«Жажду бури…» Воспоминания, дневник. Том 1 - Василий Васильевич Водовозов

восстания в Москве в декабре 1905 г. и неудачи третьей всероссийской забастовки858 интерес к книге или, по крайней мере, к политической брошюре в народных массах сразу упал, и многочисленные вновь создавшиеся издательства остались на мели с громадным грузом изданного или печатного материала и в большинстве прекратились. В меньшей степени, чем других, вследствие большой литературной серьезности и коммерческой солидности его издательства, та же участь постигла и «Донскую речь» Парамонова, которая, правда, уцелела и влачила свое существование вплоть до революции 1917 г., но издавала мало и в небольшом количестве экземпляров859. Вместе с издательством и моя брошюра осталась на складе мертвым грузом; остатки ее были распроданы со значительной быстротой после Февральской революции 1917 г., несмотря на то что к этому времени она совершенно устарела и нуждалась в радикальной переработке.

Кроме этой моей брошюры Парамонов в 1905 г. предложил мне, как я уже упоминал, переиздать проредактированный мной перевод книжки Каутского и заказал перевод известной книги Кеннана о ссылке и тюрьме в России860.

В 1905 г. Парамонов уже помирился с отцом и был деятельным участником в его миллионном предприятии; таким образом, «Донская речь» могла быть для него только чем-то побочным, второстепенным или третьестепенным и в смысле коммерческом, и в том внимании и затрате времени, которые он мог отдавать ей. Но он продолжал дело с прежней любовью. Для меня совершенно несомненно, что оно было для него делом по преимуществу идейным, а не коммерческим, тем более что ради него он нес и значительный личный риск: за несколько десятков различных книжек он был привлечен к суду и не высидел года крепости861 только по случайной причине, о которой я расскажу позже в связи с рассказом о моих судебных делах. Но едва ли можно сомневаться и в том, что кроме идейной стороны дела Парамонова увлекала его предпринимательская, деляческая натура; его самолюбию льстило, что он, начав с грошей, сумел создать и стоять во главе крупного предприятия, которое оставило свой не незаметный след в культурном росте России. И вместе с тем коммерческая натура, и притом натура коммерсантов времен Островского, до некоторой, хотя и не сильной степени сказывалась в его приемах ведения дела.

В 1906 или 1907 г. в Петербург приехала дама, с которой в последние месяцы своей киевской жизни он жил как с женой и в качестве таковой увез с собой в Ростов. Эту даму и я знал еще по Киеву. Она была у меня и горько жаловалась на Парамонова, который ее бросил, и притом бросил в очень тяжелом материальном положении. Говоря, что Парамонов очень меня уважает, она просила меня написать ему усовещивающее письмо и предложить ему что-нибудь вроде суда между им и ею. Вместе с тем, говоря со страшной о нем злобой, она рассказала, что моя брошюра о всеобщем голосовании была им напечатана не в трех мне известных и оплаченных гонораром изданиях, а в пяти, то есть и первое, и второе издания были повторены по два раза, и что это была система его действий, которую он практиковал со всеми авторами, когда их книжки хорошо расходились! Хотя рассказ дамы о ее личных отношениях с Парамоновым производил на меня впечатление искренности и правдивости, но от вмешательства в них я отказался, чувствуя к подобным вмешательствам решительное отвращение.

В последующие годы Парамонов выкинул за борт свой социал-демократический груз и к революции 1917 г. был активным членом кадетской партии; одно время, не то при Деникине, не то при Врангеле, он занимал министерский пост862. После торжества большевизма он, как и мы все, очутился на другом берегу, в Берлине, но не в пример другим беженцам сумел спасти некоторую часть своего достояния. Как я слышал, ему удалось увести несколько своих пароходов в Константинополь863 и там недурно продать их, — конечно, это была ничтожная доля его прежнего состояния. За рубежом он проявил и прежнюю любовь и интерес к книге, и прежний талант и энергию не желающего идти ко дну предпринимателя. Первое сказалось в том, что он был одним из основателей книгоиздательской фирмы «Слово»864, выпустившей в свет много очень ценных книг, а второе — в том, что он, как я слышал, на полученные им от продажи пароходов сравнительно небольшие деньги — в тот период, когда вследствие инфляции и законов о найме квартир большие каменные дома в германских городах продавались по 200–300 долларов, — скупил ряд таких домов в Берлине и таким образом обратился в крупного берлинского домовладельца, а после стабилизации валюты — и в миллионера. Однажды я с ним встретился в Праге в столовой Земгора865, но наш разговор вышел совершенно пустой и бессодержательный866.

Революционное настроение нарастало, сказал я, и оно врывалось в мой дом, требуя от меня очень разнообразных откликов. У меня в доме осенью 1901 г.867 868 появился и стал частым гостем Ст[епан] Балмашев, с отцом которого, старым народником 70‐х годов, была знакома по Саратову моя жена. Это был очень живой и очень симпатичный юноша. Исключенный из какого-то другого университета, Балмашев поступил в киевский. Через несколько посещений он обратился ко мне с просьбой от имени кружка его товарищей руководить занятиями кружка по политической экономии и, в частности, помочь им самоопределиться в споре между сторонниками и противниками марксизма. Я ответил, что не настолько осведомлен в этих вопросах, чтобы взять на себя руководительство занятиями студентов, и что единственная область, в которой я мог бы это сделать, это наука о государстве, и прибавил, кстати, что молодежь совершенно напрасно признает политическую экономию как бы единственной отраслью знаний, заслуживающей изучения. Он немного поспорил, но скоро уступил и через несколько дней привел ко мне компанию чуть не с десяток студентов, слишком большую для моей маленькой квартирки с ее очень скудной меблировкой. Я предложил им программу занятий, дал библиографические указания и предложил поделить между собой ряд тем. Тут были темы по различным вопросам избирательного права, в частности о пропорциональных выборах, о разных вопросах парламентаризма, двухпалатности и однопалатности, о федерации, национальном вопросе, свободе слова, положении церкви в государстве, роли политических партий в государственном строе и т. д. Разумеется, не обошлось без горячих возражений и споров, но в конце концов моя программа была с некоторыми изменениями принята и темы разобраны.

Кружок собирался у меня раза по два в месяц в течение нескольких месяцев в конце 1901 г.869 Большинство