Второй сын - Эми Хармон

Сестры Гислы ринулись прочь из комнаты, и она побежала следом за ними, вниз по каменной лестнице, к широким входным дверям храма. Колокольный звон и ликующий крик Дагмара слышали не одни только дочери храма. По западной лестнице толпой спускались хранители, с восторгом приветствуя Байра, возбужденно сжимая руки, радуясь его возвращению.

Мастер Айво наблюдал за торжественной встречей от входа в храм, сквозь его распахнутые двери. Байр двинулся к нему, заключил верховного хранителя в объятия, способные превратить того в горстку пыли, но Айво без возражений сомкнул свои руки-крылья на шее огромного ярла.

– Мы ждали, Байр из Сейлока, – пророкотал он, а Байр выпустил его из объятий и обернулся к тем, кто спешил к нему навстречу.

Первой подошла Тень. В знак приветствия она вытянула перед собой ладонь, улыбаясь, как и всегда, робкой и тихой улыбкой. Байр склонился к ее руке, поцеловал бледные пальцы. Радость ее была так же чиста, как ее тонкая, белая кожа.

– Ты т-так же красива, Тень, – тихо сказал Байр. – Спасибо, что п-присмотрела за ним. – Он оглянулся на Дагмара, словно подсказывая, о ком ведет речь.

– Твой дядя присматривает за всеми нами, – отвечала она, заливаясь розоватым румянцем.

– Вы все… ж-женщины, – пробормотал Байр, переводя глаза с Тени на Гислу и остальных дочерей, стоявших чуть позади своей наставницы. Он ухватился рукой за косу, словно приветствуя самого короля.

Его почтительность и преданность напомнили всем собравшимся тот далекий день, когда маленьких перепуганных девочек впервые ввели в этот храм.

– Вы все теперь прекрасные в‐взрослые женщины, – восхищенно повторил он.

В ответ Юлия ухватилась за тяжелую косу, венцом лежавшую у нее на голове.

– У меня не коса, а целая воинская корона, – сказала она, насмешливо поджимая пухлые губы.

– Ты королева-воин? – спросил Байр, и Юлия расплылась в широкой улыбке.

– Меня никто не короновал, но от тебя я приму этот титул, – отвечала она и, словно особа королевских кровей, повыше подняла подбородок.

И в этот же миг увидела Альбу – та стояла позади Байра, в сером вечернем свете. В честь прибытия Байра тяжелые двери храма были распахнуты настежь. Их до сих пор не закрыли, и в пылу радостных приветствий никто не заметил, как Альба вошла.

– Байр? – окликнула она.

Байр застыл, словно сразу же понял, кто его зовет. Прежде чем обернуться, он весь подобрался. Те, кто стоял подле него, заметили, как его бросило в дрожь.

– Альба?

Она была очень высокой – выше многих хранителей – и держалась прямо и стойко. Прямым и стойким был и ее характер. Волосы она не собирала, и они бледной копной ложились на плечи, волнами струились по ее темно-синему платью. Тусклый уличный свет лился ей в спину, и черты ее казались размытыми, но глаза, темные, как земля Сейлока, не отрываясь глядели на Байра.

В тот же миг она подобрала рукой юбки, чтобы не путаться в них, и стрелой кинулась к Байру в облаке разлетевшихся в стороны пышных волос. И вот она уже упала в его объятия, вцепилась в него, не касаясь ногами пола, словно последние пару шагов преодолела прыжком.

Все вокруг смолкли. Ошеломленная толпа наблюдала за этой душераздирающей, потрясающей встречей. Байр и Альба не проронили ни слова и лишь отчаянно сжимали друг друга в объятиях и льнули друг к другу с тихим смирением. Гисла не видела лица Байра, но Альба расплакалась – плечи у нее задрожали, и она уткнулась лицом в его шею. Он повернулся, все так же прижимая ее к груди, не выпуская из рук, и шагнул ко входу в святилище. Носком сапога он закрыл за собой тяжелую двойную дверь.

* * *

Они просидели в святилище весь вечер. Их голоса и смех Альбы то и дело доносились из‐за закрытых дверей, эхом отскакивали от каменных стен. Хранители, едва сдерживая радость, бродили по храму, прислушиваясь к этим счастливым звукам. Верховный хранитель приказал братьям, работавшим в кухне, готовить пир в честь возвращения любимого сына.

Казалось, никто не понимал, как следует поступить: представления о благопристойности не позволяли мужчине и женщине оставаться наедине за закрытой дверью, но никто не хотел умалять радость их встречи, не желал помешать им, и мастер Айво велел лишь слегка приоткрыть дверь в святилище. Тень кружила неподалеку, бесстыдно подслушивая, и Дагмар отыскивал новые и новые предлоги, чтобы присоединиться к ней, хотя в зале у входа в святилище не было ничего, кроме лестницы, камней да звонкой пустоты.

На закате Гисла вместе с другими дочерями и хранителями пела обычные молитвы. Когда исполняли последнюю хвалебную песнь, Гисла взяла Тень за руку.

Мысли Тени кружились сбивчивым радостным роем, светлым и ласковым, а в центре этих нехитрых помыслов было одно – ее радость за дочь.

Матерь земли и отец небесный,

              будьте со мной, божественные.

Вы все, что было, и все, что есть,

              все, что во мне и чего я желаю.

Больше всего на свете Тени хотелось одного – чтобы Альба была счастлива. Гисла подозревала, что в этом и кроется суть материнства – с радостью жертвовать собой ради ребенка.

Или, быть может, то было обычное проявление истинной любви. Гисла пошла бы на гибель, лишь бы уберечь от нее Хёда, и он сделал бы для нее то же самое. При мысли о том, как неизменно и полно он ей предан, ее бросало в ужас, смешанный с безграничным счастьем, и это чувство обычно казалось ей неохватным, непереносимым.

Но она пошла бы на смерть ради Хёда. Смерть далась бы ей легче, чем пытка, терзавшая ее теперь.

Байр вернулся. Из всех возможностей вернуться домой он выбрал именно этот день. А она не могла его предупредить. Пока не могла. Или вообще не могла? Как Байр отнесется к такому предупреждению? Она знала, что он поступит так же, как всегда поступал со всеми обязанностями, которые на него возлагали. Он бросится в бой с северянами, на защиту горы и своего короля. Он может погибнуть в бою, но это его не будет заботить. Это будет заботить Хёда. И Сейлок. Предупредив его сейчас, она решит его судьбу, отметет всякую надежду на мирный переворот – если, конечно, на него еще можно надеяться. А значит, Хёду предстоит отослать его прочь с горы.

Не выдержав тревоги, Гисла прибегла к руне. Она уколола палец, обвела кровью звезду и, вздрагивая от нетерпения, назвала имя Хёда. Никто не мог знать заранее,