Эоловы арфы - Владимир Бушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Энгельс всматривался в лица солдат, офицеров и молчал, поглаживая бороду. Молчание затягивалось, в толпе стало слышно шушуканье, наконец кто-то выкрикнул: «Мы ждем! Чего тянуть-то!»
— Видите ли, — начал Энгельс, — я в большом затруднении: не знаю, как к вам обратиться, как вас назвать. Если назову вас «солдатами» или «бойцами», я тем самым оскорблю своих товарищей по оружию — действительных солдат и бойцов. Они участвовали в сражениях, многие из них пролили кровь, потеряли близких друзей, но они вновь готовы принять бой хоть сейчас. А вы!..
Толпа неодобрительно загудела, зашевелилась, зашикала.
— Если я вас назову «товарищами», то грубо солгу и себе и вам. Разве товарищи те, кто остается на поле боя, и те, кто с него бежит?
— Мы не бежим! — отозвался кто-то. — Но это бессмысленно — ждать, когда тебя обложат, как волка, и хлопнут.
— Что же, называйте нас дезертирами! — с вызовом выкрикнул другой голос.
— Да, — спокойно и негромко сказал Энгельс, — именно только это слово к вам и подходит.
Установилась напряженная тишина, столь напряженная, что было ясно — долго она не продержится. И верно, ее нарушил сам Энгельс, он вдруг яростно и громко бросил:
— Так вот, господа дезертиры, поговорим начистоту!
Толпа опять зашевелилась, раздались нервные покашливания, неразборчивые восклицания.
— Поговорим начистоту! — повторил Энгельс. — Многие из вас знают меня. Мы же знакомы с вами, дреер-обермюллерцы, не так ли?
Все молчали. Кто-то с деланной усмешкой в голосе бросил:
— Встречались!..
— Вот именно! — подхватил Энгельс. — Встретились, посмотрели друг на друга и разошлись. Наш отряд был доволен тем, что вы нас оставили, ибо на войне ненадежный союзник хуже врага: на него надеешься, а он в решающий момент вдруг оставляет поле боя и открывает тебя для удара противника с фланга или тыла.
— Сейчас сражения нет!
— Оно может возникнуть когда угодно. — Энгельс обвел рукой окрестные горы. — И нам лучше рассчитывать только на свои силы. Оставаясь с нами вместе, но желая избежать борьбы, вы оказываетесь пособниками врага.
— Знаете!.. — раздался возмущенный голос.
— Ничего не хочу знать! — тотчас перебил Энгельс — Обстановка слишком серьезна, чтобы мы еще находили время копаться в ваших душах. Я заявляю вам со всей определенностью: или вы возвращаетесь на свои позиции и выполняете революционный долг до конца, или сейчас же сматывайтесь ко всем чертям! Все!
Энгельс резко повернулся и пошел прочь, его догнали бойцы-безансонцы. Беккер остался с отрядом.
Через два часа Беккер пришел проститься: отряд в полном составе возвращался на оставленные позиции.
Депеша, полученная Виллихом, предписывала ему немедленно прибыть в Донауэшинген и взять на себя командование всей артиллерией, которая в это время составляла сорок орудий. С твердым намерением отказаться от такой запоздалой чести Виллих в сопровождении Энгельса и безансонской роты отправился на главную квартиру.
В Донауэшинген прибыли уже вечером. Виллих отправился по начальству, а Энгельс встретил Д'Эстера, и тот затащил его к себе.
— Виллинген только что взят пруссаками, — сказал Д'Эстер, едва они остались одни. — А отряд Бленкера еще утром перешел у Базеля на швейцарскую территорию.
— Я знал, что этот герой и тут окажется первым, — спокойно отозвался Энгельс.
— Как видишь, обстановка осложнилась до крайности.
— Что же делать?
Д'Эстер помолчал, видимо решаясь на что-то, потом твердо проговорил:
— Что делать тебе, я знаю.
— Мне? — удивился Энгельс. — Почему именно мне?
— А потому, дорогой Фридрих, что таких голов, как твоя, мало в Германии да и во всей Европе!
— В каком смысле? Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, — Д'Эстер подошел к Энгельсу и решительно упер палец ему в грудь, — что со дня на день может начаться побоище и твоя голова не заколдована от прусской конической пули…
— Ах, понял, понял! — замахал рукой Энгельс. — Ты хочешь, чтобы я по причине некоторых особенностей своей головы последовал примеру героя Бленкера, то есть удрал бы в Швейцарию.
— Да, — отбросил всякий камуфляж Д'Эстер, — я хочу, чтобы ты немедленно перебрался в Швейцарию.
— Как крыса с тонущего корабля.
— Ты нужен нашему делу, нужен Марксу, тебя некем заменить! — почти выкрикнул Д'Эстер, не обращая внимания на реплику о крысе.
— Нет, я должен приобрести военный опыт.
— Ты приобрел, сколько было можно. Зрелище окончательного разгрома тебя ничем не обогатит.
— О, ошибаешься! Разгром, как я подозреваю, с особенной полнотой обнаруживает и изъяны военной организации, и скрытые качества человеческих душ. Я должен видеть и это.
Д'Эстер нетерпеливо зашагал по комнате.
— Ты понимаешь, какой тут риск! — Он то пожимал плечами, то нервно стискивал кулаки. — Я повторяю: вспомни о деле, которое тебя ждет, вспомни о Марксе! Я все предусмотрел: есть надежный человек, он переправит тебя на швейцарскую территорию около Зеккингена. Я хотел сегодня послать его за тобой в Фуртванген, но, к счастью, ты явился сам…
— Спасибо, Карл, за заботу и предусмотрительность, но я могу вступить на швейцарскую землю только вместе со всеми бойцами нашего отряда. Это вопрос чести. Я не могу поступить иначе, а если даже и хотел бы послушаться тебя, это было бы крайне непрактично.
— Непрактично? — Д'Эстер недоуменно свел густые брови.
— Да, именно непрактично. История знает несколько случаев, когда бегство с поля боя не слишком вредило репутации беглеца. Вспомни Горация. Будучи военным трибуном, он в битве при Филиппах бросил щит, меч и дал стрекача. И это не помешало ему остаться великим поэтом. Все знают о его малодушном поступке и продолжают восхищаться его стихами. Поэзия — слишком своеобразная и прихотливая сфера человеческой деятельности. У меня же совсем другой случай. Если меня не убьют, вся моя последующая жизнь, как я думаю, будет борьбой. Там с репутацией дезертира я никому не буду нужен, и прежде всего — Марксу!
— Ты не прав, не прав, — удрученно твердил Д'Эстер, не находя, что возразить по существу.
— Нет, прав! — жестко сказал Энгельс. — Даже если бы я был трус, и тогда я заставил бы себя остаться здесь до конца. И прекратим этот разговор.
Д'Эстер сокрушенно вздохнул.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Побоище, которого так опасался Д'Эстер, может быть, полное уничтожение или пленение армии повстанцев висело в воздухе вполне реальной угрозой, но, к счастью, этого не случилось, и причина тут была одна — медлительные, осторожные, трусливые действия прусских войск. Принц Вильгельм и генерал фон Пёйкер словно вполне удовлетворились тем, что блокировали крепость Раштатт с ее защитниками и предвкушали теперь сладость скорой расправы над ними. А основные силы повстанцев они, как видно, хотели просто изгнать с немецкой территории и этим ограничиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});