Черный фотограф - Светлана Успенская

Светлана Успенская Черный фотограф

1

Знойный летний день клонился к вечеру. Рыжеватое солнце изо всех сил тянулось лучами к редким перистым облакам; протыкая их насквозь, цеплялось за горы, грозя вот-вот свалиться с небосклона куда-нибудь в Турцию. Море терлось о ноги, ласкалось, как трехмесячный щенок с мягкой шерсткой серенького цвета, с белыми пятнами пены на взъерошенном загривке.

Песок еще украшали пышные формы красавиц, поклонниц здорового вечернего загара, который придает коже ровный золотисто-смуглый оттенок. Еще виднелись в море то и дело пропадающие среди волн головы. Еще июльская жара не сменилась желанной прохладой и даже первая вечерняя звезда еще не украсила розовеющий небосклон, когда молодой человек замечательной наружности, со светлыми глазами на смуглом лице, как будто нарисованными голубой эмалью, с выгоревшим волосяным покровом на груди и в закатанных до колен спортивных штанах, целенаправленно шагал вдоль берега.

Этот юноша отличался от поклонников вечернего моциона своей энергичной походкой. Он шел, не оглядываясь по сторонам, не отвечая на взгляды женщин всех размеров и оттенков. На одном его шоколадном плече сидела мартышка в пестрой цыганской юбочке. Другое плечо оттягивал массивный кофр с фотоаппаратурой. Эти особые приметы полностью выдавали профессию молодого человека и как-то объясняли его целеустремленность — он был чужой на этом празднике жизни. Он был пляжный фотограф.

Звали деловитого юношу Леня Соколовский. Леня возвращался после жаркого трудового дня в маленькую комнатку над столовой местного санатория работников угольной промышленности. Им владело единственное, но пылкое желание — скорее проглотить положенные ему порции обеда и ужина, которые приятельница, повариха Клава, должна была сохранить в недоступном для пронырливых санаторских котов месте.

В этом небольшом курортном городке, известном только большим знатокам Черноморского побережья и ничем, кроме моря, не замечательном, и нес летнюю вахту наш фотограф. Черная морщинистая мордашка обезьянки привлекала в день не менее десяти лишних клиентов. Это, естественно, уменьшало их количество у конкурентов Соколовского — других пляжных фотографов, целыми днями прочесывавших берег в поисках желающих запечатлеть свою обнаженную натуру на фоне слепого старого ослика или нового надувного Микки Мауса.

Хотя до прямых стычек дело еще не доходило, но Леня спинным мозгом чувствовал зреющее недовольство в рядах конкурентов, которое грозило разразиться таким скандалом и мордобитием, что даже пьяные драки отдыхающих, первопричиной которых была, как правило, ветреность какой-нибудь хорошенькой девушки или элементарная скука, показались бы детской игрой.

Здесь все было гораздо серьезнее — речь шла о деньгах, причем о деньгах далеко не маленьких. Эта еще не заработанная наличность позволила бы Леониду безбедно существовать до следующего сезона или до момента, когда ему на голову свалится неожиданное наследство, или до удачной женитьбы, или до какого-нибудь другого выгодного дела, которое обязательно должно было ему подвернуться по закону оптимистически заряженных людей: «Кто ищет — тот всегда найдет».

И Леня искал. В поисках лишней копейки он часто попадал в авантюры. Правда, обычно удачно выкарабкивался из них с минимальными потерями для здоровья. Его деловая карьера начиналась с классического случая собирания бутылок, продолжалась в студенческом стройотряде, собиравшем помидоры в Астрахани, украшалась разгрузкой вагонов и торговлей товаром, скупленным по фиктивным приглашениям из загса в магазинах для новобрачных. Венцом его карьеры — мелкого, но достаточно честного предпринимателя — была поездка в Польшу за вещами с последующей распродажей в Москве. Далее начиналась стезя менее законной деятельности, в которой можно разглядеть такие перлы, как тиражирование фотографическим способом порнографических изданий, нелицензионная скупка валюты и прочие шалости от двух до пяти лет лишения свободы.

Поездка Лени на побережье была лишь попыткой соединить два любимых искусства — фотоискусство и искусство добывания денег. Попытка оказалась почти удачной.

