Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Ну, старый товарищ, – сказал он, прямо подходя к Филиппу и дружески пожимая руку после того, что он поклонился Магги, проходя мимо нее. – Прекрасно сделал, что приехал назад; но я бы желал, чтоб ты вел себя не так, как воробей: не жил бы на чердаке и выходил и входил в дом с ведома лакеев. А то я раз двадцать напрасно взбирался по твоей нескончаемой лестнице в мастерскую, и все оттого, что лакеи полагали, что ты дома. Такие штуки отравляют дружбу.

– Ко мне так мало приходят, что я нахожу лишним давать знать лакеем о каждом моем входе или выходе, – сказал Филипп, чувствуя скорее тоску, чем удовольствие видеть именно в ту минуту Стивена с его светлым взглядом и громким голосом.

– Здоровы ли вы сегодня, мисс Теливер? – сказал Стивен, с тоном холодного приличия, поворачиваясь к Магги и протягивая ей руку, как бы исполняя этим долг, налагаемый на него обществом.

Магги протянула также кончики своих пальцев и – отвечала: «Благодарствуйте, я совершенно здорова» с тоном гордого равнодушие.

Филипп следил за ними обоими глазами. Люси, привыкшая к этим переменам в их обращении между собою, не удивилась этому холодному приветствию и только мысленно сожалела, что между ними есть какая-то природная антипатия, превозмогавшая по временам их расположение друг к другу. «Магги (думала невинная Люси) не тот сорт женщины, который нравится Стивену, а он, в свою очередь, ей кажется несколько высокомерен». Стивен и Магги не успели еще поздороваться этим заученным заранее образом, как каждый уже чувствовал себя оскорбленным холодностью другого. Стивен во все время его разговора с Филиппом о его путешествии тем более думал о Магги, что он не вовлекал ее в общий разговор, как обыкновенно прежде. «Магги и Филипп смотрят не очень счастливыми, думала Люси: «первое свидание было для них не радостное».

– Мне кажется, на нас дождик нагнал тоску, – сказала она Стивену. – Давайте-ка займемся музыкой. Мы должны воспользоваться тем, что вы и Филипп теперь вместе. Спойте-ка дует из «Фенеллы»: Магги его еще не слыхала, а я уверена, он ей понравится.

– Ну, пойдем, Филипп, – сказал Стивен, идя к фортепьяно и напевая вполголоса арию.

– Вы, пожалуйста, Филипп, играйте аккомпанемент, – сказала Люси: – я тогда могу продолжать свою работу. Вы, ведь, не имеете ничего против этого? прибавила она, вопросительно смотря на него и боясь, как всегда, не предложила ли она чего неприятного, и хотя ее и очень тянуло окончить свое начатое вышиванье.

Филипп с радостью согласился, ибо, быть может, нет чувств, исключая разве крайнюю степень страха или скорби, которые не находят облегчение в музыке. Нет чувства, под влиянием которого человек не пел и не играл лучше, вдохновеннее. Филипп сознавал в себе избыток сдержанного чувства, столь же сложного как любое трио или квартет, долженствующий передать вместе и любовь и ревность и покорность и страшное подозрение.

– Да, – сказал он, садясь за фортепьяно: – это отличный способ пополнить свою несовершенную жизнь и вместо одного человека разом играть роль троих – петь самому, заставлять фортепьяно петь, и все время слышать оба пение это то же, что петь и рисовать заодно.

– Как я тебе завидую! Я вот, ничего не умею делать руками, – сказал Стивен: – это, мне кажется, общая черта людей с великими административными способностями. Во мне заметно какое-то влечение умственных способностей к преобладанию. Не замечали ли вы этого, мисс Теливер?

Стивен по ошибке опять впал в прежнюю привычку шутливо относиться к Магги, и она не могла удержаться, чтоб не кольнуть его.

– Да, я – заметила в вас влечение к преобладанию, – сказала она с улыбкой.

Филипп вполне и доверчиво надеялся в ту минуту, что это влечение было для нее неприятно.

– Довольно, довольно! – воскликнула Люси: – принимайтесь-ка за музыку. Мы потолкуем в другой раз о наших качествах.

Магги всегда тщетно пыталась слушать музыку, продолжая свою работу. Она старалась теперь всеми силами себя переупрямить, ибо мысль, что Стивен знает, как дорожит она его пением, уже более не вызывала в ней только шуточную оппозицию, притом она хорошо знала, что он всегда становился так, чтоб ее видеть. Но все было тщетно, она скоро кинула работу и совершенно забыла все свои благие намерение под влиянием какого-то неопределенного тревожного чувства, навеянного на нее этим вдохновенным дуэтом. Это чувство, казалось, придавало ей в то же время и силу и слабость: силу для наслаждение, слабость для всякого сопротивление. Когда мотив перешел в тон минора, она почти вскочила с места от внезапного волнение при этой перемене. Бедная Магги! Она была прекрасна в эту минуту, когда ее душа трепетала под неумолимым влиянием музыки. Вы могли заметить каждое малейшее сотрясение ее мускулов в то время, как она, наклонясь вперед, скрестила руки, как бы этим желая себя поддержать. Глаза ее блистали детским восторгом это всегда бывало с него в ее счастливые минуты. Люси, которая прежде, сидя у фортепьяно, не могла видеть этого действия музыки на Магги, не вытерпела, подкралась к ней и поцеловала ее. Филипп, также, перевертывая страницы, следил за выражением лица Магги и чувствовал, что он никогда не видал ее в таком восторженном положении.

