Психолог, или ошибка доктора Левина - Борис Минаев

– Телефон продиктуй.

– 243-80…

– Да, я помню.

Он набрал номер.

– Лев Симонович! – голос Катиной мамы бодрости не прибавил. Вот черт. Вот черт. Совсем плохи дела. – Какое счастье, что вы позвонили. Катя ушла…

Она зарыдала в голос.

– Я уже в милицию звонила… Там…

Опять идиотские бабьи рыдания.

– Елена Петровна, все в порядке, она у меня.

– Как у вас?

– Вы можете приехать и забрать свою дочь. С ней ничего страшного не произошло. Пока…

– Что значит «пока»?

– Да нет, это я так. Не пугайтесь. По-моему, все совершенно нормально. Не надо никого вызывать. Просто я вызову такси, и вы ее увезете. Она только что позвонила и пришла. Просто захотела погулять…

– Погулять? Господи…

– Успокойтесь, возьмите себя в руки и приезжайте. Все совершенно нормально. По-моему, прогулка пошла ей на пользу. Ей надо чаще дышать свежим воздухом. Вот и все. Не надо никого вызывать…

Неожиданно Катя отбросила ракетку и вырвала у него трубку.

– Мам, это я. Извини, извини меня… Ну извини… Ну все хорошо. Ну не надо… Да. Да я сама. Да. Конечно. Она снова вас просит…

Он взял трубку, уже плохо соображая, что происходит.

Елена Петровна тяжело дышала, сдерживая слезы.

– Лев Симонович… Простите меня, ради бога… Если все так, как вы говорите, я вам верю как себе… У меня просто сейчас нет другого выхода. Если вы уверены, что не нужно… срочно ничего делать… Просто я сейчас… В таком состоянии… У меня очень болит сердце. Какой-то приступ. Я боюсь, что до вас не доеду. Сейчас, наверное, вызову «скорую». Приняла корвалол, не помогает. Может быть, вы ее… проводите к нам? За такси я заплачу. Для вас это не очень сложно?

– Конечно, нет, – с облегчением сказал он. – Вы попробуйте просто полежать. И еще раз примите что-нибудь, возможно, это просто невралгия. Если через полчаса не пройдет, тогда вызывайте. А мы приедем с Катей. Очень скоро. Сейчас она отдохнет, придет в себя…

– Спасибо.

Он нажал на кнопку и бросил трубку на диван.

Потом сел.

Она стояла и смотрела на него безо всякого выражения. Как будто ждала, что будет дальше.

– Слушай, Кать… – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Даже не знаю, что и говорить-то. В такой ситуации. Впервые, честно говоря, попадаю в такую нелепую историю. Так что там с пошляком? В чем ты меня подозреваешь? Что я сексуальный маньяк? Или кто? Типа домогаюсь? Впрочем, черт с тобой. Я что-то устал. Что-то мне плохо. Знаешь, я не хочу с тобой ехать. Разбирайтесь сами с мамой. Я, по-моему, вам не нужен. И возможно, только мешаю. Я посажу тебя в такси, ладно? Ты действительно очень напряжена, устала. Я, вероятно, сказал тебе что-то лишнее, извини. Только я больше не могу. Сейчас посидим немножко, выйдем на улицу, я поймаю машину. И все. Не могу больше. Извини. Ладно?

– Ладно, – сказала она. – Вы меня тоже извините. Мне показалось что-то. Я же девушка неопытная.

– Вероятно, – сказал он задумчиво. – Странно, конечно, что тебе могло придти это в голову, но это не так важно, главное, что все кончилось.

– Да, все кончилось, – сказала она. – Ну что, вы как? Можете идти? Или я сама? Просто у меня нет денег. А у вас-то есть? Или я попрошу маму спуститься к подъезду? Наверное, так будет лучше?

Он подумал. Потом сказал:

– Нет, у меня есть деньги.

Потом еще подумал. Ему пришла в голову одна очень важная мысль, и он полминуты, может, даже больше, ее напряженно обдумывал. Он не знал, стоит ли сейчас, но потом решил, что хочет развязаться с этой историей до конца.

– Кать, у меня к тебе будет одна очень большая просьба, – сказал Лева. – Очень большая. Вот ты стоишь около стола… Там вон, видишь, первый сверху ящик? Да? Выдвини его и возьми конверт. Там только он и лежит, не ошибешься.

Она медленно сделала то, о чем он ее попросил. Теперь конверт был у нее в руках, и она с интересом смотрела на него.

– И что? – спросила она.

– Этот конверт… Дал мне твой папа. Ну, как бы гонорар. Понимаешь, да? Я не хотел брать, но он меня убедил. Тогда. Давно. Я тебя очень прошу, передай его папе, или маме, неважно. Просто в сложившейся ситуации я, конечно, не могу взять этих денег, то есть я взял, но теперь хочу вернуть, понимаешь? Для меня это важно. Я считаю, что не имею права принимать гонорар за лечение, и вообще, и в частности, и тем более теперь. После того, что случилось. Я не единственный психотерапевт в Москве, так что, если тебе и необходимы консультации, эти деньги еще пригодятся. Я не могу их взять. Передашь?

