Жена башмачника - Адриана Трижиани

Анжела вдруг расплакалась.

– Я буду хорошей женой. Я всему научилась у тебя.

– Нет-нет, ко мне ты пришла уже всему наученной. Паппина была бы лучшей матерью для любой девочки.

– Теперь признаюсь, я любила Антонио с самых ранних лет. И молилась, чтобы в один прекрасный день он вернулся ко мне, и я была бы уже взрослой, а он не успел бы влюбился в кого-то еще. Я молилась, чтобы он дождался меня. Знаю, как это звучит… Будто я ненормальная.

– Что ты, совсем нет. Детские мечты – самые правильные.

Немного успокоившись, Энца села писать Луиджи. В Италии он женился повторно и, судя по всему, пребывал в мире и покое. Письмо должно обрадовать Луиджи. Энца сообщала, что Антонио и Анжела проведут медовый месяц в Италии, и пусть Луиджи непременно расскажет Антонио историю о том, как Чиро стал его партнером.

Энца улыбалась, размышляя, что ее сын вдруг стал частью большой семьи Латини, представляя, как он поднимается по Пассо Персолана, как впервые видит Вильминоре и Скильпарио – места, где началась история Энцы и Чиро. Она напишет Эдуардо и Катерине, уж они-то узнают Антонио с первого взгляда, Чиро не уставал повторять, что сын – вылитый Монтини.

– Ценца, ты хотела меня видеть? – Анжела, в халате, стояла в дверях спальни. Подняв взгляд, Энца на миг увидела лицо Паппины, какой запомнила ее по первой встрече на Малберри-стрит.

– Да-да, милая, посиди со мной.

Анжела села на край кровати.

– Я не могла бы радоваться за тебя сильнее.

– Знаю. – Анжела приникла к Энце.

– Я хочу тебе кое-что дать.

На жемчужной нити висела изысканная голубая камея.

– Потрясающая!

– Она принадлежала матери моего мужа. Катерина была любимой дочерью в обеспеченной семье, но они потеряли все еще до того, как она вышла замуж. Однако она сохранила эту драгоценность, несмотря на все лишения. Вот семья, в которую ты вступаешь, Анжела. Они сильные, стойкие и держатся до последнего. Носи эту камею и думай о них. – Энца застегнула замочек на шее невестки.

– Я буду думать о тебе, надевая его, – ответила Анжела.

– О чем вы, девочки, толкуете? – В дверях стоял Антонио.

Энца похлопала по одеялу рядом с собой. Сын сел, глядя, как жена любуется своим отражением.

– Ценца… то есть мама… подарила мне камею. Она принадлежала твоей бабушке.

– Уж не знаю, прекрасна она сама по себе или оттого, что у тебя на шее, – ответил Антонио.

Анжела поцеловала свекровь.

– Я буду беречь ее, – пообещала она. Коснувшись щеки Антонио, Анжела вышла из комнаты.

– Ты никогда не сможешь себе представить, что для меня значит видеть тебя таким счастливым, – сказала Энца.

– Я хочу, чтобы ты тоже была счастлива, мама.

– У меня уже была своя доля счастья, – улыбнулась Энца.

– Я обещал папе, что когда-нибудь отвезу тебя в ваши горы. Мы с Анжелой собираемся в путешествие по Италии. Она хочет повидать свою семью, а потом мы поедем на север, я наконец встречусь со своими родными. У меня столько двоюродных братьев и сестер!

– Ты поедешь вместо меня.

– Мама, теперь есть лекарства. Во время войны страдающие от морской болезни пили таблетки. Все изменилось, мама.

Энца представила, как встретится с отцом, братьями и сестрами, как увидит Пассо Персолана, Эндинское озеро, каменный мост через реку Во там, где со скал низвергается водопад. Но в первый миг она подумала вовсе не об этом, она вспомнила запах. Бодрящий альпийский ветер, напоенный ароматами фрезии и можжевельника весной, пахнущий снегом поздней осенью. Вот чего ей не хватало больше всего – воздуха Альп. И воспоминания о нем скрасят ее последние дни.

– Пожалуйста, мама! Ты поедешь с нами?

– Да, милый. Я поеду с вами.

Антонио поцеловал мать, пожелал спокойной ночи и ушел.

Энца сидела в кресле с открытой книгой, но мысли не давали вчитаться в чужие слова. Она вспоминала прошлое, пытаясь отыскать смысл в ключевых поворотах своей судьбы. Вспоминала, как всегда подспудно чувствовала, что надо ценить каждую минуту с Чиро, что она почему-то никогда не думала, что у них впереди вечность, как случается с большинством влюбленных. Даже в тот первый их вечер, когда везла его в монастырь. А в последующие годы, когда их разнесло в разные стороны, если она видела что-то, напоминавшее о Чиро, то непременно делала мысленную зарубку – рассказать ему об увиденном, хотя ничто не указывало на то, что их пути снова пересекутся. Когда же они поженились и родился Антонио, время понеслось совсем стремительно, ну точно минуты овертайма в баскетбольных матчах сына. Чиро умер совсем еще молодым человеком, и она была так молода. Но после не встретила ни одного мужчины, вслед которому захотелось бы оглянуться. И пусть ей нравилось мечтать, что однажды она вернется в родные края, в глубине сердца она всегда сомневалась, сумеет ли подняться в горы без человека, который был, да так и остался ее единственной любовью. И вот она отправится в путь с сыном и его юной женой, и впереди ждет так много всего, о чем она непременно захочет рассказать Чиро, – ведь и эта разлука когда-нибудь закончится.

За полночь, когда Антонио и Анжела крепко спали, Энца заварила себе чаю, отнесла чашку в спальню. Открыв окно, чтобы впустить ночую свежесть, она встала посреди комнаты и внимательно огляделась. Здесь она плакала, когда решила, что Чиро увлекся той хорошенькой девчонкой с танцев. Забавно, но время тогда словно остановилось, а когда они были счастливы, то вечно летело стремглав.

Энца сделала то, чего не решалась сделать уже долгие годы. Выдвинула ящик комода, принадлежавший Чиро, тот самый, который у нее не хватило духу освободить даже через годы после смерти мужа. Но теперь она ощущала покой. Антонио дома, в безопасности, женился на чудесной девушке. Энца знала, что Чиро гордился бы ею. Она вдохнула аромат лимона и кедра, пропитавший обложку молитвенника Чиро и его кожаный ремень. Развязала кисет. Сладкий аромат табачных листьев еще не выветрился. Перед глазами всплыло лицо Чиро, как он улыбался ей, щурясь сквозь дым.

Энца подержала в руках туго свернутый кожаный ремень. Потом достала маленький футляр из телячьей кожи, в котором хранилось его свидетельство о почетной отставке. Наконец, взяла в руки молитвенник, который Эдуардо дал Чиро при расставании. Энца несла его в день свадьбы, ей запомнилась его неожиданная тяжесть. Перебрала фотокарточки. Вот Латини и Ладзари на озере Лонгийр, дети совсем еще маленькие. Какая же здесь молодая Паппина и как счастливо улыбается Луиджи, держа на руках крошечную Анжелу!

Энца отложила в сторону фотографию с ее собственной свадьбы, чтобы подарить детям. Она взглянула на свое строгое лицо на снимке и удивилась – отчего бы это? Это же счастливейший момент ее жизни. Будто она чувствовала грядущую беду. Потом перевела взгляд на Чиро. И как это она ухитрилась выйти замуж за столь красивого мужчину? Даже на черно-белом фото, пожелтевшем от времени, видно было, как он хорош. Густые волнистые волосы, прямой нос, полные губы, так замечательно подходившие к ее губам.

До чего же ей недостает его поцелуев.

Энца собралась закрыть ящик, как вдруг заметила, как что-то сверкнуло в углу, в маленькой коробке, где Чиро держал запасные железячки для своих инструментов. Энца достала коробку и высыпала содержимое на покрывало. Костяная подпорка для воротничка, какие-то непонятные штуковины и… золотая монета. Энца поднесла ее к ночнику. Та самая монета, что подарил ей Энрико Карузо. Когда Антонио был маленьким, она давала сыну ее подержать, а в трудные времена подумывала, не продать ли. Но Энце нужна была память о том, откуда она пришла, о людях, которых знала, и она сохранила монету, как Катерина – голубую камею. Энца положила монету на тумбочку рядом с фотографией. Антонио понравится такой свадебный подарок.

Она повернула на пальце кольцо Чиро, которое никогда не снимала. Вспомнила слова Чиро.

В этом мире остерегайся того, что означает все или ничего.

Любовь.

Золото.

Так или иначе, Чиро подарил Энце и то и другое, но любовь всегда была для нее всем.

Письмо от Адри

Эта история началась со стопки виниловых пластинок высотой в три фута, старых черных дисков, на которых Энрико Карузо поет величайшие оперные арии. Моя бабушка Лючия собрала все записи Карузо и проигрывала их снова и снова. Преданность Великому голосу она пронесла через всю свою жизнь. Я знала: чтобы написать этот роман, я тоже должна влюбиться в Карузо, потому что с его пения и началась история любви моих бабушки и дедушки.

Их никогда не оставляло ощущение чуда. Путешествие на поезде через всю страну, билет на стоячее место в опере, чтобы послушать Карузо, пощелкивание шпульки первой электрической машинки «Зингер» – все было новым для них. И я хотела, чтобы вы ощутили восторг, который они испытывали каждый раз, когда Америка дарила им что-то ранее невиданное.