Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина

Хотя кто его знает, может, действительно зря. В конце концов, прошло столько лет, возможно, там уже нет ни ивы, ни капсулы. Зачем он вообще приехал сюда, зачем отправился искать то, что давным-давно затерялось во времени? Но когда-нибудь он должен был вернуться. Пусть для «них» было уже поздно, но для Юры ещё ничего не закончилось. Он вернулся, чтобы очистить совесть, чтобы поставить последнюю точку, чтобы быть честным прежде всего перед самим собой и знать, что сделал всё возможное, чтобы найти Володю. Конечно, он опоздал — не на день, не на год, а на целых десять с лишним лет. И единственная ниточка, ведущая к Володе, должна была сохраниться под ивой. Лишь бы её не выкорчевали.

Его опасения не подтвердились — она всё еще росла тут и даже стала больше и красивее. Клонилась к земле под весом лиственной, начавшей желтеть шапки. Не дыша от волнения, Юра спустился к ней. Раздвинул руками ветки, ступил под купол и внутренне затрепетал — всё здесь осталось таким, как тогда! С одной разницей — стало холоднее и тише без плеска реки. Но ивовый купол так же, как и раньше скрывал Юру от всего мира.

Примечания:

Следующая глава — последняя.

Глава 21. Капсула времени

Вырезанная на стволе надпись «Ю+В» потемнела, стала нечёткой, затянулась, как старый шрам. Юра с трепетом и нежностью провёл по ней пальцами, а потом взялся за лопату. Влажная земля поддавалась легко, и уже через пару минут послышался звон удара о железную крышку капсулы. Юра выдохнул с облегчением — она на месте! Испачкав руки в земле и ржавчине от старой жестяной коробки, открыл её и принялся вытряхивать содержимое на траву.

Сперва показались выцветшие кончики галстуков, за ними посыпалась превратившаяся в труху лилия, комсомольский значок и разбитые очки. Но ведь тогда ни значка, ни очков в капсулу они не вкладывали… Юра осторожно стиснул оправу в руке, вспомнив, как когда-то осторожно, будто это драгоценность, снимал их с Володи здесь же, под этой самой кроной. Он повторил мысленно: «Это его очки… А тетрадь? Где же его тетрадь?» Но Володиной тетради со страшилками, сценарием, с «Юрчкой» и пожеланиями себе-будущим в капсуле не оказалось. Зато — этого Юра никак не ожидал, — из неё выпала связанная бечёвкой, аккуратная стопка писем.

Он взял её дрожащими руками, развязал верёвку. В горле пересохло, в ушах зашумела кровь, а в голове зажужжал целый рой вопросов: что это за письма и откуда они? Конечно же, их положил сюда Володя, кто ещё? А значит, он приходил и открывал капсулу, а значит, был здесь! Но когда? Ответы должны были лежать внутри.

На верхнем письме, запечатанном в обычный почтовый конверт, был написан старый Юркин адрес и московский Володин, но ни марок, ни почтовых отметок не было. Это письмо Володя написал, но не отправил — Юра по содержанию догадался, когда.

«Неужели я обидел тебя своей последней телеграммой? Ты говорил мне, что, если ещё раз я оттолкну тебя, ты навсегда исчезнешь. Неужели я оттолкнул? Ведь ты исчез. В таком случае ты молодец. Наконец научился держать своё слово.

Но всё это было ради твоего же блага! У отца начались очень серьёзные проблемы. Он связался не с теми людьми — с преступной группировкой, не по доброй воле, конечно. Они сами пришли и стали требовать мзду, мол, за то, что не трогают. Но батя — человек принципиальный, советский, дал от ворот поворот. А они — наоборот, беспринципные, „тронули“ — устроили пожар на объекте. А потом стали угрожать, что причинят вред семье. Юра, когда я писал тебе эти слова, а потом — телеграмму, я думал только о тебе! Ведь почтовый ящик у нас не в квартире! Они могли бы найти твоё письмо, приплести ко всему прочему ещё и тебя, а ты для меня — самое дорогое. Конечно, боясь за себя, мать и отца, я боялся и за тебя. До сих пор страшно даже предположить, что было бы, узнай они о том, кто ты для меня. А если бы стали угрожать мне, что навредят тебе… Что бы я стал делать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сейчас я понимаю, что это было бы слишком мелочно и что в Харькове явно есть свои группировки, что наши вряд ли полезли бы на чужую территорию. Это сейчас я понял, но тогда… Не только я паникёр, мы всей семьёй всерьёз боялись даже выйти из квартиры.

