Тропою волка - Михаил Голденков

— Так, Михал, был. Царствие ему небесное.

— Он все-таки сделал то, о чем мечтал! Умер за радзиму, — резко загрустил Михал. — Умер великий художник. Как несправедливо и глупо! Я не хотел… Я не хотел, чтобы он воевал.

— Он сам хотел. А это поважнее будет того, чего хотим мы от своих близких, — вздохнул Кмитич, — пусть Вилли не стал великим художником, зато стал великим героем. А насчет несправедливости… Очень много я повидал, сябр, несправедливого и глупого на этой войне. Видел, как от города Казимира одни кочки остались. Глупо? Несправедливо? Конечно! Видел, как женщины за оружие берутся. Тоже несправедливо.

— Яна Замойского помнишь?

— А то как же! Дружком у меня на свадьбе был!

— Тоже погиб.

— Эх, жаль! — Кмитич перекрестился. — Ну, царствие ему небесное тоже. Славный пан был! Добрый воин. Сожалею!

— Жаль, — кивнул своей широкополой черной шляпой Михал, — женился-то он буквально на три месяца раньше меня. На красотке фрейлине королевы Марии д’Аркьен. Но нет худа без добра. Зато мой родственник Собесский теперь на вдовушке собирается жениться! Они еще до свадьбы Замойского любили друг друга!

— Вот оно как! — невесело усмехнулся Кмитич. — Повезло Собесскому хоть в этом!

— Твоя Иоанна тоже овдовела. Погиб Лещинский тоже, — как-то тихо и осторожно сказал Михал, пристально глядя на Кмитича. Искорки вспыхнули в светло-серых глазах оршанского князя. Он резко посмотрел на Михала:

— Не говори так, друже, не моя она. Былое все. Я Алесю кахаю. У нас сын. Назвал в честь Януша, кузена твоего. Но Иоанну жаль. А где Лещинский погиб?

— Где-то в Руси, на Укрании, в армии Потоцкого, при встречном бою с казаками и московитами. Там жарко. Как и здесь. Так что… твоя первая любовь теперь вдовушка!

— Вдовье счастье несладкое, — Кмитич, держа за узду коня, грустно опустил голову, — значит, Иоанна еще раз замуж не вышла?

— Нет, — улыбнулся Михал, видя, что воспоминания нахлынули на Кмитича, — но я позабочусь о ней, не хвалюйся. Я хотел, чтобы Собесский женился на Иоанне. Но его первая любовь Марыся д’Аркьен еще при жизни Замойского взяла с него клятву, чтобы он ни на ком не женился, а сама дала слово: как только овдовеет, выйдет только за Яна Собесского. Вот и овдовела.

— Это намек, что ли?

— Нет, — Михал покраснел и опустил голову, — просто рассказываю.

— Нельзя такие клятвы давать, — невесело усмехнулся Кмитич, — она что же, смерти пожелала Замойскому? Нехорошо это. Накликала, получается, смерть на мужа, баба дурная!

— Согласен, не есть это хорошо, — вздохнул Михал, — но война! Сколько нашего брата полегло! Я вот только что с сейма приехал из Варшавы. Там такая ужасная новость прозвучала от нашей делегации — от трех миллионов жителей Княжества на данный момент в стране не более полутора миллионов осталось. Половины нет! О чем тут говорить! И я, и ты — мы все женились на вдовушках! Не забывай.

— Прав ты, Михал, — покачал головой Кмитич, — прав. Ну, да ничего. Мы им зададим зараз. За все ответят…

Поговорив, они разъехались по своим подразделениям. Кмитич, впрочем, не стал рассказывать о причинах, что подтолкнули его примкнуть к Сапеге и Чарнецкому. Да, в первую очередь Кмитич желал присоединиться к силе, что собиралась выбросить захватчиков вон из родной земли, но к тому же… после безрассудного штурма Борисова, едва вылечившись, Кмитич решил покинуть на время отряд, чтобы и впредь не натворить глупостей из-за Елены и своей неразделенной любви. Елена, конечно же, жалела Кмитича, ругала его за авантюру, едва не стоившую жизни ему и бурмистру Борисова, но в их отношениях все равно ничего не сдвинулось с той мертвой точки, на которую Елена эти отношения поставила сама. «Забыть мне ее надо. Ведь у меня жена есть!» — думал Кмитич и по первому же зову собрал охотников для воссоединения с Сапегой, Пацем и Чарнецким.

