Опасное соседство - Ялмар Тесен

И все же задолго до того, как люди научились собирать воду в искусственных водоемах и цистернах, так и теперь сотни тысяч копытных и тысячи хищников, от льва и леопарда до каракала и капских лисиц, каким-то чудом не только выживали, но и размножались в этой безводной пустыне. Большая часть растений Калахари — однолетники или луковичные, и из них по меньшей мере восемьдесят пять видов умеют накапливать влагу, и благодаря им утоляют жажду многие изнывающие от зноя живые существа.

Травоядные, из которых в Калахари самой крупной антилопой является канна, а самой маленькой — стинбок, щиплют напоенные росой травы, выкапывают сочные корни растений, а то и сбивают копытами с дынного дерева его плоды и таким образом утоляют жажду. А хищники удовлетворяют свою потребность в воде, лакая кровь и поедая сочную плоть своих жертв.

Эти поистине дикие края, где не дай Бог человеку заблудиться, протянулись на сотни километров к северу, и там есть такие места, в которых до сих пор могли выжить только бушмены.

Когда солнце поднялось достаточно высоко и голая белесая земля по берегам водоема стала напоминать сверкающее зеркало, Пятница спустился с дерева и стал играть с пойманной мышкой. Он подбрасывал ее в воздух, кружился, набрасывался на нее, якобы намереваясь немедленно откусить ей голову; и по меньшей мере три орла наблюдали за его игрой и видели, как поблескивает в солнечных лучах шелковистая мышиная шерстка. Тот, что был ближе остальных, орел-скоморох, легко поднялся со своей ветки, паря на широко раскрытых крыльях, захлопал ими и камнем упал вниз. Только ветерок просвистел у Пятницы над головой, и мышь исчезла в крошечном смерчике пыли. Кот кубарем откатился в сторону, ошеломленный случившимся, и на всякий случай снова забрался на дерево, растянулся на ветке и лишь тогда перевел дыхание и решился пошевелить плотно прижатыми к голове ушами.

Охотиться в таких суровых условиях всем и всегда было трудно, так что приходилось идти на определенные уступки другим; даже львы вынуждены были подчиняться этому правилу. Во время одного из множества научных исследований, для которых будто специально приспособлены эти дикие края, было установлено, что львы в Калахари убивают во время охоты всего раза в три больше животных, чем их родственники из кустарникового вельда восточного Трансвааля. Причем это отнюдь не значит, что здешние львы охотятся исключительно на крупную дичь — голубых гну, оленей или гемсбоков, которых особенно трудно поймать на открытом пространстве пустыни; напротив, их основная добыча — мелкие животные: зайцы, ушастые лисицы и дикобразы, даже котом львы здесь не побрезговали бы. Зайцы, лисицы и дикобразы — животные ночные, так что львы охотятся главным образом ночью, как и леопарды, да и сам Пятница тоже; в дневное время гепарды и орлы пытаются наверстать упущенное, и они тоже с удовольствием слопали бы такого упитанного зверька, как Пятница.

Однако же и он постепенно набирался опыта, и каждый новый, преподанный ему пустыней урок пробуждал в его голове давно уснувшую память предков; он снова становился похож на идеально приспособленного для жизни среди дикой природы первобытного кота, только главная его цель оставалась прежней и потребность достигнуть ее была столь же сильна, как потребность в пище или в сне; он был связан с миром людей узами более прочными, чем самый прочный аркан, причем сами люди даже не подозревали об этом; кроме того, он искал свою Анну. И знал, что в этих незнакомых местах ее не найдет. Он еще не понял, где она сейчас, но был уверен, что в конце концов непременно ее отыщет.

Анна, Джеймс и старый доктор переночевали в маленькой провинциальной гостинице одного из городков на берегу реки Оранжевой. Отсюда рукой подать было до Национального парка Калахари, куда они заранее заказали пропуск на следующие два дня. Семья, с которой уехал Пятница, тоже останавливалась здесь во время своего путешествия на север и несколько дней наслаждалась относительным комфортом гостиничного быта, казавшимся роскошью после тесных домиков в кемпингах.

Анна всю дорогу провела на заднем сиденье, чтобы не было особой необходимости участвовать в общем разговоре.

Это ей предложил Джеймс еще до отъезда. Теперь же она стояла в своей комнате у окна и предавалась отчаянию: мало того что она сама была виновата в том, что ее дорогой Пятница пропал, так еще и Джеймсу с отцом пришлось предпринять ради нее эту трудную и, видимо, бессмысленную поездку.

Душа ее была полна тревоги; все казалось ей преувеличенно сложным, и даже самая пустячная работа — написание письма, простой телефонный разговор, попытка принять ванну — требовала от нее значительных усилий над собой. Странный, похожий на летаргию сон превращал даже процесс утреннего вставания в тяжкий труд и испытание воли.

Ей постоянно казалось, что мать вскоре умрет, погибнет в автомобильной катастрофе, и эти мысли не давали ей покоя.

Во всем, разумеется, виновен был ее недуг, ибо страхи Анны не имели никаких оснований — мать ее была абсолютно здорова и вполне благополучна, — хотя она действительно очень любила мать и боялась потерять ее. Скорее, они были связаны с тем, что ей было страшно предстать в одиночку перед враждебным окружающим миром, самостоятельно вести хозяйство на ферме, общаться с людьми, принимать решения. Вторая мучившая ее тревожная мысль была связана с тем, что у матери, как казалось Анне, медленно, но верно иссякают последние средства, оставленные отцом, и ей, Анне, непременно придется пойти работать, чтобы они не умерли с голоду, хотя уже сама мысль о работе была невыносима. Кроме того, Анна подозревала, что стала бесплодной и никогда уже не сможет жить нормальной жизнью; она чувствовала себя нелюбимой, брошенной женщиной. Впрочем, мысль о том, что у нее никогда не будет детей, особой роли не играла; у Анны почти не осталось сил, чтобы позаботиться хотя бы о любимой кобыле, не говоря уж о ребенке, и она бы, пожалуй, готова была даже продать свою лошадку, если бы нашла силы принять такое решение.

И хотя ни одна из этих постоянных ее тревог никакого отношения к реальной действительности не имела, логические доводы не помогали. Даже утрата кота на фоне этих мрачных мыслей не воспринималась ею столь же трагически. Тревога буквально изгрызла ей душу; это была какая-то бесконечная череда безжалостных пыток, после которых ни на что не оставалось сил.

Если бы Анна хоть раз обмолвилась о своих страхах Джеймсу или матери, те непременно постарались бы как-то успокоить ее, привести какие-то убедительные аргументы, однако все их старания все равно оказались бы напрасны, ибо такова уж была природа ее болезни.