Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Вальтер Скотт

Богатейшие шелковые подушки, наложенные одна на другую в центре стола, предназначались для самого султана и наиболее почетных гостей. Вдоль стен шатра и над местом, отведенным для султана, были развешаны знамена, штандарты, стяги и другие военные трофеи, добытые Саладином в боях и сражениях как с христианскими, так и с восточными народами. В числе этих украшений особенно выделялось так называемое знамя смерти. Оно состояло из длинного полотнища черного сукна, прикрепленного к длинному копью. На сукне была вышита следующая странная надпись:

Саладин, царь царей, Саладин победитель победителей, Саладин должен умереть!

Вокруг стола стояли невольники с опущенными головами и со сложенными крест-накрест руками.

Султан Саладин, как и большинство в то время, не был чужд суеверий. В ожидании прибытия гостей он внимательно рассматривал свой гороскоп и приложенное к нему толкование, которое ему доставил энгаддийский пустынник перед своим уходом из лагеря.

«Таинственная и странная наука, – размышлял султан Саладин, – открывая завесу будущего, она вводит в заблуждение тех, кто ей доверился. Кто бы мог подумать, что не я, опасный враг короля Ричарда и предполагаемый жених его родственницы, буду ее мужем? Впрочем, союз этого храброго графа с прекраснейшей принцессой восстановит дружбу между Англией и Шотландией, а шотландский король был врагом Ричарда более опасным, нежели я… Да, дикая кошка в комнате гораздо опаснее льва в далекой степи. Но, – продолжал размышлять Саладин, – сочетание двух планет указывало, что супруг этот будет христианин. Христианин! – воскликнул он мысленно минуту спустя. – А, теперь я понимаю, это-то и обнадеживало сумасбродного фанатика, что я отрекусь от своей веры… Но как я, верный служитель Аллаха и его пророка Мухаммеда, поддался одному этому предположению? Оставайся же навеки забвенным, странное и таинственное предначертание, – опять мысленно воскликнул Саладин, кладя гороскоп под кипу подушек, – твои предсказания сумасбродны и пагубны, ибо если сочетание планет и предсказывает будущее, то читать звездные письмена мы не можем и потому толкователи постоянно заблуждаются».

– Что это значит? Как ты смел предстать передо мной, когда я тебя не звал?! – вскрикнул Саладин, увидев вдруг карлика Нектабануса.

Видимо, приключилось что-то особенное, если он, незваный, решился вбежать в палатку султана. Уродливые и непропорциональные черты его лица стали еще безобразнее от того ужаса, который охватил его: выпученные глаза выступали из орбит, непомерно большой рот был раскрыт, сухощавые руки с их узловатыми и растопыренными пальцами тянулись вперед.

– Что с тобой? – строго спросил Саладин.

– Accipe hoc![31] – пробормотал карлик, едва переводя дыхание.

– Что это значит? Что ты говоришь?

– Accipe hoc! – вторично пробормотал объятый ужасом карлик, не сознавая, что он повторяет одни и те же два слова.

– Пошел вон! – крикнул султан. – Я теперь не в том настроении, чтобы слушать твои глупости.

– О, я не настолько глуп, – возразил Нектабанус. – Выслушай меня, мой повелитель, выслушай меня, великий султан.

– Дурак ли ты или мудрец, – сказал Саладин, – это твое дело, но если тебя действительно кто-то обидел, я готов тебя выслушать. Следуй за мной!

Он повел его во внутреннее помещение шатра и стал внимательно слушать его взволнованную, едва связную речь.

Однако вскоре их разговор был прерван звуками труб, возвещавших о прибытии христианских государей на пир к султану. Всех без исключения гостей Саладин принял с утонченной вежливостью, радушием и достоинством, приличествующими их сану. По отношению же к молодому графу Хантингдонскому Саладин выказывал особенное дружелюбие и приветливость, поздравив его с восстановлением им своей рыцарской чести и с помолвкой с принцессой Эдит Плантагенет, хотя, как добавил Саладин, эта помолвка и разрушила его собственные надежды.

– Но не думай, благородный шотландец, – продолжал приветствие султан, – чтобы Саладин с бóльшим удовольствием встречал шотландского наследного принца, нежели Ильдерим встречал Кеннета в степи, или когда эль-хаким Адонбек принимал сраженного несчастьем рыцаря Спящего Барса. Такая благородная и мужественная душа, как твоя, сохраняет свое величие и обаяние независимо от звания и сословия, подобно тому как прохладительный напиток, который я теперь подношу тебе, одинаково сладок как в золотой, так и в глиняной чаше.

Молодой граф Хантингдонский, взяв предложенный ему кубок и выпив из него, выразил Саладину свою благодарность за все оказанные им огромные услуги и затем с улыбкой сказал ему:

– Храброму эмиру Ильдериму неизвестны были ни северные льды, ни морозы, но великолепный султан Саладин в своей знойной стране охлаждает свой шербет снегом.

– Как же ты хочешь, чтобы араб или курд равнялись своими знаниями с хакимом? – спросил султан. – Меняя платье, надо уметь менять свои познания и требования. Мне тогда хотелось видеть, как франгистанский образованный рыцарь будет вести спор с непросвещенным мусульманским военачальником, каким я тебе тогда казался, и я нарочно притворился во многом несведущим, чтобы лучше узнать тебя.

В продолжение этого разговора эрцгерцог Австрийский, стоявший невдалеке, услышав о шербете, охлажденном снегом, подошел к графу Хантингдонскому и бесцеремонно взял у него кубок из рук как раз тогда, когда тот и собирался отдать его.

– Прекрасный напиток! – воскликнул эрцгерцог Леопольд, залпом опустошив кубок до дна. После вчерашнего перепоя и сегодняшней жары шербет показался ему прекрасным прохладительным напитком.

Эрцгерцог Леопольд со вздохом передал кубок гроссмейстеру ордена тамплиеров. Но в эту минуту, когда кубок стали наполнять, по едва заметному знаку, поданному Саладином, выступил вперед карлик Нектабанус и диким голосом закричал:

– Accipe hoc!

Великий магистр ордена храмовников затрепетал, как конь, неожиданно встретивший выскочившего из-за куста опасного хищника. Однако он быстро оправился и, вероятно, для того чтобы лучше скрыть свое смущение, поднес кубок к губам. Но не успели губы его коснуться краев кубка, как внезапно, словно молния, блеснула обнаженная сабля Саладина, и голова великого магистра, как скошенный колос, свалилась с плеч и покатилась в противоположный конец шатра, туловище секунду или две оставалось стоять, а правая рука продолжала держать кубок.

Но вот туловище качнулось, грохнулось на пол и расплескавшийся прохладительный напиток смешался с кровью, хлынувшей из обезглавленного тела.