Но, что ни делается, всё к лучшему. Я не хотел! Я ужасно скучаю по тебе и не хочу тебя терять. Но так будет лучше. Я хочу, чтобы ты наладил свою жизнь, чтобы не отвлекался на меня, не думал обо мне. Чтобы девушку нашёл. Ведь зачем я тебе? От меня только вред, я мешаю тебе, сбиваю с пути и отвлекаю, а тебе надо жить своей жизнью. Не держи на меня зла и прости за всё. Я ни на минуту не забываю тебя, но без меня тебе будет лучше».

Юра бегал глазами по строчкам и с каждым новым словом всё дальше и дальше уходил во времени. Вспоминал, каким был тогда сам и каким был Володя. Сейчас, в новом изменившемся мире, всё это казалось забытым, совершенно несущественным, но тогда… как же важно это было тогда!

Это письмо Володя так и не отправил, и теперь Юра понимал, почему. Володя боялся за него, Володя защищал его, не хотел подставлять. И из-за этого страха Юрка долго потом ещё гадал, что сделал не так, почему Володя взял и оборвал всё так просто, резко… Но причина оказалась до смешного простой: Володя хотел его уберечь, он думал, что убережёт, бросив, он боялся, что до Юрки кому-то есть дело.

Следующие три письма были уже с марками и почтовыми отметками. В графе отправителя значилось «ВЧ-1543» — воинская часть, а адресом получателя значилась Юркина харьковская квартира. Первое из этих писем датировалось началом августа 1991 года.

«Представляю твоё лицо, когда ты без единого предупреждения получишь письмо из армии. Ну что ж, рано или поздно я должен буду отслужить, так почему бы не сейчас? Не могу сказать, что мне здесь нравится, но я жалею только о том, что пришлось за семестр до окончания института забрать документы. Но это ничего, восстановлюсь. Больше этого я жалею о том, как нам с тобой пришлось попрощаться. Пришлось, Юра! Пришлось! Я этого не хотел!

Я знаю, что ты злишься. Но знаю ещё, что всё равно читаешь. Не злись. Когда вернусь на гражданку, я всё объясню, ты поймёшь. Мне тут тоскливо. Черкни хотя бы пару строк в ответ. Но… писать нужно очень аккуратно, ты знаешь. Жду».

Но Володя так и не дождался. Юра вздохнул — он не получил этих писем, потому что тогда уже жил в Германии! Как же ужасно должен был чувствовать себя Володя, не получая ответов. Но тут было ещё два письма из воинской части, и Юра по очереди открыл их.

В конце августа Володя писал:

«Не знаю, почему ты не отвечаешь. Надеюсь, что просто не получил первое письмо — может, что-то с почтой?

Мне тут тяжело, вдали от родных и… друзей… без твоих ответов. Особенно трудно из-за моей проблемы. Окружение… влияет. Ты, наверное, спросишь, что я делаю здесь со своими-то страхами?

Конечно, та моя проблема никуда не делась, мне ничего не помогло, я писал тебе об этом, ты должен помнить. Потом, после той истории, о которой я не могу рассказать тебе в письме и из-за которой нам пришлось уехать из Москвы, отец предложил пойти служить ради моей безопасности. И добавил, что тут из меня точно сделают мужика. О том, что у меня случился „рецидив“, знаешь только ты, родителям я не рассказывал, поэтому отец за меня спокоен, и мне тоже было спокойно. Сейчас я вспоминаю прошедшие три года и думаю, что я был очень наивным, считая, что от моей проблемы можно так просто избавиться. А теперь здесь, в воинской части, мне и подавно с ней не совладать. Хотя есть и обратная сторона медали — армия закаляет. Мне некуда бежать от своих страхов, здесь мне приходится привыкать жить с ними.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ответь мне, я очень жду».

Юра понял, что Володя в этом письме скрытно говорит о своей «болезни», и о том, что ему очень сложно находиться в армии среди мужчин. Юра с трудом мог его понять — то, насколько это было сложно.

Общество… Юра знал, что в России и сейчас всё намного хуже с отношением к ЛГБТ, что тут взгляды людей меняются очень медленно и тяжело, не так, как на Западе. А тогда… Лечение гомосексуализма как психологического отклонения — это вообще бесчеловечно, врачи ведь могли сделать из Володи инвалида. А потом армия — то ещё испытание. Шутка ли, ему, борющемуся со своими монстрами, считающему, что он сам — монстр, два года в окружении мужчин. Сейчас Юра безумно жалел, что не получил этих писем — как бы он хотел вернуть всё и поддержать Володю. Рассказать, что таких, как он — много, и что там, где живёт Юра, общество их принимает.