Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

— Знаю, — ответил Леофсиг.

В этом ему тоже помог отец: Хестан вел бухгалтерию для танцевального зала, где оркестр Этельхельма давал представление. Но об этом Фельгильде тоже говорить не стоило.

Он приобнял ее за талию, и девушка прижалась к нему покрепче. Леофсиг осторожно подвинул ладонь повыше, так что болшой палец как бы невзначай коснулся снизу ее груди. Обыкновенно Фельгильда при этом била его по рукам. Сегодня сделала вид, будто ничего не происходит. Сердце молодого человека взмыло к небесам — и не только сердце, правду сказать. Быть может, не так долго ему осталось завидовать младшему братишке?

Концертный зал находился в квартале по большей части каунианском. Часть жителей его, напуганные и обнищавшие, осталась в родных домах. У входа в зал светловолосый изможденный старик клянчил милостыню у тех, кто пришел послушать великолепный оркестр Этельхельма.

Леофсиг отпустил ладонь Фельгильды и вытащил из поясного кошеля пару монет, чтобы кинуть в миску у ног старика.

— Благослови вас силы горние, сударь, — промолвил каунианин на фортвежском.

До того как подошел Леофсиг, ему не очень везло: в миске валялась от силы горстка медяков.

— Зря только деньги потратил, — заметила Фельгильда, когда они отошли.

Понизить голос ей в голову не пришло, хотя старик показал уже, что владеет наречием коренного большинства.

— Едва ли, — ответил Леофсиг. — Отец всегда говорил, что кауниане такие же люди, как мы. А этому бедолаге явно не повезло в жизни.

— Мой отец всегда говорил, что если бы мы не прислушивались к каунианам, то не ввязались бы в войну с Альгарве вместе с державами востока, — отозвалась Фельгильда. — Оно было бы к лучшему.

Даже фортвежским каунианам было бы лучше, если б король Пенда не объявил войну альгарвейским соседям — лучше, хотя и ненадолго.

— И как ты думаешь, — поинтересовался Леофсиг, — долго ли нам пришлось бы ждать, когда король Мезенцио объявит нам войну, если бы мы не поддержали союзников?

— Я не знаю. — Фельгильда вскинула голову. — И уверена, ты сам не знаешь!

Поспорить Леофсиг никак не мог — то была чистая правда. Да и не хотелось ему спорить, а хотелось совсем другого… и он очень надеялся, что Фельгильде хочется того же. Пытаясь вернуть упорхнувший момент, молодой человек вновь попробовал приобнять подругу за талию. Фельгильда не сопротивлялась, но, когда ладонь Леофсига поползла вверх, оттолкнула ее. Кавалер обиженно глянул на нее — и получил в ответ молчаливое: «Сам напросился!»

Взгляд ее, однако, смягчился, когда Леофсиг вытащил из кошеля билеты и вручил мрачному бугаю при входе. Вышибала кивнул, улыбнулся обоим неожиданно добродушно и отступил, освобождая проход. Леофсиг и Фельгильда протянули руки женщине с чернильницей и штампом. Та поставила обоим на запястье метку «ОПЛАЧЕНО» и тоже посторонилась, пропуская в танцзал.

Оркестр занимал возвышение в центре зала. Музыканты настраивали свои инструменты — виолу и двойную виолу, лютню и мандолину. Трубач и флейтист разыгрывали гаммы. Волынщик — тоже, отчего у Леофсига заныли зубы. Сам Этельхельм восседал за барабанами. Певец был выше ростом и стройней большинства фортвежцев — настолько, что у Леофсига невольно зародилась мысль, а не затесались ли у него в предках кауниание. Если в жилах Этельхельма и текла четверть или осьмушка чужой крови, певец об этом благоразумно умалчивал, в чем его трудно было обвинить.

— Смотри! — воскликнула Фельгильда. — В первом ряду осталась пара свободных мест! Скорей же!

Вокруг помоста и вдоль стен были расставлены лавки в несколько рядов, однако между первым рядом и оркестром оставалось немало свободного пространства: для тех, кому взбредет фантазия потанцевать. Леофсиг с Фельгильдой успели занять свободные места на скамье, пока на них не покусился кто-нибудь еще, и с торжеством огляделись.

Зал наполнялся быстро. До войны, как помнил Леофсиг, кауниане редко появлялись на концертах Этельхельма: музыкальные вкусы населяющих Фортвег народов весьма разнились. Но сейчас он не видел ни одной светлой макушки. Это не удивило его, однако вселило печаль.

Понемногу слушатели начали хлопать в ладоши, топать ногами, требуя начала представления. Леофсиг топал вместе сосеми, но аплодировать не стал — для этого ему пришлось бы отпустить мягкие плечи Фельгильды. Та хлопала в ладоши и, сменив гнев на милость, прильнула к плечу кавалера.

Когда огни в зале погасли, оставив освещенной только эстраду, девушка зааплодировала еще сильней. Леофсиг гикнул восторженно и от избытка чувств чмокнул Фельгильду в губы. Глаза девушки засверкали. Леофсиг глупо ухмыльнулся. Голова у него кружилась, точно он выпил лишку. Вечер обещал быть прекрасным.

— Как здорово снова оказаться в Громхеорте! — крикнул Этельхельм в ликующую толпу. — Хотя по нынешние временам здорово оказаться хоть где-нибудь, честно вам скажу!

Леофсиг расхохотался. Пьянящее чувство свободы захватывало и его не раз на крутых поворотах судьбы. Этельхельм помахал залу рукой:

— Ну, раз уж мы все сегодня собрались здесь, можно и повеселиться!

— Да! — взревела толпа, заразив энтузиазмом и обоих влюбленных.

— Ну так поехали!

Этельхельм ударил в литавры, и оркестр завел бойкую мелодию. Фортвежские песни не строились на громовом гулком ритме, как музыка каунианских держав, но и не рассыпались в крошево звонких нот, лишенное гармонии, подобно альгарвейским танцам. На подобных мелодиях Леофсиг вырос и о других не мечтал.

Начал оркестр Этельхельма со старых, знакомых мелодий — обработок тех песен, что знакомы были еще отцу и деду Леофсига, и номеров, что принесли барабанщику и его товарищам известность. Некоторые слушатели пустились в пляс после первых же аккордов, но Леофсиг с Фельгильдой еще сидели, набираясь сил.

После очередного шквала аплодисментов оркестр завел другую мелодию.

— Это что-то новое! — разом воскликнули Леофсиг и Фельгильда, обернувшись друг к другу, и оба обратились в слух.

И неважно, что сказать,Если нечего терять,И неважно, что решить,Коль не можешь возразить,

— пел Этельхельм зло и хрипло.

Фельгильда нахмурила бровки:

— О чем эта песня?

— Понятия не имею, — без колебаний соврал Леофсиг и оглянулся невольно.

Да, дерзости певцу хватало — зато здравого смысла могло быть побольше. Где-нибудь среди зрителей непременно затесался альгарвейский соглядатай. Открыто спеть о том, каково живется в оккупированной стране, казалось Леофсигу великолепной дуростью: подобно тому, как фортвежская кавалерия неслась в атаку на альгарвейских бегемотов.