Однако к разгару сезона положение фотографа в маленьком приморском городке стало довольно шатким — у него не было покровителя, которому приходилось бы платить за покровительство, у него не было «законного» участка, где бы он мог спокойно промышлять своим трудом, у него не было знакомых среди местной милиции. Но у него были: сильные ноги, способные развивать большую скорость в спринтерском беге, несмотря на цепляющуюся за шею мартышку, и тяжелый кофр, некоторая толика обаяния и способность быстро ориентироваться в ситуации.

А ситуация складывалась интересная. На него уже «наезжали», предупреждали, что пора бы, мальчик, и честь знать. Давай или плати, или чтобы мы тебя больше не видели.

И сегодня утром, когда он работал на пляже, к нему подошли два крепких парня и сказали, не стесняясь окружающей публики, о том, что Лысый послал их предупредить, чтобы Леня готовил деньги — оплату за право работать в этом городе. Лысый был «шестеркой» у местного хозяина городка — противный жирный тип, выколачивающий деньги у мелких торговцев.

Леня вовсе не был скупердяем, который из-за лишнего рубля удавится. Нежелание платить за свою мнимую защиту местным хозяевам объяснялось не только большими накладными расходами его предприятия (другие фотографы в основном были местными, им не надо было снимать квартиру, платить за еду в столовке и пр.), но и врожденной независимостью характера; нежеланием унижаться перед хозяевами побережья, перед всей гонористой корпорацией пляжных фотографов; возможностью в один прекрасный момент все бросить и дернуть отсюда на иные, еще не освоенные территории.

В темные южные ночи, когда уши забивает оглушительный треск цикад, он заманчиво и красочно рисовал свою карьеру знаменитого фотомастера, вращение в высших кругах Парижа и Лондона, выставку своих фоторабот в известнейших галереях мира. Как необходимый антураж будущего триумфа рисовался длинный не то «Линкольн», не то «Кадиллак», дворец в окрестностях цивилизации и всеобщая любовь. Несмотря ни на что, он верил, что госпожа Удача не заставит себя долго ждать и направит свое колесо в его сторону.

Когда Соколовский приближался к своей каморке с мартышкой Манькой, на душе у него было тяжело и тревожно, скребли кошки. Солнце уже склонило свою алую голову на свинцовую подушку моря. На пышных ухоженных клумбах около корпусов санатория одуряюще запахла маттиола. Сумерки наваливались на притихший городок, и темнеющее небо весело зажигало свою звездную иллюминацию.

Леня уже предвкушал бутылочку пива перед ужином, которая, ожидаючи его, охлаждалась, коротая время в ведре с водой. Воображению сладко грезилась свиная отбивная с желтыми кружками застывшего жира. Надежда на что-нибудь вкусненькое гнездилась где-то чуть ниже сердца, в районе желудка. Манька тоже радостно заскулила, видно, почувствовала, что они приближаются к дому.

Фотограф уже занес ногу на ступеньку металлической лестницы, ведущей к комнате, как вдруг на его голову обрушился мощный удар сзади. Он еле устоял на ногах, но едва только сделал попытку инстинктивно обернуться, как тут же, получив новый удар в солнечное сплетение, согнулся пополам. Боль разлилась по телу вместе с потоком крови. Она была настолько сильна, что перехватило горло и крик застрял где-то внутри.

Манька заверещала от испуга и до крови вцепилась в плечо. Леня, кряхтя, разогнулся. В тени деревьев в надвигающемся сумраке видны были только лица нападавших.

— Ребята… — только и успел простонать он, как вновь получил сокрушительный удар по голове.

«Запомнить их…» — подумал он и упал на еще теплый после жаркого дня асфальт.

— Ну что, сука, говорили тебе, — шептал кто-то маленький, дополняя серию заученных боксерских ударов своими детскими тычками. Маньку содрали с плеча, чтобы было удобнее бить.

Тело уже не чувствовало ударов, как будто оно было набито ватой. Раздался треск и звук разбитого стекла — это трещал под ногами нападавших новенький объектив. Избиваемый рванулся было и привстал на колени, но следующий удар надежно осадил его. Он повалился на клумбу с нежно-розовыми цветочками маттиолы, окрашивая их в алый цвет, и только что поднявшийся над миром бледный шарик луны скатился, поблескивая, в черную ночную бездну.