восприимчивостью к духам, при этом они могли выгнать меня в любое время. У Аристида нет ни восприимчивости к духам, ни желания их принимать. Меня размажет, как букашку по ветровому стеклу, если я попробую внедриться в него.

– Господи…

– Если хочешь, я мог бы, наверное, вселиться в тебя. Не думаю, чтобы у тебя получилось использовать все мои силы, и тебе все равно будет грозить опасность, но зато тебе не придется принимать решения.

Фитц вздрогнул:

– Нет.

– Тоже верно, – согласился я. – Ощущение чертовски дикое. – Я помолчал секунду. – И потом… неправильно это.

– Неправильно? – не понял Фитц.

– Лишая человека воли, ты лишаешь его всего, что в нем есть. Личности. Поступать так с кем-то хуже, чем убивать: убивая, ты, по крайней мере, не заставляешь мучиться дальше.

– Ну и что? – выпалил Фитц. – Этот тип – зверь. Кого волнует, что с ним случится? Он это заслужил.

– Зло остается злом, даже если творится с самыми благими намерениями, – тихо произнес я. – Я усвоил это на собственном горьком опыте. Легко творить добро, когда это тебе ничего не стоит. Сложнее, когда ты прижат к стене.

Слушая меня, Фитц все решительнее мотал головой и шага не сбавлял:

– Я все равно ничего не смогу сделать. Я свою жизнь спасаю, вот и все.

Я сдержался и даже не зарычал. Время менять тактику.

– Ты не все продумал, парень, – сказал я по возможности ровным голосом. – Ты знаешь Аристида. Ведь знаешь?

– А моя-то жизнь здесь при чем?

– Только притом, – хмыкнул я, – что ты бросаешь своих друзей на верную смерть.

– Что?

– Он сейчас довольно сильно пострадал. И ослаб. Как думаешь, много ли времени ему потребуется, чтобы заменить всю твою команду?

Фитц наконец остановился.

– Они видели его слабость. Дьявольщина, возможно, он останется калекой до конца дней. Как ты думаешь, что он сделает с детьми, которые собственными глазами видели его поражение? Окровавленного, поверженного?

Фитц низко опустил голову.

– Звезды и камни, парень! Ты только-только начал думать сам за себя, и это так его напугало, что он послал тебя на верную смерть. Как ты думаешь, что он сделает с Зеро?

Фитц не ответил.

– Вот ты сейчас убежишь, – тихо продолжал я, – и проведешь всю жизнь в бегах. Сейчас ты на распутье. Именно здесь и сейчас решается вся твоя жизнь. Здесь. Сейчас. Сию минуту.

Его лицо исказилось, словно от боли. Он продолжал молчать.

Мне хотелось положить руку ему на плечо, ободрить хоть немного. Однако все, что я мог, – это говорить как можно мягче.

– Я знаю, о чем говорю, парень. Всякий раз, как ты окажешься один в темноте, всякий раз, как будешь проходить мимо зеркала, ты станешь вспоминать эту минуту. Ты будешь видеть того, в кого ты превратишься. И ты увидишь или человека, сбежавшего, когда погибли все его друзья и трое достойных людей, или человека, не сломавшегося и сделавшего все от него зависящее, чтобы исправить положение.

Фитц судорожно сглотнул.

– Он слишком силен, – прошептал он.

– Но не сейчас, – возразил я. – Он повержен. Он не может ходить. И рука у него действует только одна. Если бы я не считал, что у тебя есть шанс, я сам посоветовал бы тебе бежать.

– Я не могу, – всхлипнул он. – Не могу. Это несправедливо.

– Жизнь часто несправедлива.

– Я не хочу умирать.

– Ха! Никто не хочет. Но рано или поздно приходится всем.

– Что в этом смешного?

– Смешного ничего… Хотя ирония некоторая есть – с учетом говорящего. А важно в конечном счете только одно: каким человеком из этих двоих ты хочешь быть?

Он медленно поднял голову. До меня дошло, что он мог видеть свое отражение в стеклянной двери бывшей конторы.

Я стоял у него за спиной и вдруг вспомнил, сам себе не до конца веря, что когда-то я был не выше этого парнишки.