Тропою волка - Михаил Голденков

— Вперед! Всем вперед! — командовал, сидя на траве, Хованский, пока ему перевязывали голову. Весь оставшийся резерв его войска бросился в атаку на армию Речи Посполитой. Сейчас, казалось, московитяне своей массой задавливали литвин и поляков, окружали и поглощали их своей лавой. Но… Со стороны войска Речи Посполитой вновь грянули пушки, вдарили картечницы, мушкеты, засвистели пули… Едва усевшись в седло, Хованский тут же из него вывалился — на этот раз пуля скользнула по лбу князя, и Хованский на несколько секунд потерял сознание. А с фланга уже громыхали залпы — то солдаты литвинского полковника Войниловича обстреливали левое крыло московского войска. К Войниловичу присоединился и Пац со своей жмайтской дивизией. Смяв фланг ратников Хованского, солдаты Войниловича ударили в тыл неприятеля, налетели на позиции пушкарей, спрятавшихся в зданиях местного поместья. По литвинам из-за стен буцынков открыли смертоносный огонь из орудийных и мушкетных стволов. Ядра и пули стали косить литвинскую и жмайтскую пехоту, люди падали снопами на землю.

— Огня! — кричал Пац, сидя на коне, за спинами жмайтских и аукпггайтских солдат.

— Огня!!! — надрывался Войнилович, очертя голову бросаясь вперед.

Где там! Никто не мог перезарядить мушкета, даже вытащить шомпол или достать пороховницу не было времени.

— Наперад! Смерць нярускай схізме! Не адыходзім! Дапаможа нам Бог! — кричал, размахивая саблей, Войнилович, бегущий вперед, увлекая за собой солдат своих и Паца. В этот момент все понимали, что отступать нельзя: показывать врагу спины — значит понести еще более страшные потери. И солдаты, пригибаясь от свистевших повсюду оловянных пуль, бежали в атаку навстречу задымленным от пальбы зданиям. Бежали, не в состоянии ответить хотя бы одним выстрелом.

Фьють-фьють! — свистели жадные до расправы пули над головами, у виска, мимо лица, попадая в грудь, в живот, в руки, в ноги… Литвины, жмайты и аукштайты бежали, бежали что есть мочи вперед, теряя раз за разом своих людей, чьих-то сыновей, мужей, братьев, отцов…

— Смерць схізме! Наперад! — кричал Войнилович, видя, как некоторые солдаты, пригнувшись, останавливаются. — Не спыняемся! Рухаемся наперад! Толькі наперад! Божа з намі, браты!

Солдаты, подбадриваемые криками своего храброго полковника, вновь бросались вперед. Кто-то падал, кто-то продолжал бежать, держа перед лицом мушкет, заслоняя себя от пуль.

— Наперад! Нельга адыходзіць! Нельга! Нельга! — кричал до хрипа Войнилович, понимая, что от его крика зависит все: мужество его солдат, успех всей его атаки, успех всего боя, а может, и успех всей войны.

Наперад…

Вперед и вперед бежали солдаты в серых зипунах под бело-красно-белым стягом, под хоругвью Погони, под жмайтскими стягами с изображением Колюмнов и Локиса. Вот упал один стяг, упал второй, кто-то тут же подхватывал их, вновь падал, вновь кто-то подымал с земли упавшие хоругви, и солдаты вновь бежали к изрыгавшим дым и пламя будынкам… Московиты лихорадочно перезаряжались, в полной панике, видя, что никакие ядра и пули не могут остановить бегущих на них разъяренных людей.

— Простите!!! — хрипел сорвавшимся голосом где-то сзади Войнилович, стоя на коленях, с окровавленной рукой — полковнику ядром оторвало левую кисть руки… Уже четверть роты полегло перед стреляющим зданием, но солдаты не о станавливались.

— Руби-и-и-и-и-и!!!! — грянул нестройный мощный хор. С криками литвины и жмайты ворвались во вражеские укрепления, зазвенела сталь, зазвучали новые выстрелы, глухо били по телу приклады, слышались ругань и крики на русском, жмайтском, мордовском, татарском… Войнилович с простреленной ногой упал, пополз вперед, лихорадочно отталкиваясь от земли здоровой рукой и коленями, приподнялся, бешено вглядываясь в туман порохового дыма, окутавшего полуразрушенные здания поместья. Слыша, как его солдаты с криками врываются в разбитые двери и окна зданий, не имея возможности примкнуть к своим людям, полковник плакал.

— Наперад! На… Нале… — кричал Войнилович, но его сорванное горло уже передавливали рыдания, не то от боли, не то от бессилия, что не может собственноручно вести в бой своих храбрецов…

— Братки! Браточки… Браты мои любые! — почти шептал, плача, Войнилович. — Наперад! Простите! Простите меня!

Полковник рыдал, опираясь на воткнутую в землю саблю правой рукой.

— Простите! Простите!..

Из трехсот тридцати атакующих позиции Хованского солдат Войниловича и Паца сотня уже лежала на мокрой от крови траве. Но остальные двести солдат под огнем пушек и рушниц врага ворвались-таки в укрепления московской батареи. Все смешалось в серых от дыма и пыли помещениях поместья. Но как бы отчаянно ни оборонялись московиты, понимая, что и им отступать некуда, фортуна была на стороне их врагов. Литвины и жмайты били, рубили, кололи неприятеля, выбрасывали его из окон и дверей. Уцелевшие пушкари и стрельцы бежали в поле, где на них налетели и пехотинцы Паца, и гусары Полубинского, рубя саблями и пронзая пиками. Чарнецкий же атаковал центр войска Хованского. Польские драгуны захватили мост и, при поддержке кавалерии, также ворвались на позиции московской артиллерии, и сейчас гнали и рубили канониров и стрельцов Хованского.

Кмитич восседал на коне, внимательно прислушиваясь к грохоту пушек, наблюдая за движением облачков белого дыма и перемещением пестрых масс войск на берегу Полонки. Он задумчиво покусывал травинку, ожидая приказов от посыльных, но, похоже, все забыли о резерве.

— Ну, когда же мы пойдем? — волновались гусары, рвавшиеся в бой.

— Рано, хлопцы, рано, — то и дело не оборачиваясь говорил полковник, периодически прикладываясь к подзорной трубе.

В задачу оршанского князя входила защита тыла на случай прорыва Хованского. Но Хованский не прорвался. Кмитич отчетливо видел, что московитов гонят по всему фронту. Неожиданно полковник понял, что в своей засаде он может вообще пропустить все сражение, и врага разобьют без его участия. Оршанский князь выхватил саблю, повернулся к гусарам, крикнул:

— Паны мои шаноуные! Похоже, мы собираемся пропустить знатную гулянку! А ну, ваяры, поучаствуем же в пиршестве! Гей! С Богом! Трубить атаку!

Застоявшиеся кони сорвались с места и почти сразу перешли в галоп. Частокол взметнувшихся вверх сверкающих клинков пустил солнечных зайчиков. Кмитич в новых начищенных доспехах со стороны московитского войска в лучах яркого солнца выглядел как плазменный сгусток, словно пылающий в огне всадник.

— Руби!

Гусары Кмитича захлестнули скомканные ряды московской тяжелой конницы бояр и почти сразу же опрокинули ее.