Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– Такой и должна быть женщина, милой и ласковой. Адель всегда слишком серьезна…  – по мнению Генрика, жена и в постели не могла избавиться от повадок своих героинь:

– Словно она какая-нибудь валькирия, – Авербах зевнул, – надо быть проще, что называется…  – о Доре он думал мало и редко:

– Она никто, простушка из детского дома. С ней и поговорить не о чем…  – с фрейлейн Магдаленой долгие разговоры тоже пока были невозможны, но Генрик намеревался это изменить:

– Незачем ей сидеть в провинциальном Гамбурге. Пока она учится, пусть участвует в конкурсах…  – он хотел замолвить словечко за свое протеже, – делает себе имя…  – Генрик мог организовать девушке стажировку в Ковент-Гардене или Метрополитен-опера:

– Из нее выйдет отличная Виолетта в «Даме с камелиями». Я был прав, она словно шампанское, живая, веселая…  – он решил чаще навещать Германию:

– Случившееся во время войны не изменить, но страна стала другой, что бы там ни ворчала Адель…  – жена откровенно не любила немцев. Генрик замечал:

– Учитывая, что твой покойный отец тоже немец, это странно, милая…  – Адель качала головой:

– Папа был коммунистом, это совсем другое. Немцы в Праге не были похожи на этих…  – она поводила рукой, – с оловянными глазами. Даже когда меня причесывают или одевают, костюмерши ведут себя так, словно они на военной службе…  – Генрик часто ловил себя на желании спросить у собеседника, что он делал во время войны:

– Здесь такое не принято, – напомнил себе он, – в Германии не обсуждают эти темы…  – Тупица подумал, что хозяин отеля, мужчина средних лет, наверняка служил в армии:

– Любой прохожий на улице служил или вообще мог быть членом СС…  – он передернулся, – Хане здесь устроили обструкцию на спектакле. Это тоже, наверняка, были нацисты, как те, которых мы видели на вилле месье Вале. Они живы и никуда не делись. Как говорит тетя Марта, черного кобеля не отмоешь добела…

Отогнав от себя эти мысли, он вернулся в спальню. Малышка дремала. Сбросив халат, прижавшись щекой к ее нежному плечу, Генрик шепнул:

– Отдыхай, моя милая. У нас есть время. Я здесь, Магдалена, я с тобой…  – Авербах послушал стук ее сердца:

– В унисон с моим, словно мы близнецы, брат и сестра. С ней так хорошо, так легко. Я ее никуда не отпущу, пусть остается рядом…  – удерживая девушку в объятьях, он спокойно заснул.

Фленсбург

Промозглый ветер с моря скрипел облезлой жестяной вывеской: «Гараж Гофмана. Электрика, покраска, кузовные работы. Продаем и покупаем подержанные автомобили». Мелкий дождь поливал размокшие окурки, плавающие в покрытой маслянистыми разводами лужице. Еще одна сигарета, шипя, упала в воду, за ней последовал сочный плевок. Герр Гофман подбросил на ладони ключи:

– Бак залит под завязку, машина неплохая. Она сделает свое дело, что называется…  – ободранный опель покрывали оспины вспучившейся краски. В машине пахло сигаретами и плесенью:

– Радио не работает, – Гофман поковырялся ногтем в зубах, – если хотите…  – темные глаза блеснули. Женщина забрала ключи:

– Благодарю вас, радио мне ни к чему…  – она носила черный дождевик с низко надвинутым на лицо капюшоном. Посетительница появилась в гараже на окраине Фленсбурга после обеда. Городские автобусы сюда не добирались, Гофман не слышал звука автомобиля:

– Должно быть, она пришла пешком, – за спину женщина забросила брезентовый рюкзак, – от автобусного кольца здесь два километра…  – посетительница носила прочные ботинки армейского образца. Никаких документов она не предъявила. Гофман даже не знал, есть ли у нее водительские права. Проверяя машину, женщина сделала круг по двору гаража:

– Есть, конечно, – решил Гофман, бывший унтершарфюрер СС, шофер машин особого назначения в айнзацгруппе С, – видно, что она опытный водитель…

Гофман избегал смотреть в испещренное старыми шрамами лицо женщины. Он не знал, немка гостья или нет:

