Эоловы арфы - Владимир Бушин

Конечно, еще можно было оказать достойное сопротивление, если бы, ведя арьергардные бои, отступать медленнее и производить мобилизацию в той местности, которая оставлялась неприятелю. Можно было дать почетное сражение и в районе горы Кайзерштуль, и по ту сторону Шварцвальда, и, наконец, у Бальтерсвейля, на узком клочке баденской территории, вклинившемся между двумя кантонами Швейцарии, — всюду в этих местах предоставлялась возможность занять выгоднейшие оборонительные позиции. Но беда была в том, что деморализация ширилась с каждым часом.

Раньше, чем рядовые бойцы, ей поддались руководители правительства и высшего командования. Премьер-министр Брентано в ночь после поражения на Мурге просто сбежал, и теперь все кричали о его измене. Несколькими часами раньше прямо на поле боя полковник Оборский оставил пост командира второй дивизии. На другой день сложил с себя верховное командование и генерал Мерославский — главнокомандующим стал Зигель. В учредительном собрании, которое на некоторое время задержалось во Фрейбурге, Густав Струве сперва гневно заклеймил Брентано позором, но через три дня на закрытом заседании собрания во имя, как он сказал, спасения того, «что еще может быть спасено» — а спасти теперь можно было лишь одну честь, — предложил «оплатить членам баденского собрания и всем участникам революции их содержание и жалованье до десятого июля, а также соответствующие путевые расходы и всем отступать на швейцарскую территорию с кассами, запасами, оружием и прочим». Все летело в тартарары, а вождь-идеолог Струве беспокоился о жалованье и путевых расходах… О путевых расходах отступающей революции!..

Важным обстоятельством, усиливавшим деморализацию, была боязнь внезапного удара с территории Вюртемберга, охватившая многих после истории с Гернсбахом. Как это было на протяжении всей кампании, отряд Виллиха и теперь, сразу после Оса, был направлен, по всей видимости, на самый опасный и трудный участок — в горы, для прикрытия отступающих со стороны вюртембергской границы.

Оставив позади горную вершину Хундскопф, отряд второго июля прибыл в Вольфах. Здесь Виллих и Энгельс узнали, что Фрейбург, где находились и правительство и главная квартира, тоже хотят сдать. Поскольку никаких пруссаков в горах Шварцвальда встречено не было — вероятно, они больше не хотели нарушать нейтралитет Вюртемберга, не имея в том насущной необходимости, — Виллих и Энгельс решили немедленно двинуть на Фрейбург, чтобы убедить членов правительства и верховное командование не сдавать город без боя, то есть сделать попытку спасти хотя бы честь восстания. По утомительным горным дорогам предстояло пройти более пятидесяти километров. Ночь застала уставший отряд на марше. Заночевали в Вальдкирхе. До Фрейбурга оставалась еще треть пути. Но тут стало известно, что правительство и верховное командование направились в Донауэшинген, по ту сторону Шварцвальда.

— Что ты скажешь на это, а? — обратился Виллих к своему адъютанту и злобно сплюнул. — Они бегут как зайцы! Они боятся даже наших советов и не дают возможности помочь себе…

— Да, — устало отозвался Энгельс, развертывая карту и всматриваясь в нее, — сейчас они, должно быть, уже в Нёйштадте. Завтра будут в Донауэшингене, по ту сторону хребта, часах в четырех ходьбы от швейцарской границы. А мы здесь, в горах. И пруссаки очень просто могут нас тут запереть вместе с нашими советами. Разве не так?

— Завтра чуть свет устремимся вдогонку за ними. Что нам остается!

Но утром, к великому удивлению всех, конный офицер доставил из Нёйштадта приказ Зигеля. Он еще писал приказы! Мало того, вся бумага была проникнута решительностью, презрением к смерти и твердой верой в победу.

— Мальчик, видно, просто спятил, — недоуменно пожал плечами Виллих.

— Может быть, под победой он понимает благополучный переход швейцарской границы? — усмехнулся Энгельс.

Из приказа следовало, что оборонительная линия повстанцев все еще существует. Ее левый фланг начинается в юго-западном углу Бадена, близ стыка границ Франции и Швейцарии; далее идет на северо-восток по Шварцвальду на Фуртванген, от которого поворачивает прямо на север, к вюртембергской границе. Скорее всего, эта линия, как линия действительной обороны, существовала лишь в воображении нового главнокомандующего, но что бы там ни было, а отряду Виллиха предписывалось обосноваться со штабом в Фуртвангене, занять Симонсвальдскую долину и блокировать горные перевалы. Что ж, приказ есть приказ, его надо выполнять.

Виллих и Энгельс все сделали так, как требовал Зигель: заняли долину, блокировали перевалы и четвертого июля прибыли с остальной частью отряда в количестве ста шестидесяти человек в Фуртванген. С радостью и удивлением они увидели, что действуют не в одиночестве. К юго-западу от них располагался отряд под командованием Долля, а к северо-востоку — народные ополченцы Беккера.

Выходит, линия обороны все-таки существовала. Но шестого июля стало ясно, насколько она иллюзорна. В этот день пришла весть от Беккера, что пруссаки начали наступление на Виллинген, расположенный у вюртембергской границы, а через несколько часов в Фуртванген явился и сам Беккер во главе всего своего войска. Оказывается, в страхе перед окружением в горах отряд взбунтовался и потребовал немедленного отхода.

— Я ничего не мог поделать! — сказал Беккер и протянул Виллиху какую-то бумагу.

Это было письменное коллективное требование офицеров. Ссылаясь на мятежное настроение солдат, они настаивали на немедленном отступлении. Энгельс пригляделся к фамилиям, среди них многие оказались знакомыми.

— Посмотри, — сказал он Виллиху, — это наши старые друзья из батальона Дреер-Обермюллера!

— Ах, вот они где сыскались! Не так давно мы выгнали их из нашего отряда. — Виллих гневно тряхнул бумажкой. — Жаль, что ты, Беккер, в свое время не поступил так же.

После короткого совещания было решено, что Энгельс и Беккер пойдут к взбунтовавшемуся отряду и попробуют воздействовать на него. Виллих присоединиться к ним не мог — он только что получил срочную депешу, требовавшую решения и ответа.

Через четверть часа Энгельс и Беккер в сопровождении нескольких бойцов-безансонцев уже были на окраине Фуртвангена в лагере прибывшего отряда. Беккер приказал собрать всех солдат и офицеров. Собрались очень быстро, так как ждали чего-то важного. Беккер представил Энгельса и, сказав, что он хочет произнести речь, отступил в сторону.

Энгельс всматривался в лица солдат, офицеров и молчал, поглаживая бороду. Молчание затягивалось, в толпе стало слышно шушуканье, наконец кто-то выкрикнул: «Мы ждем! Чего тянуть-то!»