Стратегии гениальных женщин - Валентин Бадрак

Окончание одного из самых популярных романов Агаты Кристи «Убийство Роджера Экройда» совпало с полным крахом ее семейной жизни и смертью матери. Несмотря на судорожные попытки Агаты сохранить семью, «хотя бы ради дочери», роман ее мужа с секретаршей своего шефа набрал такие обороты, что обратного пути уже не было. По всей видимости, такой поворот событий оказался ключевым не только в жизни, но и в писательской карьере Агата Кристи. Ее решение было исполнено в мотиве захватывающего сюжета детективного романа и сделало писательницу невероятно популярной. Живой острый ум Агаты интуитивно привел ее к возможности одним выстрелом поразить сразу две цели: проект наказания неверного мужчины самым удивительным образом совпал с проектом продвижения писательницы как современного брэнда, как рожденной эпохой королевы детектива.

…Однажды, в один из ничем не примечательных дней, она просто исчезла, бросив у обрыва старого известкового карьера пустой автомобиль с включенными фарами. Агата Кристи один-единственный раз перенесла свои фантазии в реальный мир, и это оказалось безумно интересно для жаждущей потрясений публики. Две недели, в течение которых полиция сбилась с ног и, среди прочего, сделала полковника Кристи подозреваемым в физическом устранении своей жены, встряхнули мир, сделав имя Агаты Кристи узнаваемым повсеместно. Сама Агата и ее только что вышедший роман оказались на слуху, они вызвали бури споров и обсуждений. Журналисты потом немало критиковали ее за трюк по раскрутке «Убийства Роджера Экройда», но для нее это уже было неважно. Роман действительно ассоциировался с громадным публичным скандалом вокруг писательницы и способствовал росту популярности ее имени. Реально женщина перешла свой Рубикон, по одну сторону которого была старая английская консервативность и добропорядочность, а по другую – готовность бросить вызов общественному мнению. Скандальная известность принесла Агате хороший улов: ее книги начали читать запоем, а еще через несколько лет – снимать фильмы по сюжетам ее романов.

Но в это же время разрыв между реальностью и фантазиями достиг пика. Успешная писательница, победно шествующая по миру, была безнадежно одинокой, опустошенной и нелюбимой женщиной с притупленным чувством материнства и обостренного трагизма, умело скрываемого под маской бесчувственности и безэмоциональности. Агата Кристи была обескровлена одиночеством и разочарованием; она нуждалась в переменах. И опять женщина справилась с этой проблемой самостоятельно: она решила, что будет путешествовать. Так началась ее вторая жизнь, безусловно более счастливая и более щедрая на события и чувства, потому что в какой-то момент почти соединила два мира – несуществующий город волшебных грез и многоцветные декорации реального бытия.

Ее новая действительность началась с необычного знакомства, когда ей, уже знаменитой писательнице, предложили в проводники по древнеиранским достопримечательностям молодого археолога Макса Мэллоуэна. Несмотря на большой разрыв в возрасте, двадцатипятилетний Макс к концу путешествия предложил тридцатидевятилетней Агате стать его женой. Она какое-то время не могла решиться, но недолго… Дальнейшее исследование исторических мест планеты переросло в одно нескончаемое путешествие двух любящих и понимающих друг друга людей. Агата обрела крылья, которые позволили ей парить над землей до самой смерти. Они были неразлучны, и известная писательница сопровождала мужа в многочисленных археологических экспедициях в течение последующих тридцати лет, проявляя искренний интерес к его работе и не прекращая при этом создавать детективные шедевры.