– Конечно, – сказала она. – Причем прямо сейчас.

Катя подошла к окну, открыла форточку и выбросила конверт на улицу.

Она подошла к окну, открыла форточку и выбросила конверт на улицу. Лева успел заметить, как выпавшая оттуда стодолларовая купюра медленно порхает среди снежного глубокого сумрака.

«Вот повезло кому-то», – подумал он. И представил себе, как надевает куртку, шапку, ботинки и бежит на улицу собирать деньги. А как же? Он обязательно должен их собрать.

Катя будет смотреть ему вслед и смеяться. Ну и что? Какая разница?

Он тоже подошел к окну, посмотрел вниз.

И ударил ее по лицу.

Ему показалось, что это вялое, медленное, плохое движение.

Она смотрела на него радостно. Даже не пошевелилась. Но щека покраснела.

– Сука, – сказала она шепотом. – Сука ты… Скотина. Я тебя ненавижу. Продажная тварь. Козел.

И тогда он ударил ее по щеке еще раз. И еще.

Она вцепилась в руку зубами, он взял ее за шею и повалил на пол.

Он оказался сверху, и она ударила его между ног коленом.

Он охнул от боли, в глазах потемнело, и он опрокинулся на спину.

«Беги, дура», – подумал он.

Но она села на него сверху и стала лупить всем, чем попало – руками, ракеткой, которую тут же где-то нащупала, какой-то книжкой. Лупила по рукам, по лицу, по шее, по груди, он уже ничего не соображал, только пытался поймать ее руки.

А когда поймал, притянул к себе и поцеловал в губы.

Она укусила его и в губы.

– Гад, – захлебывалась она слезами. – Ненавижу. Всех вас ненавижу.

Она брыкалась, он снова оказался сверху, она отворачивалась, снова лупила его ногой, но боли он уже не чувствовал.

Ярость сменилась вдруг каким-то другим чувством. Если коротко и понятно – он чувствовал себя санитаром, который должен усмирить, погасить яркую вспышку безумия. Не для того чтобы победить, а чтобы спасти человека, который в таком состоянии может совершить что угодно.

«Сейчас она устанет, и я с нее слезу», – сказал он себе, пытаясь скрутить ей руки.

Она продолжала его бить и сопротивляться.

Тогда он снова поцеловал ее.

Но не в губы. В губы было опасно. Пока опасно. В шею. В плечо. В грудь.

– Какая же ты сволочь… – рыдала она.

– Подожди, – хрипел он. Или шептал? Или плакал тоже? Непонятно. – Ну подожди же. Ну успокойся. Это все неправильно. Это не так. Я так не хочу. Просто успокойся. Я сам не знаю, что делаю. Просто не бей меня, попробуй вдохнуть глубоко и успокоиться.

– Сволочь! – заорала она. – Подонок!

И вот тогда он обнял ее по-настоящему, и сжал крепко, и зажал рот поцелуем, и начал гладить левой рукой, везде, везде, везде…

Она хрипела тоже, и плевалась, и целовала его, целовала в руки, в нос, и опять кусала, и царапала ему лицо, и плевалась, и опять била, а он проникал глубже губами в ее рот, и она задыхалась, кричала, чтобы он ее отпустил, но кричала беззвучно, все крепче сжимая его ноги своими ногами.

«Какой кошмар», – подумал Лева и начал с большим трудом расстегивать пуговицу на ее джинсах. Уж очень крепкая была пуговица.

Почему-то он уже совершенно ничего не боялся.

А теперь короткая авторская ремарка.

Автор, приступая к этой сцене, долго думал над проблемой – способен ли его герой на настоящее изнасилование?

И понял, что нет, конечно, не способен.

Поэтому, долго думая над этой проблемой, он понял, что в какой-то момент Катя, видимо, перестала сопротивляться. Но с другой стороны, она своим поведением вовсе не хотела спровоцировать Леву на постыдные в такой ситуации действия. Лева, безусловно, сам несет ответственность за эти действия.

Итак, в какой-то момент Катя перестала сопротивляться и лежала неподвижно, отвернувшись к окну, закусив, видимо, губу, хотя Лева этого уже не видел.

Он уже ничего не видел и довольно плохо соображал, потому что раздел ее до конца и теперь пытался понять – не слишком ли ей холодно и не надо ли ее отнести куда-нибудь? От этих мыслей он совсем отупел и, пытаясь раздеться сам, совершал довольно нелепые и смешные движения.

Например, он запутался в своих брюках, пытаясь их снять, и неожиданно упал.

Катя в этот момент засмеялась.

– Ну просто цирк, – сказала она. – Нельзя ли проявить хотя бы некоторую ловкость и смекалку? А, Лев Симонович?

– Сейчас, – сказал он, тяжело дыша. – Сей секунд. Проявлю, можешь не сомневаться. Тебе не холодно, Кать?