Теперь Речь Посполитая располагала более чем 12 000 солдат, тогда как в передовых полках Хованского насчитывалось немногим более 9000.17 июня, оставив для продолжения осады несгибаемых Ляховичей до полутора тысяч новгородских драгун и солдат, Хованский с 4500 кавалерии и 4000 пехоты выступил навстречу польско-литвинским войскам. Сапега, Чарнецкий с Михалом Пацем были уже наготове. Они проводили смотр обновленных войск.

Глава 29

ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ

Литвинский июнь 1660 года обещал поквитаться с июнем 1654 года за кровь и поражения. Ярко светило солнце, надрывно, скрипуче завывала колесная лира, ручку которой крутил Кмитич, сидя в седле. Гулко бил барабан, отстукивая такт, а сам оршанский князь, возглавляя колонну своих кавалеристов, проезжающих мимо Великого гетмана, Степана Чарнецкого и Михала Паца, гордо восседающих на конях, громко пел старинную рыцарскую песню «Вітаўт, слаўны княжа наш». Остальные всадники дружными голосами подхватывали припев, после каждых двух строк куплета стройно подпевая:

— Вiтаут, слауны княжа наш!Едзе Вітаўт па вуліцы,Нясуць за ім дзве шабліцы…Злата шабля для спадара,Друга шабля на татара…Стануў Вітаут прад кашовым,Бліснуў у сонцы шабляй новай…Стукнуў, грукнуу у падковы.Гэй, шыхтуйся пан кашовы!..Гэй, шытуйся збройна, жвава,Йдзе бітвы слаўна справа…Гукнуў кош ды з самапалаў3 сямі пятых ад запалаў…Крыкнуў: «Слава, слаўны княжа».Вораг ў полі косцю ляжа…

От громкого хора мужественных голосов бежали мурашки по спинам всех, кто наблюдал за торжественным шествием всадников Кмитича, сверкающих латами на ярком летнем солнце.

«Хороший настрой к хорошей битве», — улыбаясь, думал Кмитич, наблюдая, как светятся лица его людей. Глаза всадников горели, на губах играли улыбки. «Те ли лица были в пятьдесят четвертом году!» — думал оршанский полковник, вспоминая такой трагичный первый год войны, когда литвины безнадежно отступали под непреодолимым потоком вражеского войска, затопившего всю страну — от Рославля до Гродно, от Гомеля до Вильны. Кмитич, конечно же, не мог не откликнуться на призыв Михала вступить в армию Сапеги и совместно громить Хованского. Бросать отряд, уводя из него двести человек, тоже было жалко, но Кмитич понимал, что так будет лучше для общего дела. Для него и для Елены.

Отношения с Еленой разрывали душу Кмитича — он любил ее, каждый день видел, каждый раз горел желанием обнять, поцеловать ее… И самое горькое для Кмитича: Елена также любила его, это он знал, но ей как-то удавалось прятать свои чувства так же глубоко, как люди зарывают драгоценные клады в землю. Как часто Кмитич говорил себе: «У тебя есть любимая жена». И он в самом деле скучал по Алесе, но… Елена была реальная, тут, рядом с ним, и одновременно такая недосягаемая… Поэтому оршанский князь вздохнул с некоторым облегчением, когда покинул лагерь и понял, что некоторое время (а может, и никогда?) не увидит Елены, ее удивительных голубых глаз, грустной, слегка насмешливой улыбки…