Со свойственной ей педантичностью Агата вникала в тайны археологии, и они нередко всплывали в ее произведениях, так же как и ранее изученные секреты фармакологии. Макс тоже по достоинству оценил живой острый ум своей избранницы. В целом, это была славная пара непрерывно развивающихся личностей, сосредоточенных на работе и взаимных отношениях. Как писала Джанет Морган, Макс мог быть сильным и твердым, а если необходимо, и властным. Похоже, что именно в таком мужчине нуждалась мягкая и женственная Агата Кристи. Хотя в самом начале их союза она говорила, что не будет «собакой на поводке», кажется, ей по душе пришлась подчинительная роль. Разве не это ей методично вбивали с самого рождения и разве не таким был весь викторианский уклад? Но это было добровольное ограничение свободы, и самое главное – оно ничуть не помешало Агате самовыражаться в литературе и в конечном итоге позволило их союзу продлиться долгие годы, и разорвала его только смерть. В конце концов, семья для Агаты Кристи всегда значила очень много, и, наверное, если бы ее первый брак оказался удачным, мир не узнал бы выдающегося мастера детективного жанра…

Ненавязчивая британская леди, узнаваемая во всем мире

«Люди, которых я придумывала, – заметила как-то Агата Кристи, – были для меня более реальны, нежели окружавшие меня на самом деле». Это откровение является одним из наиболее важных штрихов к портрету писательницы. Она так и оставалась всю жизнь в мистическом нереальном мире, придуманном однажды в детстве. Бесконечное и привычное одиночество этой тихой и непритязательной женщины оставило на ее личности неизгладимый отпечаток инфантильности, и если бы можно было снять с ее образа завесу загадочности, в редком способе мышления не осталось бы ничего, кроме детских, большей частью сумрачных, фантазий. Именно это духовное одиночество как жестокая отметина судьбы гнало ее дальше и дальше от реального мира в пучину мира воображаемого, где несуществующие персонажи оживали, даря могучее и сладостное ощущение динамичности жизни. В серых буднях все было так понятно, неинтересно и подчинено тому утомительному и одновременно губительному для души порядку, поддерживать который ее готовили с раннего детства. Личность Агаты Кристи раздваивалась, и она так и жила в двух параллельных мирах попеременно, боясь стремиться к большему, поскольку не было никакой логически обоснованной возможности преступить традиции патриархального мира.

Кажется, она всю жизнь колебалась между двумя жизнями, двумя никогда не пересекающимися плоскостями, говоря, что относится к творчеству как к хобби, и не представляя семейного счастья без своей литературной работы. Даже высказывание писательницы о том, что она находит сюжеты для своих произведений за мытьем посуды, говорит о свойственном многим интеллектуально развитым женщинам расщеплении личности. Конечно, она лукавила; литературное поприще, принесшее успокоение, славу и в какой-то степени гармонию, к определенному моменту стало одной из двух равноценных составляющих жизни. Правда и то, что, будучи женщиной, она не могла бы сохранить душевное равновесие без семьи, обойтись без навязчивой необходимости заботиться о муже и ребенке. Это ощущение выросло до инстинкта, присущего исключительно женщине патриархального мира. Ибо даже духовно богатые и обладающие стойким духом женщины обречены на продолжительные и, скорее всего, малоуспешные сражения с общественным мнением за право быть самодостаточными. Получая идентичность от мужчины, женщина консервативного британского мира начала XX века вовсе не стремилась бороться, а напротив, искала возможности стать идеальным отражением мужских ожиданий. Агата Кристи не была исключением преимущественно вследствие социального контекста и пуританского воспитания, но ее внутренняя природа постоянно колебалась в поисках более широкого пространства-обители для не свойственного женщинам своего времени духа. В целом образ английской писательницы являет собой переходную модель женского поведения и мотивации. Внутренняя готовность к самостоятельной деятельности, развитие новых настроений в женской среде европейского общества вступало в постоянные противоречия с традиционными взглядами на роль и место женщины. С одной стороны, сама Агата Кристи выбирала властных мужчин, чтобы не стать «собакой на поводке», с другой – многозначительно указывала в графе о своем роде занятий в анкете «замужняя дама». Но не потому ли она так поступала, что ее женская суть жаждала мужской подавляющей силы? И нет ли тут повода говорить о проявляющемся в ее социальном и сексуальном поведении мазохизме?