Корона для миледи - Патриция Брейсвелл

Сегодня утром в соборе она прочла ужас в глазах своего супруга, узнавшего, что его лютый враг хозяйничает в стране. Пожалуй, страх Этельреда перед Вилобородым был столь огромен, что уже не смог бы усилиться, даже если бы у того вдруг выросли рога и хвост, а она не верила в мудрость его решений, когда он был напуган. Именно страх толкнул его совершить неразумное и позорное истребление датчан в день святого Брайса. Теперь, когда из рук Этельреда ускользал контроль за происходящими событиями, она со страхом гадала, какова будет его реакция. Вряд ли он сможет трезво оценить создавшееся положение и едва ли станет слушать советы, и тем более от нее.

Эмма была погружена в эти размышления, когда увидела, как в ворота вошел Этельстан и направился к ней. Он взял ее руку, чтобы поцеловать ее перстень, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы даже на мгновение не сжать его пальцы. Именно она установила между ними границы и теперь не могла их нарушить, как бы ей того ни хотелось.

— Какое решение принято? — спросила она.

Он кратко ей изложил план сражения Этельреда.

— Вы были правы насчет страхов моего отца, — сказал он. — Я думаю, он одержим. Он никому не доверяет, даже своим элдорменам, за исключением Эльфрика. Полагаю, он боится доверить вести армию кому-то другому, считая, что тот вместе с солдатами без боя перейдет на сторону Вилобородого. Вся надежда короля на те войска, которые сможет мобилизовать Эльфрик в Гемпшире и Уилтшире в течение двух-трех дней.

— Есть ли у него основания для недоверия своим вельможам?

— Разумеется, есть. Элдормены доверяют своему королю не более, чем он им. Но, Боже милостивый, если Эльфрик наткнется на викингов и потерпит поражение…

— Но Эльфрик хороший военачальник, — возразила она. — И предан вашему отцу.

Этельстан нетерпеливо отмахнулся от ее доводов.

— Меня беспокоит не степень его преданности. Эльфрику придется противостоять трехтысячной орде закаленных в боях воинов, в то время как наши силы будут набраны из крестьян и городских обывателей, малоопытных в военном деле и с бог знает каким вооружением и доспехами. Смогут ли они дать отпор викингам? Скорее всего, будет просто избиение, и все потому, что мы не подготовились ко встрече со столь многочисленной армией противника. Отец настаивает, чтобы его личная гвардия, воины, которые действительно могут сражаться, оставалась в резерве здесь, в Винчестере, на последнем рубеже обороны. Он не прав. Лучше было бы бросить как можно больше искушенных, хорошо вооруженных бойцов в первую атаку, а не дробить наши силы. И было бы очень хорошо, если бы армию повел в бой король или хотя бы шел бок о бок с Эльфриком. Присутствие короля укрепило бы волю наших воинов.

— Вы ему все это говорили? — спросила Эмма.

— Он бы не стал меня слушать! Я предложил ему усилить войско Эльфрика моей личной гвардией, но король и этого мне не разрешил. Экберт, мой брат, пойдет с Эльфриком. Мне приказано оставаться здесь и готовить город к обороне в наказание за провал в Эксетере.

Эмма понимала, какую досаду, должно быть, в нем вызывает решение отца. Достаточно было уже того, что вину за поражение Эксетера возложили на его плечи, и теперь, когда его брат отправляется сражаться, он вынужден оставаться в тылу. Правда, она была рада, что он останется. Если суждено случиться самому страшному, она бы хотела, чтобы он был рядом.

— Если король назначил вас для нашей защиты, — заявила она твердо, — значит, он принял хотя бы одно верное решение.

— Вы ошибаетесь, — возразил он ей так, будто уже потерпел полное поражение. — Нет ничего в этом верного. Эмма, послушайте меня. — Он взял ее за руку. — Вы должны прямо сейчас уехать из города, потому что лишь Богу известно, что может произойти в эти дни. Поезжайте в Лондон и подготовьте корабль, чтобы вы могли отправиться к брату и укрыться у него в Нормандии, если викинги одержат победу. У вас нет никаких причин оставаться здесь.

В его глазах Эмма прочла пылкую мольбу, но, прежде чем она смогла придумать ответ, в саду появился дворецкий короля Хьюберт и спешно направился к ним. Внутренне сжавшись, она выдернула руку из ладони Этельстана, но трудно было сказать, что успел увидеть дворецкий. Хьюберт, чей длинный острый нос делал его похожим на крысу или ласку, обратился к Этельстану.

— Милорд, — промолвил он. — Король требует вашего присутствия в своих покоях.

На безбородом лице дворецкого, обрамленном каштановой шевелюрой, не проявилось и намека на то, что он заметил что-либо неуместное между королевой и сыном короля.

— Сейчас приду, — ответил ему Этельстан и обернулся к Эмме. — Подумайте над тем, что я вам сказал, миледи. А потом действуйте, умоляю вас.

Он ушел, а в ее ушах все еще звучала его мольба.

Уехать из города. Укрыться в Нормандии.

Этельстан не первый советовал ей бежать. Сын Эльфрика, несчастный слепой Эльфгар говорил ей то же самое.

Можно было представить, что ждало их в ближайшем будущем. Резня на дороге неподалеку от монастыря Марии Магдалины покажется мелочью в сравнении с грядущей кровавой бойней.

Эмма прикрыла рот дрожащими ладонями, подумав о Грое и многих других, кто сложил свои головы среди руин Эксетера и Дорчестера, городов, чьи стены не устояли перед натиском викингов. Стоит ли надеяться, что Винчестер ожидает иная доля?

Она боялась того, что грядет. Боже праведный, ей хотелось бежать, сесть на корабль и пересечь Ла-Манш! Ее гнали собственный страх и ярость датского короля. Однако она понимала, какой прием ее ожидает в Нормандии. Мать, избравшая ее на роль королевы, станет презирать ее за слабость.

И будет права. Место королевы здесь, как бы велика ни была опасность. Не исключено, что она уже несет под сердцем ребенка, сына принца королевской крови, который в будущем, возможно, станет править королевством. У него будет право по рождению претендовать на трон. Она не увезет его отсюда.

Она положила ладонь на живот, на тонкую зеленую льняную ткань своего платья. Она помолилась, чтобы ей хватило смелости и чтобы она была беременна от Этельстана.

Было уже совсем поздно, когда, призванная наконец королем, Эмма вошла в его спальню. Этельред сидел за длинным столом. Вокруг него всюду стояли подсвечники с горящими свечами, а перед ним — бутыль и кубок. Хьюберт, его дворецкий, также сидел за столом, корпел над каким-то государственным документом. Он исподтишка бросил на нее крысиный взгляд, от которого у Эммы мурашки побежали по коже.

Король совершенно не обращал на нее внимания, и она так и стояла в ожидании его милости, закутавшись в теплый плащ, наброшенный на льняную ночную рубашку, с замерзшими в тонких туфлях ногами. Эмма чувствовала себя неуютно в его покоях, в этом оплоте монаршего всевластия. Она никогда не входила в апартаменты Этельреда без приглашения.