Цена посвящения: Время Зверя - Олег Маркеев

Веки у Родика мелко задрожали, потом нехотя разлепились.

На Валентина уставились мутные от наркоза глазки. Несмотря на наркоз в крови и мозгах, соображал Родик куда быстрее своих охранников.

Лицо замерло. Потом дрогнуло. Глазки лихорадочно забегали. Родик искал выход из западни. И не нашел.

На лице стала проступать обреченность. Уголки размазанных губ потянулись к подбородку.

Валентин молчал и, не скрывая брезгливости, следил, как лицо Родика превращается в маску карлика, приговоренного к четвертованию.

— Что пялишься, мент? — со слабым вызовом в голосе произнес наконец Родик. — Я ничего не скажу.

Валентин посмотрел на его забинтованную ногу. Вытянул к ней руку, разлапив сильные пальцы.

Родик инстинктивно дернул ногой и тихо взвизгнул от боли.

Валентин провел рукой над телом Родика и опустил ладонь ему на лицо.

— Была бы нужда, Родя, ты бы уже в прямом эфире «Эха Москвы» всех с ботвой сдавал.

Валентин сжал пальцы. Кожа на лице у Родика оказалась тонкой и мерзко липкой, как у резиновой маски.

Родик терпел не долго, заскулил и стал жадно сосать воздух через зазор между пальцами Валентина.

— Молчи, Родя, молчи дальше, — зло прошептал ему в ухо Валентин. — Только вся проблема в том, что тебе не поверят, хоть ты и весь из себя блатной. А мне, менту поганому, поверят! Скажу, что ты всех сдал, значит, так и было.

Он отнял руку, вытер пальцы об одеяло.

Родик громко всхлипнул.

— Суки вы все, — прогнусавил он. — В параше вас топить надо!

Валентин усмехнулся.

— У тебя какой разряд по плаванию, дятел? Через час сам в заплыв уйдешь боевым тюленем. Пока! Вынырнешь из очка, звони.

Он направился к двери. Развернулся.

По сморщенному лицу Родика текли крупные слезы.

— А это идея, — пробормотал Смертин.

Снял с пояса мобильный. Пропиликал набором номера. Громко, чтобы слышали за дверью, произнес:

— Рудаков? Валя говорит. Собери мужиков. Да, весь отдел. Работа подвалила.

— Валя, ты что, сбрендил? — раздался из трубки голос жены. — Вы там опять нажрались?

— Не твое дело, — точно в текст сценария попал Валентин.

Он отключил связь. Помахал на прощанье Родику и вышел из палаты.

Временно конфискованный «фольксваген» радостно мигнул фарами и щелкнул электрозамком. Валентин, поигрывая брелоком на связке ключей, подошел к машине.

— Твою маму! — простонал он.

Капот сильно накренило влево.

Валентин потыкал носком ботинка дряблую шину. Осмотрел стоянку машин. Сорвать зло было не на ком. И позвать на помощь тоже.

— А есть ли у этого пентюха запаска, я и не знаю, — вслух произнес Смертин.

Подошел к багажнику, распахнул крышку. Заглянуть внутрь не успел.

Шею обожгла жгучая боль, и через мгновенье молния лопнула прямо в мозгу…

Вне очереди

Секретно

т. Салину В.Н.

Захват объекта Могильщик прошел успешно. Продолжаю активные мероприятия в отношении установленных лиц из окружения объекта Агитатор.

Расконсервировал спецобъект Лагуна для сбора и фильтрации задержанных.

Открыв глаза, он подумал, что все-таки попал в госпиталь. Вокруг пахло лекарствами и особенной, стерильной больничной чистотой.

Стены были покрыты белым кафелем. Чистые плитки бликовали от яркого света.

— Этот в норме, — раздалось откуда-то вне поля зрения Валентин Смертин.

Он уже окончательно пришел в себя и понял, что лежит на спине, а руки и ноги намертво привязаны к металлическим дужкам.

— Док, это ты про меня? — спросил Валентин.

Над ним склонилось лицо в очках. Рот и нос закрывала марлевая маска.

— Про тебя, друг мой. — Этот голос Смертину не понравился. Механический какой-то, без тепла.

Лицо врача исчезло, и его место заняла физиономия другого мужчины.

Поначалу Валентин не сразу определил его возраст. Путался между седым ежиком волос и гладкой молодо выглядевшей кожей лица.

«За сорок», — почему-то решил Валентин.

По глазам мужчины вообще ничего прочитать было невозможно. Два стальных шарика, а не глаза. Серые, непроницаемые и холодные.

— Взяли, — скомандовал мужчина.

Под спиной у Валентина что-то щелкнуло. Насильно тело согнули пополам. И он оказался сидячим в кресле на колесах.