– Говорит она на хохдойч, но, мне кажется, она все-таки не из Германии…

Приказ оказывать гостье содействие поступил непосредственно от герра Краузе. Все члены братства СС, жившие в Германии, хорошо знали иерархию нового движения. Партайгеноссе Краузе представлял в рейхе Феникса, главу братства. Партайгеноссе Манфред, сидящий на унылой должности клерка в гамбургской мэрии, занимался координацией акций на местах. В газетах то и дело появлялись некрологи на бывших антифашистов, отбывших свое в лагерях, но безвременно скончавшихся. Неожиданно умирали и обычные, на первый взгляд, ничем не примечательные люди:

– Для газет они не примечательные…  – Гофман вытащил из кармана смятую пачку сигарет, – а для нас очень даже примечательные…  – Манфред вел картотеку предателей дела фюрера и рейха. В папки бывшего работника гестапо попадали люди, согласившиеся на сотрудничество с союзниками, выдавшие британцам или американцам так называемых военных преступников. Гофман затянулся крепким табаком:

– Военные преступники, чушь. Мы словно вермахт, мы выполняли приказы командования. Мы сжигали дома партизан в деревнях, но партизаны сами стреляли в нас из-за угла…  – евреев, по мнению Гофмана, вообще нечего было обсуждать:

– Израиль своего не упустил, добился от Германии компенсации, – зло подумал механик, – с таким мягкотелым канцлером и правительством бывший рейх всегда останется бывшим…  – он, тем не менее, надеялся на великое будущее Германии:

– Но сначала мы уберем с дороги мерзавцев, растоптавших наше героическое прошлое, вроде этой Моллер, то есть Брунс…  – механик хорошо знал семью владельцев «Озерного приюта». В Нибюлле, ближайшем к ферме городишке, гаража не было. Брунсы обслуживали свой подержанный опель во Фленсбурге:

– Туда ей и дорога, – подытожил Гофман, – и мужу ее, социал-демократу, тоже…  – машина затормозила. Женщина высунула прикрытую капюшоном голову из окна:

– Все отлично, – одобрительно сказала она, – значит, полиция мне по дороге не попадется…  – Гофман выпустил клуб сизого дыма:

– Выходные, какая полиция. Они давно жарят сосиски в саду, хотя с такой погодой лучше сидеть дома…  – он поежился:

– Поезжайте дорогами, отмеченными на карте…  – Гофман снабдил гостью подробной картой окрестностей, – там ничего, кроме тракторов, не ожидается…

Номера у машины скрутили. По документам автомобиль считался ломом, не подлежащим восстановлению. Судя по запасу керосина, затребованному женщиной, от опеля, в скором будущем, ничего бы не осталось:

– Серийный номер двигателя на дымящихся обломках не разберешь, – ухмыльнулся Гофман, – или она загонит опель в болото. В наших краях хватает трясин…  – он не сомневался, что больше не увидит гостью:

– Она, кажется, тоже побывала в пожаре…  – женщина вытащила портсигар, Гофман щелкнул зажигалкой:

– Или не в пожаре, – он помнил, как выглядят вырванные и отросшие ногти, – ладно, это не моя забота…  – женщина коротко кивнула:

– С багажником тоже все в порядке, – в багажнике, кроме керосина, лежали мотки веревки, – мне еще понадобится серная кислота…

Вынеся из мастерской канистру, Гофман пристроил кислоту на заднем сиденье:

– Спасибо…  – женщина закрутила окно, из-под колес автомобиля полетела грязь. Гофман хмыкнул:

– Даже не попрощалась. Ясно, что сюда она больше не вернется. Надо просмотреть газеты на этой неделе. О пожаре на ферме непременно сообщат…

Проводив глазами исчезнувший в сырой мороси опель, он пошел слушать футбольную трансляцию.

Нибюлль

Иоганн привез сестре букетик ландышей. Отец всегда говорил, что женщинам надо дарить цветы:

– Сестра с мамой тоже женщины…  – добавлял герр Брунс, – надо открывать перед ними дверь, помогать с тяжелыми сумками, и вообще помогать…  – отец был директором школы, но вырос на ферме. Он научил Иоганна столярному делу и работе по металлу. Из экономии они сами занимались мелким ремонтом в «Озерном приюте». Иоганн мог подлатать протекающую крышу и разобраться с проводкой: