Черный фотограф - Светлана Успенская

Барчук задумался. Соколовскому казалось, что на другом конце провода слышно, как колотится его сердце. Наконец томительное молчание прервалось:

— Вот что, позвони завтра, я попробую переговорить с Корейцем. Утром, в десять часов. И не вздумай кочевряжиться…

Ночь прошла в слабой надежде на благополучный исход, хотя Леня прекрасно понимал, что шансов на это мало. Если даже Кореец и согласится скостить ему часть денег, то где гарантия, что он выпустит Леру живой и невредимой? Оставалось только надеяться…

Утром бледный и решительный Соколовский, настроенный на самое худшее, стоял в холле гостиницы, ожидая, когда ленивая минутная стрелка подтянется к цифре десять. Внутри его все дрожало от дурных предчувствий. Он боялся, что сейчас наберет семь цифр и ему скажут: мол, опоздал ты, парень, ищи свою девочку в морге. Как там она сейчас?.. Хоть бы была жива… Господи, только бы была жива…

Наконец часы звякнули десять.

— А, это ты… — сразу же поднял трубку Барчук. — В общем, так. Кореец сам хочет с тобой поговорить. Бери с собой все деньги, свою картотеку, и через час тебя подберет машина у…

— Но моя картотека на даче, надо сначала съездить и забрать ее. Я успею только к вечеру.

— Да, не слишком хорошо ты подготовился… Ну ладно, короче, в пять часов будешь идти по левой стороне Волоколамского шоссе в районе летного поля. Тебя подберет машина. И без глупостей!..

— Хорошо, — согласился Леня и помчался на электричку, чтобы забрать свой архив. Он справедливо опасался, что за ним могут следить, и решил, чтобы не навести бандитов на квартиру своих родителей, забрать второй экземпляр картотеки.

Сердце у него выпрыгивало из грудной клетки — пришло время сунуть свою голову в пасть льву. Но в том-то и дело, что Леня был не дрессировщик, а лев был дикий и неприрученный. Что готовит ему встреча с Корейцем? В худшем случае их обоих, его и Леру, убьют, а деньги и архив заберут. А в лучшем случае? Удовлетворятся тем, что у него есть, и отпустят подобру-поздорову? Очень уж невероятным казалось так легко выпутаться из подобной передряги. Все равно он должен попытаться хоть что-нибудь сделать. И надо приготовиться к самому худшему: если ее не пожалеют, как он сможет потом жить?

«Бедная Лера, — думал Леня. — И на черта она со мной связалась! И зачем я ее пригласил к себе, когда дело было еще не завершено! Так бы сейчас я один отвечал за все и, конечно же, выпутался бы. Но кто же мог предположить…»

Так, каясь, бесплодно сожалея обо всем случившемся и думая о том, что может их обоих ждать в ближайшем будущем, Леня трясся в холодной пригородной электричке за своей картотекой.

Около пяти часов, держа под мышкой свой архив, сложенный в обыкновенный полиэтиленовый мешок, Соколовский брел по Волоколамскому шоссе, вздрагивая от каждого проезжавшего мимо автомобиля. Его успокаивало только то, что карман брюк ощутимо оттягивал пистолет, и это придавало шантажисту хоть немного уверенности.

«Если что — буду отстреливаться, — решил он. — Просто так не дамся».

Немного отвлекшись, глядя на учебные самолеты и вертолеты, стоявшие на поле, он очнулся лишь тогда, когда завизжали тормоза и черный «Опель» как вкопанный остановился у бордюра. Соколовский не успел ничего сообразить, его втолкнули в салон, и двери захлопнулись.

— Ну, что, есть? — раздался негромкий голос с переднего сиденья.

— Есть, — ответил ездящий рядом с Леней незнакомый парень.

В руке его очутился пистолет. Парень перебросил его сидящему впереди человеку.

«Такой же, как у меня», — подумал Леня и сразу же ощутил, что в кармане нет привычной тяжести — оказывается, это был его «ПМ». Теперь он был совершенно беззащитен перед бандитами.

— Ну, Соколовский, принес свои документы? — спросил тот, что на переднем сиденье, — Леня узнал в нем Барчука и счел нужным только кивнуть головой в ответ.

— Не дури, веди себя тихо, — предупредил Барчук. — Мы шумных не любим. К тому же ты сам пожелал встретиться.

Поездка продолжалась в молчании. Леня почувствовал, как в ребра тычется что-то твердое и холодное, и осознал, что теперь он находится под прицелом.

Мимо проносились улицы спальных районов московских окраин, совершенно одинаковые, неразличимые на вид, замелькали пригородные дачки, черная громада елового леса надвинулась на шоссе своей мрачной тенью. Машина свернула на лесную укатанную дорогу и вскоре остановилась перед забором, за которым виднелась островерхая крыша загородного дома. Ворота открылись, и автомобиль въехал в просторный двор.

«А ведь даже глаза мне не завязали, — с ужасом подумал Леня. — Наверное, уверены, что живым я отсюда не выйду».

Холодный ствол ткнулся ему в бок.

— Вылезай, — приказал парень, сидящий рядом. У него была бычья, налитая кровью шея, сломанный нос боксера и маленькие грозные глазки бультерьера.

Все, кроме шофера, прошли по расчищенным дорожкам в спрятавшийся среди деревьев дом. Леню провели в полутемный зал, освещенный только блуждающим огнем камина. Перед камином в кресле, спиной к вошедшим, сидел какой-то человек и задумчиво смотрел на огонь, держа в руках железную кочергу для помешивания углей.

— Проходи, Соколовский, — не оборачиваясь, обронил человек в кресле. По тому, как благоговейно замерли его провожатые, стало ясно, что это сам Кореец. — Что там у тебя, давай…

Он, не оборачиваясь, протянул небольшую сухую руку. Барчук забрал у оторопевшего Лени пакет и передал его главе ореховской банды. Тот высыпал все содержимое пакета на пол. Пачки денег беспорядочно смешались с фотографиями и кассетами.

— И это все? — разочарованно протянул он. — Впрочем, посмотрим…

Он небрежно перебирал снимки, ворошил диктофонные записи и видеокассеты и наконец презрительно бросил, повернувшись всем телом:

— Не густо.

Леня увидел перед собой обыкновенного человека вполне европейского вида, разве что в углах чуть прищуренных от огня глаз таилось что-то азиатское, коварное. Густая челка падала на высокий лоб, едва прикрывая безобразный темный шрам, белки глаз тревожно блестели, отражая огонь. Соколовский ожидал увидеть громилу, мордоворота, самого крутого из всех виденных им до этого ореховских бандитов, а это был человек, которому, наверное, даже муху было трудно убить, таким тщедушным он казался.

— И это все, что ты можешь мне предложить? — разочарованно, но спокойно произнес Кореец.

— Это все, что у меня есть, — оправдывался Леня. — Все, что я насобирал за полтора года, пока этим занимался.

Ему действительно теперь казалось, что такому могущественному человеку, крестному отцу ореховской мафии, смешно предлагать столь мизерные по своему значению документы. Это для шантажиста они казались важными и значительными, потому что они были частью его жизни, а для Корейца это был всего только ворох малоинтересных снимков незнакомых людей.

— Ну что же… Если с тебя нечего взять, кроме этого… — Голос Корейца замер в выразительной паузе.

Застыв в ожидании его слов, Леня напрягся всем телом. Сейчас сюда ворвется куча головорезов с пистолетами и ножами и будет его кончать. Нет, здесь вряд ли, зачем пачкать ковер. Его вывезут в лес и закопают в снег. И только весной дачники, идущие на свои участки, заметят обглоданный собаками труп. Это конец.

—…Тогда придется тебе оставшуюся сумму отработать, — закончил тот же спокойный голос.

— Как это? — удивился Леня.

— Так, как ты умеешь это делать. — Кореец опять повернулся к камину, и сноп потревоженных искр взлетел вверх.

— Но я ничего не умею, я фотограф…

— С тебя и не потребуется большего. Для того чтобы убивать или забирать деньги, у меня есть люди поопытнее. А ты должен будешь делать то, что уже умеешь. Снимать, выслеживать и так далее… Но на сей раз не того, кого тебе захочется, а того, кого я тебе укажу.