Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

протокол собрания студентов 6‐го кружка 2‐го созыва 17 декабря 1923 года. Хотя протокол сжат и сух, он все-таки содержательней других. Общая картина низовой дискуссии просматривается в нем достаточно хорошо.

Дискуссия началась с доклада Эренпрейса Льва Исааковича, который разделил материал на две части: «экономическо-социальные основы возникновения дискуссии» и «самую сущность дискуссии». Прежде чем разбираться с дискуссией по существу, требовалось понять основы ее возникновения, и докладчик решил начать издалека, широкими гегельянскими мазками обрисовывая недавнюю историю партии. Из предложенного экскурса видно, что для многих дискуссия была кульминацией истории большевистского партстроительства, точкой, в которой решалась если не его судьба, то дальнейший ход развития. Эренпрейс начал с того, что «сейчас идет в партии спор о том, является ли вопрос о рабочей демократии новым или же нет. Этот вопрос пережил три стадии, а именно: тезис, антитезис и синтез»:

Тезис – это период чистой демократии 1917–1918 годов. Этот период обусловлен тем, что партия была немногочисленна и по составу преимущественно из подпольщиков и рабочих в более или менее мирной обстановке.

Антитезис – 20–21 годы. Годы централизованного, милитаризованного партийного строительства сверху донизу. Этот период был обусловлен с одной стороны беспрерывной гражданской войной и с другой – многочисленной, разношерстой по социальному положению и стажу и недостаточно воспитанной партийной массой. В этот период была мыслима только такая централизованная партия, ибо момент требовал скороспешного, быстрого действия, что возможно только путем подчинения и приказов. Здесь-то начинает слагаться наш аппарат как бюрократический, о котором сейчас идет дискуссия. Такое положение создало отрыв партийных верхов от низов и отрыв всей партии от массы, что выразилось в фракционизме и группировках перед X съездом партии, который, видя все это, принял резолюцию о рабочей демократии. Но проводить его в жизнь не удалось, общие экономические и социальные условия не соответствовали.

Синтез, т. е. настоящее положение, когда этот вопрос выдвигается вновь. Выдвигается он, потому что общие условия, в которых мы живем, требуют действительного осуществления этой демократии.

Особенно примечательным в докладе Эренпрейса кажется то, что «золотым веком» партийной демократии был короткий момент между 1917 и 1918 годами, временем, когда благодаря состоявшейся революции чистая внутрипартийная демократия единственно была возможна. Несмотря на то что сам Эренпрейс критиковал чрезмерное администрирование, в то же время он считал, что расцвет демократических практик был возможен только в среде старшего поколения революционеров, классово чистых и закаленных подпольем. Это сближало Эренпрейса со сторонниками Зиновьева. Однако, в отличие от последних, требовавших сохранения жестких партийных структур, Эренпрейс считал, что питерский губком не смог почувствовать грядущий момент «синтеза», когда обещание повсеместной демократизации сможет быть претворено в жизнь.

Вторую часть доклада взял на себя Сальковский Абрам Леонтьевич. «Наша дискуссия свидетельствует не об упадке, – начал он, – а об идейном росте партии и об улучшении общего положения нашей страны. Дискуссия поднялась не в июле или августе, а в декабре, потому что сейчас условия уже созрели настолько, что рабочую демократию можно осуществить в жизнь. В настоящее время мы имеем в партии ряд недостатков, например:

1. Неактивность низовых ячеек.

2. Узость, суженность, ведомственность и т. д. некоторых частей партии.

3. Заваливание мест циркулярами вместо живой связи.

4. Ненормальное соотношение между коммунистами от станка и находящимися в учреждениях, в сторону преобладания последних.

5. Выборы в советы не вполне соответствующих лиц.

6. Неосведомленность ячеек в хозяйственных вопросах своей же фабрики или завода и т. д.»

Причины этих недостатков Сальковский предложил разбивать «на объективные и субъективные»: «К объективным относятся экономическое и международное положение страны. К субъективным относятся… сравнительная некультурность, отсутствие подготовленных партработников, плохая партийная информация и т. д.» Устранить их, по мнению Сальковского, можно было через решительную борьбу с пережитками военного коммунизма, установку выборности снизу вверх, «конечно с некоторыми ограничениями», открытие свободного обсуждения общественно-хозяйственных вопросов. Сальковский закончил, отметив, что «в резолюции ЦК намечены практические меры к изжитию всех этих недостатков» и что «ни в коем случае нельзя допускать до фракций и группировок»[664].

В отличие от Эренпрейса, для которого необходимость и возможность проведения в жизнь демократии в партии объяснялись особенностями текущего исторического момента, Сальковский рассматривал дискуссию как результат напряжения внутренних сил в самой партии. Оба доклада хорошо иллюстрируют момент дискуссии. Ни Сальковский, ни Эренпрейс не считали себя открытыми оппозиционерами. Каждый из них давал собственную, зачастую достаточно оригинальную интерпретацию того, чем был вызван недостаток демократии. И оба, несмотря на различные трактовки вызовов, стоявших перед партией, указывали на ЦК как на главный источник вдохновения.

Каждому члену кружка полагалось 10–15 минут для выступления. Часто сказанное отражалось в записи в укороченном, крайне лаконичном виде – секретарь собрания явно не успевал за выступающими товарищами и передавал на бумаге только самые главные тезисы. Говорить хотели все. Собрание было открыто 17 декабря в полдевятого вечера, но к часу ночи не все еще высказались по поводу слов Эренпрейса и Сальковского, и дебаты были перенесены на другой день. Заседание возобновилось 18 декабря в 10:30 и продолжалось еще несколько часов. Приводимые обрывки выступлений показывают, каким образом каждый принимал участие в перетряхивании набора слов и резолюций. Сырой дискурсивный материал переклички между кружками (кружковые собрания проходили почти одновременно с 14 по 19 декабря) складывался в набор общих мест дискуссии. Фрагменты протоколов речей участников позволяют нам самим на какое-то время очутиться в центре дискурсивного водоворота.

Не желавшие участвовать в дискуссии считались как товарищами, так и руководством «партийным балластом». О безразличных студентах, желающих отсидеться, и речи не было – что могло быть важнее выработки «партийной линии»? Хотя само понятие «генеральная линия партии» было впервые сформулировано Бухариным лишь на XIV партконференции 29 апреля 1925 года, существование системы обязательных идеологических и политических установок вытекало из принципов демократического централизма[665]. Слово «линия» употреблялось в понимании «партийная программа», но последняя всегда обсуждалась в контексте линии, по которой двигалась сама История в представлении большевиков – от тьмы капитализма к все растущей сознательности строящегося социализма. Не следует путать линию большевиков с обыкновенной политической позицией. Программа ВКП(б) вещала от имени Истории, программы других партий представляли узкие интересы. Большевики утверждали, что есть только одна линия, которая связывает настоящее с бесклассовым обществом будущего, и, для того чтобы ее найти, нужно было руководствоваться марксистской теорией. «Революционное учение марксизма, – говорил Каменев, – дало нам возможность при всех перипетиях истории, при всех ее зигзагах, как в моменты побед, так и в моменты поражения твердо знать свой путь и твердо верить в правоту нашего дела, в правильность избранного нами пути, в неизбежность окончательной нашей победы»