– Еще, еще! кричала Люси, когда они кончили. – Спойте еще что-нибудь веселое! Магги любит оживленную, громкую музыку.

– В таком случае споемте: «Выйдем на дорогу», – сказал Стивен: – оно будет очень кстати при такой погоде. Но готовы ли вы бросить самые священные ваши занятия и петь с нами вместе?

– Конечно, – отвечала Люси, смеясь: – если вы отыщете оперу «Бедняк» в большом ящике. Она в темном переплете.

– Ну, это хорошая примета, сейчас можно найти, ибо темных-то переплетов тут пропасть, – сказал Стивен выдвигая ящик.

– Сыграйте что-нибудь, Филипп, покуда, – сказала Люси, заметив, что он пальцами перебирал клавиши. Что это вы наигрываете? что-то неизвестное, но очень хорошенькое.

– Как, вы этого не знаете? – спросил Филипп, яснее сыграв тему. Это из «Сомнамбулы»: «Ah! perche non posso odiarii». Я не знаю сюжета оперы, но мне кажется, что должно быть тут тенор говорит героине, что он всегда будет ее любить, даже если она его покинет. Я пою эту арию и с английскими словами: «я все еще тебя люблю». Вы не раз это слышали.

Филипп не без намерение напал на этот романс: он мог послужить косвенным выражением того, чего он не мог решиться прямо сказать Магги. Она не проронила ни одного его слова, и когда он начал петь, она поняла страстные жалобы, выражаемые этой музыкой. Нельзя было сказать, что этот голос, полный мольбы и тоски, был очень хорош, но это для нее была не новость; он певал ей иногда вполголоса поде ясенями в Красном Овраге. В этих словах слышался как бы упрек. Неужели Филипп хотел действительно это выразить? Ей стало жаль, что она не – сказала ему яснее, что она не желала возобновлять надежды на их взаимную любовь только потому, что этому противились обстоятельства. Ее тронула эта музыка, но не возбудила в ней трепета; она напомнила ей многое, возбудила в ней много мыслей, и тихое чувство сожаление заменило место восторженного волнение.

– Это всегда с вами, тенорами? воскликнул Стивен, дожидавшийся, с нотами в руках, пока Филипп кончит свой романс.

– Вы совершенно развращаете прекрасный пол вашей любовью и постоянством, несмотря на самое низкое с вами обхождение. Вы, кажется, ни перед чем не остановились бы, чтоб доказать вашу покорность и самоотречение, разве только подать вашу голову на блюде, как голову того средневекового трубадура – могло бы это одно вас остановить на этом пути. Я должен непременно теперь представить противоядие, пока мисс Дин приготовляется расстаться с своими нитками и иголками. И он запевал с какою-то грубою энергиею.

Неужели мне изнывать и умиратьот того, что женщины прекрасны.

Люси, – гордившаяся всем, что делал Стивен, подошла к фортепьяно смеясь и внутренне восхищалась им. Магги, несмотря на все свое старание противиться духу песни и певца, невольно пошатнулась под влиянием невидимой, могущественной силы, с которой бороться она была не в силах.

Рассердившись на себя, она решилась не выдавать более своих чувств и принялась деятельно за работу, делая беспрестанно фальшивые стежки и укалывая немилосердно свои пальчики. Она не обращала ни на что внимание, пока не началось трио.

Я боюсь сказать, но почти уверен, что если б, она знала только, как занят ею был этот наглый, самоуверенный Свивен, она почувствовала бы невольно какое-то тайное удовольствие; если б она знала, как он ежеминутно переменял тактику, то решался обходиться с нею с холодным равнодушием, то жаждал нетерпеливо какого-нибудь малейшего знака сочувствия с ее стороны, жаждал перемолвить словечко с нею или поменяться взглядом. Скоро представился ему случай исполнить свое желание. Кончив трио, они принялись за «Бурю». Магги понадобилась скамейка и она отправилась за нею на другой конец комнаты. Стивен, который в эту минуту не пел и следил за всеми ее движениями, бросился к скамейке и понес ее с таким видом покорной мольбы, что Магги невозможно было не отвечать ему взглядом, полным благодарности. К тому же видеть у своих ног человека, чрезвычайно самонадеянного, уставляющего скамейку с видом смиренной покорности и с заботливостью спрашивающего: «не дует ли тут между камином и окошком, и, не подвинуть ли рабочего столика» – все это не может не вызвать некоторой коварной нежности во взгляде женщины, изучающей жизнь в молодости таким завлекательным образом. Для Магги, к тому же, это было в диковинку: это был новый элемент в ее жизни и потому неудивительна ее жажда, чтоб ею восхищались, возродилась с новой силой. Это нежное участие заставило ее взглянуть на человека, преклоненного перед ней, и сказать: «нет, благодарствуйте!» При этом ничто не могло воспрепятствовать этому обмену взглядов быть восхитительным для обоих, подобно тому, как это было и накануне.