Новый цифровой мир - Джаред Коэн

В Колумбии очень успешно реализуется программа разоружения, демобилизации и реабилитации бывших партизан, в рамках которой создана большая сеть центров поддержки, предлагающих им образовательные, юридические и медицинские услуги. В отличие от многих аналогичных программ, правительство Колумбии сознательно размещает центры реабилитации в наиболее важных районах. Оно стремится вызвать максимальное доверие со стороны как участников боевых действий, так и общества. Такие центры устроены по принципу домов для сбежавших из дома подростков и в конечном счете становятся частью местного сообщества, поскольку к их работе постепенно подключаются жители района. Власти используют бывших партизан в качестве проводников идеи, что насилие не может помочь в решении проблем страны. Участники программы, выходцы из Революционных вооруженных сил Колумбии – террористической организации, созданной сорок восемь лет назад, – часто выступают в университетах и проводят круглые столы.

Однако пока неясно, ускорят коммуникационные технологии процесс примирения в обществе или замедлят его. С одной стороны, широкое распространение мобильных устройств поможет гражданам в ходе конфликта собрать доказательства нарушений, чтобы после его окончания могло восторжествовать правосудие. С другой – если будет обнародовано огромное количество документов, зафиксировавших случаи насилия и страдания (к тому же способных храниться вечно и активно распространяться по сети), социальная или этническая группа, ставшая жертвой конфликта, может ожесточиться еще больше. Излечение общества, разорванного на части вооруженным конфликтом, – процесс достаточно болезненный, требующий в каком-то смысле коллективной «потери памяти». Чем больше свидетельств, тем больше придется прощать.

В будущем окажется возможным с помощью высоких технологий документально фиксировать и сохранять ход различных юридических процедур, в том числе репараций, люстраций (как в случае запрета занимать государственные посты членам иракской партии «Баас»), заседаний комиссий по установлению истины и примирению и даже судебных процессов. Это повысит прозрачность таких процедур и информированность общества в целом. В этом есть и плюсы, и минусы. Для многих иракцев телетрансляция суда над Саддамом Хусейном стала своего рода катарсисом, но при этом превратила скамью подсудимых в сцену, с которой диктатор и его сторонники могли обратиться к своей аудитории. Как говорит Найджел Сноад, бывший руководитель миссий ООН, ныне работающий в Google, «группам борцов за права человека и торжество правосудия стоит разработать информационную систему для фиксации своих воспоминаний и рассказов об убитых и пропавших без вести в ходе конфликта». И если затем свести воедино эти свидетельства и воспоминания «с обеих сторон, то, несмотря на противоречивые версии событий и эпизодические перепалки на форумах и в комментариях, возникнет пространство, где можно будет попросить прощения, рассказать правду и постепенно примириться с прошлым».

Медленный и болезненный процесс примирения с появлением интернета не изменится. Общество, выздоравливающее после конфликта, станет свидетелем публичного признания вины, приговоров, наказания и великодушных жестов прощения, и это станет сильнейшим психологическим потрясением. Привычные модели уголовного преследования на международном уровне за преступления против человечности работают слишком медленно, бюрократизированы и поощряют коррупцию. Десятки преступников месяцами находятся в Международном уголовном суде (неофициально его называют «трибунал в Гааге»), прежде чем начнется рассмотрение их дела. В настоящее время после завершения конфликта предпочтительнее использовать местную судебную систему, чем неповоротливые международные институты.

Распространение технологий эту тенденцию, скорее всего, усилит. Благодаря огромному объему цифровых свидетельств преступлений и насильственных действий крепнут ожидания, что правосудие рано или поздно восторжествует, а черепашья скорость реакции таких международных органов, как Международный уголовный суд, не позволяет надеяться на их быструю адаптацию к происходящим изменениям. Трибунал в Гааге вряд ли когда-либо примет в качестве доказательств вины неверифицированные видеоролики, снятые мобильным телефоном (хотя такие организации, как Witness, и пытаются этого добиться). А вот местные суды, действующие более гибко и в условиях меньших ограничений, могут оказаться открытыми к последним достижениям технологии цифровых водяных знаков, которые позволяют провести успешную аутентификацию оригинальных материалов. И люди будут все больше отдавать предпочтение этим судебным органам.

Местный характер правосудия означает, что лицо, принимающее решение, будь то формальный судья, вождь племени или неформальный лидер общины, должен очень глубоко разбираться в ситуации и жить жизнью своего сообщества: чувствовать происходящие в нем процессы, знать главных героев и злодеев, понимать все то, в чем с таким трудом пытается разобраться далекий международный суд. Столкнувшись с цифровыми свидетельствами, такой человек не будет нуждаться в их верификации, поскольку и люди, и места, на них изображенные, ему хорошо знакомы. После завершения кризиса люди, как правило, очень хотят как можно быстрее воздать преступникам по заслугам. Неизвестно, будут ли местные суды справедливее международных, но что они будут действовать быстрее – это совершенно точно.

Эта тенденция проявится в будущих комиссиях по установлению истины и примирению – временных юридических структурах, возникших после завершения крупного конфликта.

После геноцида в Руанде новые власти страны отвергли использованную в ЮАР модель установления истины и примирения, заявив, что примирение возможно только после того, как будут наказаны виновные. Но у формальной судебной системы на осуждение предполагаемых организаторов геноцида ушло слишком много времени: более 100 тысяч жителей Руанды провели в заключении несколько лет, ожидая своей очереди предстать перед судом. Поэтому была создана новая система местных судов, основанная на традиционном способе разрешения конфликтов на уровне общины, который называется «гакака». В «гакакских» трибуналах обвиняемых судило местное сообщество, назначавшее им смягченное наказание в случае, если они признавали свою вину, откровенно рассказывали о случившемся или идентифицировали останки своих жертв. Несмотря на то что в основе «гакака» лежит «народное правосудие», это довольно сложная система многоступенчатого принятия решений. Первая ступень – так называемый «уровень первичной ячейки»: обвиняемый предстает перед трибуналом из представителей общины, где было совершено преступление. Этот трибунал определяет степень серьезности преступления и решает, где следует судить обвиняемого: в суде общины, района или провинции, – причем во всех трех случаях возможна апелляция. Система пока далека от совершенства. Ей присущи все традиционные культурные предрассудки, в том числе исключение женщин из числа судей и более мягкие наказания за преступления, совершенные против женщин. Но в остальном правосудие вершится быстро, и сообщество, как правило, удовлетворено его результатом. Поэтому правительствам других стран мира, столкнувшимся со схожими проблемами в посткризисной ситуации, стоит присмотреться к этой модели и адаптировать ее, учитывая, насколько успешно она решает задачу примирения.