Валентин с удивлением осмотрел комнату. То, что представлялось операционной, на поверку оказалось процедурным кабинетиком. Но кроме обычных стеклянных столиков и шкафчиков, в кабинете стоял письменный стол. И видеокамера на штативе.

— Догадался, где ты, или пояснить? — спросил мужчина.

Смертин попробовал на крепкость путы на руках и ногах. Широкие ремни из толстой кожи даже не пошевелились.

— Вижу, догадался.

— Мучить будешь? — усмехнулся ему в лицо Валентин.

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Нет нужды. Ты уже все сказал. — Он ткнул пальцем в сгиб локтя Валентина. След от укола ответил тягучей болью. — Чистосердечно и без выкрутасов.

Валентин покусал нижнюю губу. Лихорадочно стал соображать, что же мог выболтать и как это скажется.

Мужчина следил за его потугами с непроницаемым лицом. Только металлом отсвечивали зрачки.

— В Рязань ты не поедешь, это главное, — смилостивился мужчина.

Валентин на секунду сжался, как от удара, а потом обмяк.

— Но на экскурсию я тебя свожу. Взяли мы тебя первым, а на «конвейер» поставили в последнюю очередь. Ты проспал самое интересное.

Мужчина круто развернул кресло, комната закружилась у Валентина в глазах.

Рывком — кресло замерло на месте, и взгляд Вальки Смертина уткнулся в дверь.

Вид двери ему не понравился. Хоть и выкрашена белой красочкой, но абсолютно тюремная дверь. С глазком и «кормушкой».

Он закинул голову, попытавшись посмотреть на мужчину.

— Ты — фээсбэшник или наш? — спросил Смертин.

— Какая тебе разница.

Мужчина подтолкнул кресло к двери. Нажал кнопку звонка. Внутри двери громко лязгнул засов.

В коридор можно было попасть только через тамбур. Дверь за ними захлопнулась, а другая — еще не открылась. В узком пространстве громко гудел мощный компрессор, нагнетая воздушную пробку. У Валентина сразу же заломило в ушах.

Компрессор после звонка мужчины заглох и врубился вновь, как только они пересекли порог.

В коридоре стояла вязкая тишина. Вдоль тянулся ряд дверей, но из-за них не доносилось ни звука. Как понял Валентин, из-за воздушной пробки в тамбуре.

Он закинул голову. Потолок был сводчатый, высокий. Походил на подвальный в старом купеческом доме. Во всяком случае, холод в коридоре стоял, как в глубоком погребе.

— Осмотрелся? Тогда поехали.

Мужчина покатил Валентина по коридору.

— Здесь у нас раздевалка и душевая. — Он указал на первую дверь. — Тебя взяли чисто и чистеньким, поэтому отмывать не пришлось.

Кресло подъехало к следующей двери.

— Досмотровая. Здесь клиентов опознают и осматривают на предмет дальнейшего использования. В зависимости от состояния, направляют к соответствующему специалисту. Тебя сразу определили к доку на химический допрос.

Он подкатил кресло к третьей двери. Нажал кнопку. Спустя несколько секунд в двери щелкнул запор.

Валентин Смертин против своей воли въехал в тамбур. Приказал себе расслабиться и приготовиться к самому худшему. Но тело не послушалось. Пальцы намертво вцепились в дужки подлокотников. Нервная дрожь из них колючими муравьями побежала к плечам, скользнула по груди и рассыпалась по всему телу.

Каким-то уголком сознания, не отравленным неизвестным наркотиком, Смертин осознавал, что он уже не Валька Смерть врагам, а полное ничтожество. Кукла, прикованная к инвалидному креслу. А остальная, бОльшая часть сознания тупо считала, что все это сон, лишь дурной сон. Стоит открыть глаза, и все вернется на свои места.

Смертин крепко зажмурился. Открыл глаза. Мир ничуть не изменился. По-прежнему был диким, вывернутым наизнанку отражением привычного, того, что существовал там, наверху. Где шел дождь, гуляли красивые женщины, в дорогих тачках разъезжали бандиты, а опера скакали за ними следом на убитых оперативных «Жигулях».

Но дверь перед носом Валентина была совершенно реальной. Он зацепился взглядом за защелку «кормушки», чтобы не свалиться в пропасть обморока.

Из-за спины вынырнула рука, крепкие пальцы отбросили защелку и толкнули внутрь «кормушку».

Из камеры хлынули спертый запах пота и звуки.

Их Валентин узнал. Они были оттуда. Из Верхнего мира.

Когда в УБОПе прессовали особо упертых клиентов, звуки раздавались такие же. Словно живьем разделывали бессловесную тварь.