Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– Мне неудобно, так не принято…  – Генрик небрежно кинул ее скромный пакет с бутербродами в плетеную корзину для пикника:

– Мне будет приятно, дорогой первый паж…  – он сдвинул свои очки на лоб, – это мелочь, сущие пустяки…  – Магдалена видела похожие платки в дорогих магазинах в центре Гамбурга:

– Я даже подумать о них не могла, а сейчас у меня самой появился такой…  – тонкий шелк бился в пальцах, – он очень предусмотрительный, он обо всем подумал…

Сиденья в машине обтянули светлой кожей:

– Это BMW 3200, – он повернул ключ, мотор взревел, – новая модель. Хорошо, что вокруг равнина, можно разогнаться, как следует…  – он велел Магдалене:

– Держитесь, первый паж…  – и мать и отец девушки всегда водили очень аккуратно. Магдалена привыкла к сигналам нетерпеливых водителей:

– Тише едешь, дальше будешь, – невозмутимо говорила мать, – успевает тот, кто никуда не торопится…  – путь на море слился для Магдалены в одну пеструю полосу. Стрелка только иногда покидала отметку в сто километров:

– И деревень по дороге мало, – крикнул маэстро, входя в крутой поворот, – я говорил, что водил танки. После них кабриолет кажется забавой…  – в отеле их ждал моторный катер, заказанный Генриком по телефону:

– Мой брат управляется с таким, – весело сказала Магдалена, – он занимается в кружке морских скаутов во Фленсбурге…  – Генрик поставил корзину для пикников рядом с ней:

– Мне сказали, что здесь есть уединенные бухты. Купаться еще холодно, – он внимательно посмотрел на девушку, – и вам надо беречь горло, но пошлепать по воде можно…  – субботним вечером, вернувшись домой после спектакля, Магдалена долго выбирала наряд для поездки:

– Он меня никогда не видел в джинсах, – решила девушка, – впрочем, родители тоже не видели…  – Гертруда не одобряла девушек в брюках, а, тем более, в шортах:

– В городе не ходят, как на ферме, – заявляла мать, – здесь надо одеваться прилично… – холщовые кеды и джинсы Магдалена купила в магазине подержанной одежды:

– Ему, кажется, понравилось…  – смущенно подумала девушка, – и он похвалил мою рубашку…  – льняная, полосатая рубашка домашнего шитья развевалась на ветру. Маэстро и сам носил джинсы, с наброшенным на плечи кашемировым свитером. По пути обратно в гостиницу Генрих отдал его девушке:

– Закутайтесь, к вечеру здесь холодает…  – он откинул со лба длинные волосы:

– Вы разрумянились, – ласково сказал Генрик, – теперь я вижу, что вы рыбацкая девчонка, фрейлейн Магдалена…

Он тоже скинул мокасины и закатал джинсы. Волна хлестнула по борту катера, Магдалена взвизгнула. Маэстро рассмеялся:

– Рубашка насквозь промокла. Я не певец, мне ветер не страшен…  – расстегнув пуговицы, поведя широкими плечами, он скинул рубашку. Магдалена боязливо подумала:

– Он словно голливудская звезда. Зачем я ему нужна? Он гениальный исполнитель, его жена тоже звезда. Он выступал в Америке, играл президенту и римскому папе, а я не выезжала дальше Гамбурга…  – незаметно подобрав скомканную рубашку, аккуратно расправив ткань, она вдохнула запах морской соли и сандала:

– У него такая туалетная вода, – коньяк приятно обжег губы, – как вкусно, я даже не знала…  – на нее повеяло ароматом вишни. Уверенная рука забрала у нее рюмку:

– Коньяк полезен для голоса, – со знанием дела сказал маэстро, – в давние времена сопрано начинали день со стакана коньяка, с размешанными желтками…  – мать готовила Магдалене и Иоганну гоголь-моголь:

– Оперный врач тоже советовал добавлять туда каплю коньяка, – Магдалена залпом осушила рюмку, – такой мягкий диван, что не хочется вставать…  – в гостинице они оказались единственными отдыхающими:

– Я взял два номера, – сказал маэстро за обедом, с домашним рыбным супом, – я подумал, что вы захотите выспаться после репетиций и спектаклей…  – его рука поглаживала пальцы девушки:

– Понравился вам десерт, – озабоченно спросил Генрих, – я помню, что вам нельзя мороженое…  – им подали шоколадный мусс. Магдалена кивнула:

