Агнесса из Сорренто - Гарриет Бичер-Стоу

событиях удивительный Промысел Господень. Я только что узнала, что эта девица – моя близкая родственница; не далее как сегодня утром это подтвердил на предсмертной исповеди монах-капуцин, некогда тайно соединивший узами брака моего брата с ее матерью. Он был совсем юн и поступил неблагоразумно, женившись на девице, которая была ему не ровней; однако впоследствии он совершил куда более тяжкий грех, отринув святое таинство и отвергнув жену, которая после того умерла от горя и позора, и, быть может, за эту вину и постигла его столь суровая Господня кара. Я бы хотела, насколько возможно, искупить его грех, сделавшись этой юной девице приемной матерью.

– Времена ныне столь неспокойные, смутные, – произнес Агостино, – что ей требуется защита куда более надежная, чем может дать ей любая женщина. Она по природе своей благочестива и добродетельна, но о грехе ей ведомо не более чем ангелу, никогда не покидавшему небес, и потому Борджиа завлекли ее в свое нечистое логово, откуда, с Господней помощью, мне удалось ее вызволить. Я, как мог, уговаривал ее не совершать паломничество в Рим и повторял, что здесь царят злоба и порок, но бедная малютка не верила мне и считала меня еретиком только потому, что я предупреждал ее; зато теперь она на собственном опыте убедилась, что я был прав.

Госпожа Полина вздрогнула от страха:

– Неужели вы и вправду дали отпор Борджиа? Какой ужас! Что же с нами станется?!

– Я тайно привел в Рим сотню воинов под чужой личиной, – отвечал он, – и нам удалось привлечь на свою сторону одного домашнего слугу Борджиа: с его помощью я проник к ним во дворец и увез ее. Клевреты Борджиа преследовали нас, между нами завязалась схватка на улицах, но тогда мы превосходили их числом. Некоторые из них долго гнались за нами. Однако оставаться здесь мы не можем. Как только она достаточно придет в себя, мы отступим в одну из наших горных крепостей, откуда, отдохнув, отправимся на север, во Флоренцию, и там у меня есть могущественные друзья, а у нее – дядя, монах святой жизни, на духовные наставления которого она очень полагается.

– Возьмите с собою меня, – взмолилась принцесса, затрепетав от ужаса. – Если станет известно, что вы нашли прибежище в этом месте, мне нельзя будет оставаться здесь ни минуты. Их шпионы уже давно следят за мною, они лишь дожидаются удобного повода отобрать у меня виллу, подобно тому как лишили всего имущества моих близких. Позвольте мне уйти вместе с вами. У меня есть во Флоренции свойственник, который давно убеждал меня бежать к нему, пока тучи не рассеются, ведь, конечно же, Господь не позволит злу властвовать вечно.

– Высокородная госпожа, я с готовностью предоставлю вам сопровождающих из своих людей, тем более что в таком случае у этой бедной девицы будет спутница и покровительница, как пристало ей по рождению, по отцовской линии. Она получила воспитание в монастыре, и душа ее – цветок чудесной красоты. Я должен объявить вам, что честно ухаживал за нею, надеясь взять ее в жены, и она согласилась бы, если бы ее не удержали от этого некоторые сомнения и колебания, а не избрать ли ей лучше духовную стезю, и я чаял рассеять их, прибегнув к помощи святого отца, ее дяди.

– Было бы в высшей степени уместно и достойно таким образом упрочить союз между нашими домами, – сказала принцесса, – в надежде, что когда-нибудь мы вернем себе былое могущество и богатство. Разумеется, какой-нибудь священнослужитель должен разобрать, точно ли так непреодолимы препятствия к браку, которые ставит перед нею ее духовное поприще, но я не сомневаюсь, что церковь окажется снисходительной матерью, когда благоприятный исход дела столь желателен.

– Если бы я женился на ней, – произнес Агостино, – то мог бы увезти ее подальше от сотрясающих сейчас Италию междоусобиц, раздоров и волнений во Францию, где у меня есть дядя, пользующийся расположением короля: он употребит все свое влияние, чтобы замирить нашу страну и обеспечить ей лучшее будущее.

Во время этой беседы всем прибывшим было предложено обильное угощение, а служителям принцессы – приказано собрать все ее украшения и ценные вещи и готовиться к внезапному отъезду.

Завершив поспешные сборы, Агостино, его воины и его спутницы покинули виллу принцессы, направляясь в уединенное убежище в Альбанских горах, которое Агостино и его люди избрали одним из мест встречи. Принцессу сопровождали в изгнание только несколько доверенных служанок и двое-трое слуг. Серебряную посуду и другие ценности зарыли в саду. После этого ключи от дома вручили седобородому дворецкому, который вместе со своей женой состарился на службе у этой знатной семьи.

Когда все было готово, уже настала полночь. Серебристые отблески луны играли между ветвями остролиста на аллеях и превращали струю большого фонтана в колеблющийся столп, словно сотканный из некоего облачного вещества, когда принцесса вывела свою племянницу на веранду. Их уже поджидали две небольшие смирные, но бойкие лошадки из конюшен принцессы, и Агостино посадил их в седло.

– Ничего не бойтесь, синьора, – сказал он, заметив, как дрожат руки пожилой аристократки. – Через несколько часов мы будем в полной безопасности, а я никуда не отлучусь от вас.

Потом, подняв Агнессу в седло, он вложил ей в руки поводья.

– Ты отдохнула? – спросил он.

Он обратился к Агнессе впервые с тех пор, как вырвал ее из рук Борджиа и их клевретов. Слова его были совсем просты и кратки, но никакие самые ласковые и нежные речи не могли бы выразить его преданность и заботу лучше, чем тон, которым эти слова были произнесены.

– Да, сударь, – твердо и решительно отвечала Агнесса. – Я отдохнула.

– Как по-твоему, ты выдержишь скачку?

– Я вынесу все, лишь бы бежать отсюда, – сказала она.

Весь отряд уже сел на коней и выстроился в определенном порядке. Впереди ехали несколько вооруженных воинов, далее Агнесса и ее тетушка, между ними – Агостино, а по бокам еще двое или трое его людей; Эльза, Мона и слуги принцессы скакали чуть отстав, а замыкали эту кавалькаду еще несколько вооруженных всадников.

Сначала путь их петлял по садам и паркам, прилегающим к вилле, переходя из света в тень и обратно, мимо величавых сосновых рощ, с пиниями, подобно пальмам, возвышавшимися над вершинами других деревьев, террасами, статуями и фонтанами, – и все это казалось таким прелестным в полночной тишине.

– Возможно, я покидаю эти места навсегда, – проговорила принцесса.

– Будем надеяться на лучшее, – произнес Агостино. – Господь не допустит, чтобы Апостольский престол и дальше оскверняла такая низость, бесстыдство и позор. Я потрясен тем, что ни один христианский государь до сих пор не вступился за честь