– Очень. Моя мама с шоколадом делает только торт…  – в корзине для пикника она нашла банки с икрой, копченого лосося, испанский оливки и французский сыр. Гертруда сама готовила козий сыр с тмином:

– Но я никогда не пробовала такого сыра, – поняла Магдалена, – с грецкими орехами. Каштановый крем тоже был очень вкусный…  – трещали дрова в камине, маэстро все держал ее за руку:

– Вы очень красивая девушка, первый паж…  – горячие губы коснулись ее щеки, – очень красивая. Никто перед вами не устоит, я первым выкидываю белый флаг…  – Магдалена никогда в жизни не целовалась. Девушке перехватило дыхание, она обмякла в руках Генрика:

– Пожалуйста, пожалуйста…  – Магдалена сама не знала, что хочет сказать, – пожалуйста, маэстро…  – Генрик одним движением погасил напольную лампу:

– Останется только камин, так лучше. Малышка не станет сопротивляться, у нее глаза пьяные. Не так много она и выпила, это потому, что я рядом…  – она что-то лепетала. Закрыв ей рот поцелуем, Генрик прижал девушку к дивану. Молния на джинсах легко поддалась, он запустил руку туда, где все было влажным и горячим. Слабо застонав, Магдалена неловко обняла его за шею:

– Пожалуйста…  – Генрик закрыл глаза:

– Я и забыл, как это случается, то есть никогда не знал. Я у нее всегда буду первым…  – за окном завыл ветер, рассыпались обгоревшие дрова в камине.

Окунув разгоряченное лицо в растрепавшиеся, темные локоны девушки, Генрик облегченно выдохнул.

Рассвет выдался свежим, с моря задувал прохладный ветер.

Завтрак в отеле подавали с восьми утра, но в номерах поставили кофеварки. Осторожно поднявшись, сделав себе кофе, Генрик вышел с чашкой на балкон. Над серым простором воды на западе гасли звезды, огненное сияние освещало горизонт:

– Словно в пустыне, – подумал Генрик, – на курсе молодого бойца. Нас тоже поднимали рано, в пять утра. Или наоборот, мы к этому времени только заканчивали ночной марш…  – тело, как в армии, наполняла сладкая, заслуженная усталость. Генрик зажег сигарету:

– С ней все по-другому. С ней я не думаю…  – он поморщился, – о том, о чем думаю обычно…  – он никогда бы не признался Адели в своих мыслях:

– С Аделью я представляю себе случившееся с ней…  – он вздохнул, – а с Дорой я не только представлял, но и делал…  – с Магдаленой ему ничего этого не требовалось:

– Она меня вылечила, – понял Генрик, – никакому аналитику такое не удалось бы. Она меня вылечила потому, что она меня любит…  – он подозревал, что Адель вышла за него замуж вовсе не по любви:

– В Венгрии ей было страшно, она искала защиты, я подвернулся под руку, – Генрик дернул губами, – а сейчас она любит не меня, а мою карьеру, банковские счета, апартаменты и виллу. Но без ребенка, даже со всем перечисленным, я для нее все равно, как говорит Инге, ноль без палочки. В наших кругах виллами никого не удивишь…  – он не сомневался, что после развода Адель быстро найдет себе нового мужа:

– И тоже младше ее, – усмехнулся Генрик, – певицы так часто делают. Или, наоборот, старше. Нацист, Рауфф, был ее много старше…  – он даже хотел вернуться в комнату за блокнотом и паркером:

– Нет нужды, – хмыкнул Генрик, – я не буду подсчитывать имущество, делить его. Я все равно никогда не разведусь с Аделью, если только она сама не…  – зная жену, Генрик не ожидал извещения из коронного суда по делам разводов:

– Она ко мне привыкла, а она не любит менять свои привычки. Немецкая кровь дает о себе знать. Ладно, если, несмотря на курс лечения, ребенка не получится, у меня остается Дора в СССР и фрейлейн первый паж…

Он ласково улыбнулся. Генрик оставил девушку спящей под кашемировым одеялом, трогательно свернувшейся в клубочек. Поднимаясь, Генрик поцеловал ее сомкнутые веки. Ресницы защекотали ему губы, малышка завозилась. Он погладил теплую спину, раздвинул ее распущенные волосы. Генрик положил ладонь на сладкое местечко, пониже талии:

– Спи, спи…  – шепнул он, – сегодня можно выспаться, малышка…  – девушка напоминала ему котенка: